Природа княжеской власти в раннем средневековье

Вопрос это сложен, а главное, наукой к нему не сразу был найден правильный подход. Во множестве научных трудов и пособий «роль и функции князя» рассматриваются на материалах всего средневековья разом, сведения, относящиеся к XI–XII веку, машинально распространяются и на более раннее время. А это неверно. Княжеская власть могла иметь как минимум два различных вида, два принципиально разных источника, которые определили принципиальную разность ее сути и содержания. Условно говоря, княжеская власть «до Рюрика» и «после Рюрика» – это два совершенно разных явления, и разница не просто во времени и не в том, что с условным Рюриком на славянские земли пришла новая династия.

Князь «после Рюрика» полностью заслонил в наших глазах своего предшественника. Если задать поиск картинок на запрос «славянский князь» (или даже «князь Кий»), то получишь массу изображений мужчин в полном воинском снаряжении. В общем представлении князь – это в первую очередь воин, предводитель дружины и народного ополчения. Художники одевают в броню даже Кия, только на том основании, что он считается первым полянским князем, хотя в легенде о нем о военных делах нет ровно ничего. Стереотип устоялся. Снова откроем роман Семена Скляренко «Святослав»:

«Тому, кто никогда раньше не бывал в Золотой палате, сперва казалось, что это встали с лавок и стоят вдоль стен какие-то великаны, богатыри. Но на лавках обычно, когда входил князь, сидели воеводы и бояре, а оружие на стенах принадлежало покойным киевским князьям. Тут висели доспехи первых киевских воевод: железный, клепанный такими же гвоздями шлем без забрала, который когда-то носил Кий, его щит и топор и такие же шлемы и топоры воевод-князей Щека и Хорива. Среди всего остального выделялись шлем и броня князя Олега – каждый мог видеть, что покойный князь был необычайно высок, широк в груди и достиг великой славы, ибо и шлем и броня, как и меч и щит его, сверкали золотом и серебром и были усыпаны драгоценными камнями. Недалеко от этого оружия висели доспехи князя Игоря, его броня и щит были в нескольких местах пробиты мечом…»

Не станем цепляться к достоверности описания материальной части – роману все-таки уже семьдесят лет. Главное – и Кий, и его братья описаны как «князья-воеводы», и от них остались доспехи как доказательство их ратной доблести. В этом смысле они стоят в одном ряду с Олегом и Игорем, между ними нет никакой принципиальной разницы.

А разница-то есть. Олег с Игорем действительно были князьями-воинами, предводителями дружины, как это было в обычае к тому времени у скандинавов. Их военные дела в источниках описаны – у Игоря даже подтверждены «пострадавшей стороной», то есть греками. А где источник на военные подвиги Кия с братьями? Если мы рассмотрим древнейшие (из дошедших до нас благодаря письменным памятникам) славянские предания о первых князьях, то образ получается совершенно другой.

Что говорит о нем ПВЛ?

«И были три брата: один по имени Кий, другой – Щек и третий – Хорив, а сестра их – Лыбедь. Сидел Кий на Горе, где ныне подъем Боричев, а Щек сидел на горе, которая ныне зовется Щековица, а Хорив на третьей горе, которая прозвалась по имени его Хоривицей. И построили город в честь старшего своего брата, и назвали его Киев. Был вокруг города лес и бор велик, и ловили там зверей, а были те мужи мудры и смысленны, и назвались они полянами, от них поляне и доныне в Киеве.

Некоторые же, не зная, говорят, что Кий был перевозчиком… Если бы Кий был перевозчиком, то не ходил бы к Царьграду; а этот Кий княжил в роде своем, и когда ходил он к царю, то, говорят, великих почестей удостоился от царя, к которому он приходил…»

Далее рассказывается о неудачной попытке на обратном пути из Царьграда основать город на Дунае, но «не дали ему живущие окрест». «Кий же, вернувшись в свой город, тут и умер». Вот и все. Где здесь хоть одно упоминание о военных делах? Поход в Царьград был, вероятно, мирный; во всяком случае, тут не указаны никакие осады и разорения, каковым путем «великих почестей» от греческих царей добивались Олег и Игорь. Попытка обосноваться на Дунае тоже делалась мирным путем; какими средства местные жители «не дали», не указано, но Кий отступил, а значит, ратных лавров тут точно не стяжал.

Я вовсе не пытаюсь его опорочить, выставить лишенным доблести. Дело совершенно в другом: в «Киевы времена» князь вовсе не мыслился как воин, и война не входила в его задачи. (Мы сейчас не будем разбираться, в какой мере Кий мог быть историческим лицом или как сложился этот легендарный персонаж – нас сейчас интересует только то, как в нем отразились древнейшие представления славян о княжеской власти.) Из его занятий упомянута охота. Также на Киевщине в более поздние времена широко бытовали предания о «божьем ковале» – кузнеце, который, хитростью подчинив себе Змея, запряг его в плуг и пропахал борозду, из которой получились Змиевы валы – древнейшие оборонительные сооружения в степи, фактически отделившие наш, обустроенный мир от внешнего хаоса, владений Змея. Исходя из значений слова «кий» – в том числе «молот», – вполне обоснованным будет отождествить эти два легендарных персонажа – Кия и коваля, в чьем лице, вероятно, выступает сам божественный кузнец – Сварог. И заметим: Змея Кий победил не грубой силой, не как богатырь Добрыня, в открытом поединке, а хитростью – заставив лизать железную дверь и ухватив клещами просунутый в дыру язык.

И еще одно занятное соображение: скорее всего, Лыбедь (Улыба) была не сестрой, а женой Кия. (Мы сейчас говорим не об исторической реальности, знать которую могут только ясновидящие, а о формировании преданий.) По мнению исследователей, фольклорный мотив «супружеская пара прародителей» является более ранним и предшествующим по отношению к мотиву «три брата»^[17]. Так что, вероятно, супружеская пара Кий-Лыбедь была первоначальной, а двое братьев Кия к ним «подселились» потом. В этом качестве пара Кий-Лыбедь составляет аналог другим изначальным парам из славянских преданий, которые мы сейчас рассмотрим.

Сказание о Пясте и Попеле – историческое повествование о начале Польши. Хроника Галла Анонима (конец XI – начало XII в.) рассказывает такую история: князь Попель, правивший в Гнезно, устроил пир по поводу пострижения своих сыновей, но двух незнакомцев грубо прогнали от его дверей. Зато пахарь Пяст, отмечавший такой же праздник, и жена его Жепиха (то есть Репка) приняли чужеземцев очень радушно. Тут же случаются чудеса, пища и питье умножаются сами собой, и пир происходит во всяческом изобилии. А сын Пяста, Земовит, когда вырос, изгнал из Польши жадного Попеля со всем его потомством и сам стал править. Текст этот сильно христианизирован, но интересующие нас детали в нем еще видны.

Возьмем труд Козьмы Пражского, чешского хрониста XII века, «Чешская хроника». Она описывает следующих чешских вождей-прародителей:

1. Чех – «старший, за которым остальные шли как за господином». Он привел свое племя в хорошее место для жизни, между реками Влтавой и Огржей, после чего сказал:

«С чудодейственной помощью мы прибыли наконец в отечество, предопределенное нам судьбой. Это та, именно та страна, которую я, как помню, часто обещал вам (курсив мой – Е.Д.): никому не подвластная, полная зверя и птиц, меда и молока… Со всех сторон много воды, изобилующей рыбой. Здесь у вас ни в чем не будет недостатка, так как никто не будет вам мешать».

2. Крок, один из старейшин, к которому обращались для разрешения споров. «Соплеменники считали этого человека совершенным. Он располагал большим имуществом, а при рассмотрении тяжб вел себя рассудительно…»

После Крока остались три дочери – Кази, Тетка и Либуше. Кази отличалась знанием трав, искусства врачевания и прорицания. «Тетка научила глупый и невежественный народ поклоняться горным, лесным и водяным нимфам, наставляла его во всех суевериях и нечестивых обычаях» (не забываем, это пишет христианин). Таким образом, мудрые сестры были носительницами знаний и умений, основательницами языческих культов, строили города и замки.

(Если вам кажется, что мы далековато забрались от нашей главной героини, то есть княгини Ольги, то вовсе нет – все это нам еще пригодится не раз в дальнейшем разговоре о ней.)

Либуше, младшая, отличалась наиболее впечатляющим набором качеств: она превосходила всех мудростью, «была в своих решениях предусмотрительна, в речи – решительна, телом – целомудренна и нравом – скромна. При рассмотрении тяжб, возникающих в народе, она никого не обижала, со всеми была обходительна, и даже более, любезной. Либуше была гордостью и славой женского пола; она осмотрительно разбирала мужские дела». Она выстроила замок и еще стала прорицательницей.

Далее рассказывается, как некие люди, недовольные ее судом (при дележе имущества всегда ведь кто-то останется недоволен) возмутились против власти женщины. Тогда Либуше пообещала дать им князя-мужчину – выйти замуж за того, кого люди выберут себе господином.

Но на самом деле о демократических выборах тут нет и речи. Даже не приглашают, как в русских волшебных сказках, всех желающих, предлагая им исполнить некие трудные задания и обещая победителю царевну и полцарства. Всю ночь Либуше совещалась со своими сестрами-колдуньями, а наутро объявила имя и место жительства будущего князя – некоего Пржемысла из деревни Стадице.

«…в ней (в деревне – Е.Д.) имеется пашня в 12 шагов длиной и во столько же шагов шириной. Как ни удивительно, но пашня эта хотя расположена среди стольких полей, тем не менее она не относится ни к какому полю. На этой пашне на двух пестрых волах пашет ваш князь…» – так сказала людям Либуше.

В проводники она дала своего коня, который безо всяких понуканий пошел вперед. (Хронист дает понять, что конь уже не раз ночами проделывал путь от жилища Либуше к жилищу Пржемысла, и мы эту характерную деталь вспомним позднее.) Дальше начинается самое интересное.

Посланцы идут за конем, находят все описанное и объявляют Пржемыслу, что отныне он их князь.

«В ответ на это обращение мудрый человек, как бы не ведая будущего, остановился и воткнул в землю палку, которую держал в руке. Распрягая волов, он сказал им: «Отправляйтесь туда, откуда пришли». И волы тотчас же по слову его исчезли из вида и никогда больше не появлялись. А та палка, которая была воткнута Пржемыслом в землю, дала три больших побега; и что еще более удивительно, побеги оказались с листьями и орехами».

В книге «Старинные чешские сказания» Алоиса Ирасека этот эпизод рассказан еще интереснее в том плане, который мы сейчас рассматриваем:

«Только произнес – волы помчались и скрылись мгновенно. В большой скале возле селенья исчезли они. Открылась скала и тотчас закрылась – и следа от них не осталось. Тогда молвил послам Пршемысл:

– Жаль, что вы рано пришли. Если б успел я допахать это поле, был бы у нас хлеб в изобилии во все времена. Но так как вы поспешили и мне помешали, то знайте, что часто будет голод в нашей земле…»^[18]

Я не знаю, откуда эти новые подробности взял автор книги, но как часть мифа о Пржемысле они великолепно отвечают смыслу образа.

Мы можем продолжить ряд, вспомнить, забегая вперед, древлян, которые Игоря называли волком, а своих племенных князей – «добрыми» радетелями о родной земле. Но для подтверждения нашей мысли материала уже достаточно. И выводы мы можем сделать следующие.

Первые славянские князья были в глазах народа вовсе не воинами, а носителями и проводниками божественных даров. В их задачи входило отыскать для «рода своего» хорошее место для поселения, изобилующее пищевыми ресурсами, и основать город: то есть, по сути, вывести народ из предначальной тьмы, недоступной для национальной памяти, «родить» его для истории. А по своей основной функции они были «пахарями». Пахарями названы Пяст и Пржемысл, а Кий занимается этим делом, пропахивая борозду на запряженном Змее. Но речь вовсе не о том, что-де простых пахарей, честных скромных тружеников, выбирали в князья. Ничуть не бывало. (У Козьмы Пражского Пржемысл много рассуждает о том, что его лапти надо сохранить, чтобы его потомки не забывали, откуда вышли, но это уже сам хронист сочинил в нравоучительных целях.) Совершенно наоборот. «Пахари» они в том же смысле, в каком христианского священника называют пастырем, вовсе не имея в виду, что его дело – пасти коров. Это не профессия, это почетное звание, почти титул, обозначение главной ритуальной функции правителя. И существующему мнению, что-де «у славян было принято выбирать князей», на что ссылаются сторонники легенды о призвании трех братьев, случай с Пржемыслом уж точно подтверждением служить не может.

Во-первых, выбор Пржемысла делали не люди, а высшие силы: именно его единственная кандидатура была предсказана, а проводником божьей воли выступает конь – священное животное.

Во-вторых, он пашет пашню величиной 12 на 12 шагов. Здесь перемножено сакральное число двенадцать, и несмотря на то, что пашня эта так невелика, именно она обеспечивает изобилие хлеба для всего народа.

В-третьих, местонахождение этой пашня: «хотя расположена среди стольких полей, тем не менее она не относится ни к какому полю». Совершенно ясно, что это не простая пашня – это сакральное пространство, исключенное из обычного человеческого пространства, имеющее сакральные размеры и влияющее на благополучие всей страны.

В-четвертых, божественное происхождение самого Пржемысла тоже выставляется напоказ. О том, что он был единственным по сути кандидатом, на которого указала божья воля, мы уже отмечали. Он обладает парой волшебных волов: это не обычный тягловый скот, они понимают человеческую речь и тянут плуг только до тех пор, пока продолжается эта ритуальная, заклинающая пахота; выполнив свою роль и будучи отпущены, они убегают и навек скрываются из человеческого пространства в свою, сакральную сферу – в скалу или просто невесть куда. А простая палка, воткнутая Пржемыслом в землю, немедленно оживает и даже начинает плодоносить! Способность оживить сухую палку – очень распространенный признак богоизбранности.

Перечислим еще раз качества древнего князя:

– способность даровать народу место для поселения\основание городов, фактически обеспечение своего народа местом на земле;

– мудрость, прорицание – умение предвидеть будущее. Напомним, Чех сказал: «Это та, именно та страна, которую я, как помню, часто обещал вам» – то есть он шел не наугад, а ведомый божественным предвидением;