Отправляя Малушу из Киева на север, Эльга знала, что та понесла дитя. Для того ее и увезли так далеко, чтобы скрыть это от киян. Они с Мистиной привезли Малушу в Выбуты, где жили ее мать и отчим, хотели там выдать замуж… Но почти сразу Малуша ушла в лес спрашивать о своей судьбе Буру-бабу… и не вернулась. Канула в Навь, будто камень в воду. Неведомо было, когда ее отпустят – если отпустят, – и Эльга вернулась в Киев. Почти забыла о Малуше – хотела забыть. А та вынырнула, и это казалось так же невероятно, как если камень, брошенный в воду, сам выпрыгнул бы со дна.

– Уже два лета Малуша у Сванхейд живет, – заговорил Асмунд, приходя на помощь воспитаннику. – Сванхейд сама за нею посылала внука, Берислав Тороддович ездил, из леса ее добыл с дитем и в Выбуты привез, а потом в Хольмгард забрал. Сванхейд ее у себя жить оставила, хотела замуж выдать. Теперь уж выдала, поди. А дитя у нее княжье. И как объявили тамошние мужи, что надобен им князь Ингварова рода и на том будут стоять, то и решил князь дать им своего сына. Княжеским именем его нарек – Владимир. На руки дал^[5] Дедомилу, Требогостеву сыну, отчиму его, нарочитому мужу из Словенска.

– Сын Малуши… теперь князь в Хольмгарде? – медленно выговорила Эльга.

Сама при этом не верила ни одному из своих слов, как если бы ее заставляли произносить что-то вовсе нелепое.

– Истинно так, – кивнул Асмунд.

Эльга сглотнула. Было чувство, что она падает, с треском проламывая пол гридницы и саму грудь земную. Хольмгард… Родовое гнездо Ингвара и Олава, его отца, старейшее и сильнейшее гнездо руси на славянских землях, которые теперь уже сами зовутся Русской землей – а пошло это имя оттуда, из Хольмгарда и Ладоги-Альдейгьи. Там сама она, Эльга, намеревалась править, когда выходила за Ингвара, но потом удалось сделать больше: объединить Хольмгард и Киев в одних руках. Пришлось приложить усилия, чтобы Хольмгард не ушел младшим детям Сванхейд, но Мистина справился с этим – совсем еще молодой, двадцатитрехлетний. И вот теперь там княжит… сын Малуши? Побочный, позорный сын… На престоле Олава – сын бывшей ключницы Малуши! Да что же такое там случилось, что к этому привело, если Святослав согласился на такой урон чести, на раздел владений, которые получил в целости? Если теперь сообщает об этом как о самом простом деле, которым якобы сам доволен? То, что этот ребенок родился и пока жив, само было довольно плохой новостью. Но чтобы отдать ему престол Олава – это не укладывалось в голове.

Она, Эльга, всю жизнь свою посвятила тому, чтобы сохранить единство Южной и Северной Руси. Пожертвовала ради этого собственным счастьем – чтобы теперь сын взял и бросил это дорогой ценой купленное единство в руки сыну рабыни, как деревянную игрушку?

– Что… случилось… почему… ты это сделал? – с трудом выговорила Эльга. – Почему… решил без меня?

Она откинулась на высокую мраморную спинку троноса – накатила слабость, руки похолодели. Испугалась, что ее сейчас прострел разобьет – что умрет, так и не узнав правды. Глубоко дышала, стараясь успокоиться. Только бы никто не полез к ней раньше, чем все выяснится.

– Русь Хольмгарда и словене Поозерья требовали себе князя, – повторил Святослав. – Я, мол, редко бываю у них, неугодно им без князя жить. Я дал им князя. Но он – мой сын. Будет платить мне дань и людей в войско давать. Прежние договоры сохраняются, как прежде были.

– Но почему этот… Малушин сын? Двухлетний… Ведь есть Берислав… Улеб, наконец.

Эльга было слегка окрепла духом: если уж в Хольмгарде так нужен свой князь, вот был отличный случай воздать Улебу за его потери и восстановить его положение!

– Берислав – не потомок Ингвара, – высокомерно сказал Святослав. – Сама Сванхейд не согласилась бы.

– А Улеб? – Все яснее осознавая, какой неудачный выбор был сделан, Эльга снова подалась вперед. – Надо же было послать за ним в Выбуты! Он – зрелый муж, человек умный, достойный, добрый – его бы все там полюбили! Он тоже сын Ингвара! Из него вышел бы превосходный князь!

– Нету его больше! – резко перебил ее Святослав, не в силах слушать эти восхваления. Его ранило то, как сошлись мысли матери и бабки – и как противились их согласию его собственные желания. – Нету его в живых!

Эльга снова откинулась на спинку – эти слова ударили тяжелым камнем в грудь.

В эту новость она поверила сразу – даже раньше, чем до ума дошло, почему она верит.

Вот и разгадка…

– Улеб умер? – силилась выговорить она, но сама слышала, что голос замирает на губах.

– Брат мой Улеб… был убит.

Святослав произнес эти слова довольно громко и якобы с уверенностью, но Эльга видела его застывший взгляд, устремленный куда-то на ступени под ее троносом. Как будто он пытается разговаривать с ней и одновременно находиться где-то в другом месте.

Это он. Он сам…

Ощущение падения не отпускало и даже усилилось, накатила тошнота. Эльга вцепилась в подлокотники; холод и гладкость мрамора под руками немного отрезвили и поддержали, но головокружение не проходило. Страх умереть на месте оттеснил само потрясение; стало ясно, что сейчас главное – удержаться и самой не рухнуть в бездну.

Она еще не знал в точности, что произошло, но понимала главное: Святослав уничтожил своего брата, чтобы отдать Хольмгард сыну – никому до того неведомому внебрачному ребенку. Так он о нем знал, об этом мальчике? Малуша посылала ему вести, в то время как никто другой из семьи ничего не знал о ее делах? Вот так Святослав позаботился о ней, исполнил долг перед третьим своим сыном? И ради этого отнял жизнь у брата?

– Договаривай, – издалека донесся до Эльги спокойный голос Мистины. – Сообщи княгине, от чьей руки пал твой брат Улеб.

Мистина уже знал…

– Никому неведомо, кто нанес смертельные раны Улебу, – с вызовом ответил Святослав. – Тела его и двоих хирдманов нашли на берегу Волхова. Видоков никаких нет.

– Но в ту же ночь бесследно исчезли Игмор сын Гримкеля с братьями Гримом и Добровоем, с зятьями Агмундом и Красеном, а еще Градимир и Девята, – продолжал знакомый голос: Эльга различала его как сквозь туман, но все же разбирала, что это говорит не Мистина, а Лют.

– Истинно так. Бесследно исчезли.

– И ты не знаешь, как их исчезновение связано со смертью Улеба? – Это сказал Мистина.

– А кто знает? Уж не ты, Свенельдич. Тебя там и близко не было.

Мистина медленно сошел со своего места и сделал несколько шагов к Святославу. Телохранители князя дернулись, но остались на месте. Из оружия у Мистины был только скрам на поясе сбоку, и он выразительно держал руки на виду, прекрасно зная, с каким чувством сейчас внимательные глаза отслеживают малейшее его движение. Сам этих людей обучал лет десять назад…

Теперь они со Святославом вдвоем стояли в паре шагов от возвышения, оба в белых «печальных» кафтанах, но эта общая белизна одежд не означала единения в мыслях. Мистина был выше на голову и старше лет на двадцать, и Святослав чуть подался назад, чтобы не смотреть на него снизу вверх. Поднял голову, с неприязнью и вызовом глядя в нарочито спокойное лицо.

– Не мучай свою мать, ей и так нелегко приходится, – мягко посоветовал Мистина и глазами указал на помертвевшую Эльгу. Она, казалось, сидела прямо только благодаря подлокотникам, в которые намертво вцепились ее украшенные сверкающими перстнями пальцы. – Расскажи, как все было и что ты об этом знаешь.

– Я ничего не знаю! – подобно сотням тысяч обвиняемых в убийстве, с ненавистью ответил князь. – Нашли его тело на берегу, рано утром. В Хольмгарде обвинили моих гридей – Игморову братию. Стали искать Игмора – не нашли. Ни его, ни еще шестерых с ним. Куда делись – никто не знает. Что там вышло – тоже. Кто на кого напал, кто кого убил…

– Есть видоки, что накануне вечером твои люди – Грим и Девята – приехали в Хольмгард, вызвали Улеба на разговор якобы с тобой и увезли в лодке. Это был последний раз, как их всех видели. Улеба потом нашли мертвым, этих двоих не нашли вовсе. Не говори мне, что ты этого не знал.

– Я ему встреч не назначал! – Святослав коснулся рукояти меча и быстро двинул руку к лицу, обозначая клятву. – Я моего брата не убивал и смерти ему не желал! Я в том на его могиле поклялся, и больше мне сказать нечего!

– Я не могу не верить клятве на мече, тем более над могилой. Но вот что я хочу услышать – как ты, брат Улеба, намерен отомстить за него? Покарать его убийц?

– Кому я должен мстить? Ты можешь назвать мне имена этих людей?

– Я могу назвать имена людей, которых совершенно необходимо допросить об этом деле. Грим, Гримкелев сын, Девята, Гостимилов сын. Эти люди последними видели Улеба живым. Он уехал с ними. А также нужны Игмор, Добровой, Красен, Агмунд, Градимир. Если ты не назначал Улебу встречу – ее назначили они сами, и они знали, зачем она нужна. Что ты сделал для того, чтобы их найти?

– Посылали во все стороны. Следов не нашли. Если объявятся когда-нибудь, тогда мы их расспросим.

– Это «когда-нибудь» уж слишком смахивает на «никогда». Ты ведь знаешь, что за человек мстит никогда?

– Ты меня в трусости винишь? – Святослав подался к Мистине, хватаясь за повод из обвиняемого стать обвинителем.

– О нет! Глупец стал бы винить тебя в трусости. Твоей отваги я сам был свидетелем, и не раз. У меня на глазах ты впервые вышел на поле боя в тот же год, как получил меч, когда тебе было всего тринадцать зим. Но, отказываясь от мести за брата, ты даешь повод обвинить тебя в чем-то похуже трусости. Трусость, если бы это была она, пятнала бы лишь твою собственную честь. Но если ты оставишь это дело, тебя обвинят в небрежении честью рода. А она принадлежит не только тебе. Это честь Ингвара, твоего отца, Олава, твоего деда, Сванхейд и всех ее предков вплоть до Бьёрна Железнобокого, предков по отцу – до самого Одина. Утешь твою мать в ее потере и скажи: ты даешь клятву найти и покарать убийц твоего брата?

– Но никто не знает, кто это!

– Найти и покарать – кто бы они ни были.

– Это опасная клятва! Как знать, кто окажется на том конце следа! У нашего рода есть враги, и это может быть кто угодно. Как бы не пожалеть тому, кто даст такую опрометчивую клятву! Это все равно что стрелять вслепую!

– Ты рассуждаешь, как очень осторожный и предусмотрительный человек! – ответил Мистина, но издевка в его вежливом голосе была всем очевидна. – Ты уже свыкся с потерей брата и замечательно держишь себя в руках. Но я узнал о смерти моего приемного сына, первенца моей жены, племянника княгини Эльги, всего лишь вчера. Ты еще молод, а я стар и должен оберегать свою честь – попади на нее пятно, у меня может не хватить времени ее отчистить. Поэтому я даю клятву, и пусть ей будут свидетелями княгиня, наши родичи и прочие, кто меня сейчас слышит. Я буду добиваться отыскания убийц Улеба – всех, кто виновен в этом преступлении, – и воздаянии, каждому из них. Да будут свидетелями мне Фрейр, Ньёрд и всемогущий ас.

Мистина коснулся рукояти скрама, своего лба и обоих глаз. Святослав с упрямым вызовом смотрел в эти серые глаза. Они казались спокойными, но в этом спокойствии была даже не угроза – уверенность, что убийцы Улеба будут наказаны, невзирая на дальность расстояния и высокое положение.

– Нужно выбрать, – мягко добавил Мистина, будто давал добрый совет отроку. – С кем каждый из нас, родичей Улеба, – с ним или с его убийцами. И быть с нами – единственный путь не разделить с ними вину и возмездие.

– Ты мне угрожаешь? – глухо произнес Святослав.

– Я предупреждаю. Или ты со мной – или нет.

Эти слова Мистина произнес так тихо, что их услышал один Святослав. Все прочие, хоть в гриднице и стояла напряженная тишина, расслышали только его голос, но не слова. И долго еще кияне вспоминали этот миг, как прощание Одина с мертвым Бальдром на костре: все знали, что Один сказал убитому сыну нечто крайне важное, нечто определяющее судьбы мира, но до сих пор никто точно не знает – что.