Типы летательных аппаратов

Полное имя Мэдди – Маргарет Бродатт. Впрочем, вы и так знаете, у вас же ее документы. Бродатт – нетипичная для Северной Англии фамилия: может быть, у Мэдди русские корни, во всяком случае ее дедушка родом из России. Но сама она настоящая уроженка Стокпорта. И, в отличие от меня, у нее все в порядке с чувством направления. Она может ориентироваться по звездам и по компасу, но, думаю, ей удалось так хорошо натренироваться, потому что дед подарил ей на шестнадцатый день рождения мотоцикл. Потом Мэдди уехала из Стокпорта, ее носило по нехоженым тропам на вересковых пустошах Пеннинских гор. В Стокпорте, куда ни кинь взор, повсюду увидишь Пеннины, зеленые и голые, над которыми, как в цветном кинофильме, быстро сменяют друг друга полосы облаков и солнечного света. Я знаю это, потому что гостила в выходные у Мэдди в доме ее дедушки с бабушкой и подруга возила меня на своем мотоцикле на вершину Дарк-Пик. Этот день стал одним из самых чудесных в моей жизни. Была зима, солнце появилось всего минут на пять, но даже тогда мокрый снег не перестал падать, – Мэдди и дали три свободных дня только потому, что все прогнозы обещали нелетную погоду. Однако на те пять минут Чешир стал зеленым и сверкающим. Дедушка Мэдди держит мотомагазинчик с мастерской, и специально к нашему приезду он купил на черном рынке немного бензина. Хотя сказанное и не имеет никакого отношения к типам летательных аппаратов, я все равно завела об этом речь, чтобы доказать: мне понятно, что чувствовала Мэдди, оказавшись в одиночестве на вершине мира, оглушенная ревом четырех ветров и двух цилиндров, когда вся Чеширская равнина с ее клетчатыми полями и красными трубами дымоходов лежит у ног, будто шотландский плед для пикника.

У Мэдди была подруга по имени Берил, которая бросила школу. Летом 1938 года Берил работала на хлопкопрядильной фабрике в Ладдерале, и по воскресеньям девушки любили выбираться на пикники, оседлав мотоцикл Мэдди. Им очень нравились такие вылазки, потому что теперь у них не было другой возможности повидаться. Берил крепко держала Мэдди сзади за талию, точно так же, как я во время той нашей поездки. Ни у Берил, ни у меня не было защитных очков, хотя у Мэдди они были. Однажды в июньское воскресенье девушки проехали по дорожке между каменными стенами, которые выстроили работящие предки Берил, и перевалили через вершину Хайдаун-Райз, почти по колено заляпав грязью голые ноги. В тот день Берил испортила свою лучшую юбку, и отец заставил ее со следующей же недельной зарплаты купить новую.

– Люблю твоего деда! – прокричала Берил прямо в ухо Мэдди. – Вот бы мне такого. (Мне бы тоже этого хотелось.) Подумать только, он подарил тебе на день рождения этого бесшумного красавчика!

– Не такой уж он бесшумный, – через плечо крикнула Мэдди в ответ. – Достался мне уже не новым, а сейчас ему пять лет. В этом году мне пришлось перебирать мотор.

– Разве его не дед ремонтировал?

– Дедушка даже не позволял мне сесть на мотоцикл, пока я не разобрала двигатель. Мол, или научишься сама, или ходи пешком.

– Но я все равно люблю твоего деда.

Они неслись по зеленым холмам Хайдаун-Райз, по проселочным дорогам и тракторным колеям, едва не врезаясь в каменные стены вокруг полей, а потом – через грязь, крапиву и стада овец. Я помню нашу с Мэдди поездку и знаю, какими были ощущения. Время от времени за поворотом или с гребня холма глаз выхватывал цепь тянущихся строго к западу пустынных зеленых Пеннинских гор или фабричные трубы южной части Манчестера, которые марали голубое небо на севере черным дымом.

– И ты научилась, – проорала Берил.

– Что-что?

– Научилась!

– Чинить моторы! – простонала Мэдди.

– Нормальный опыт! Всё лучше, чем прядильные машины заряжать.

– Тебе платят за то, что ты их заряжаешь! – прокричала ей Мэдди. – А мне никто не платит.

Проселочная дорога впереди была вся в рытвинах, где скопилась дождевая вода: ни дать ни взять Хайлендские озера в миниатюре. Мэдди все сильнее сбрасывала скорость и в конце концов вынуждена была остановиться. Опустила ноги на твердую землю (юбка собралась на ляжках), по-прежнему ощущая всем телом знакомую рокочущую вибрацию Красавчика.

– Разве кто-нибудь наймет девушку ремонтировать двигатели? – вздохнула Мэдди. – Бабушка настаивает, чтобы я выучилась на машинистку. Ты-то хотя бы зарабатываешь.

Им обеим пришлось слезть с мотоцикла и везти его по превратившейся в канаву дороге. Потом путь снова пошел в горку, и девушки оказались у ворот, которые фермеры установили на границе между двумя полями. Мэдди прислонила мотоцикл к каменной стене, чтобы можно было съесть бутерброды. Подруги посмотрели одна на другую и рассмеялись, увидев, что обе по уши в грязи.

– Ох, что скажет твой папаша! – воскликнула Мэдди.

– А что скажет твоя бабушка!

– Она уже привыкла.

Мэдди говорила, что у Берил для пикников было словечко «перекусон». К толстенным кускам хлеба, который тетя Берил каждую среду пекла буханками сразу на три семьи, полагались большие, как яблоки, маринованные луковицы. Сэндвичи Мэдди были на ржаном хлебе из пекарни в Реддайке, куда она каждую пятницу ездила по бабушкиному поручению. Грызя луковицы, особо не поговоришь: когда жуешь, треск в голове такой, что даже себя не слышишь, а глотать приходится осторожно, чтобы от уксуса не перехватило дыхание. (Возможно, фон Линден сочтет маринованный лук подходящим средством убеждения. А заодно и пленники будут сыты.)

(Фройляйн Энгель велела это записать, чтоб довести до сведения капитана фон Линдена, как я зря потратила двадцать минут выделенного мне времени, потому что на этом месте расхохоталась над собственной дурацкой шуткой про маринованный лук и сломала карандаш. Пришлось ждать, пока кто-нибудь принесет нож, чтобы очинить грифель, потому что фройляйн Энгель не разрешено оставлять меня одну. А потом я еще пять минут плакала, снова сломав карандаш, потому что мисс Э. точила его у самого моего лица, так что стружка мне прямо в глаза сыпалась, а шарфюрер СС Тибо при этом держал мне голову, отчего я ужасно разнервничалась. Но теперь я уже не смеюсь и не плачу и впредь постараюсь не нажимать на карандаш слишком сильно.)

Ладно, вернемся к Мэдди в довоенное время. На своей родной земле, свободная, с полным ртом маринованного лука, она могла только давиться и тыкать пальцем в небо, когда там возник захлебывающийся собственным тарахтением дымящийся самолет, сделал круг у них над головой и над полем, которое подруги обозревали, сидя на стене. Это и был «пусс-мот».

Могу рассказать вам немного о «пусс-мотах», которых назвали в честь мотыльков-гарпий. Это быстрые, легкие монопланы – в смысле, у них только одна пара крыльев. Вот «тайгер-моты», они же «медведки» (еще один тип летательных аппаратов, который я помню), допустим, бипланы: это значит, что у них два комплекта крыльев. Крылья «пусс-мота» можно сложить сзади, если самолет нужно куда-то перевезти или убрать для хранения. Из кабины отличный обзор, и, помимо пилота, на борт можно взять двух пассажиров. Я пару раз была пассажиром «пусс-мота». А усовершенствованная версия вроде бы называется «леопард-мот», что значит «древоточец» (вот вам и третий тип летательных аппаратов, и все в одном абзаце!).

Этот «пусс-мот», нарезающий виражи над Хайдаун-Райз, – первый такой самолетик в округе, – казалось, бьется в агонии удушья. Мэдди говорила, что будто бы наблюдала за происходящим из первого ряда в цирке. Самолет находился всего в трехстах футах от них с Берил, и девушки могли разглядеть его во всех деталях: каждый проводок, каждую распорку пары брезентовых крыльев, деревянные лопасти пропеллера, которые мелькали, бессмысленно вращаясь на ветру. Из сопла валили огромные клубы синего дыма.

– Он горит! – вскрикнула Берил, приходя в состояние восхищенной паники.

– Нет, не горит, а сжигает топливо, – возразила Мэдди, потому что разбиралась в таких вещах. – Если у пилота есть хоть капля здравого смысла, он заглушит мотор, и все это прекратится. Тогда можно будет спланировать вниз и сесть.

Девушки наблюдали. Прогноз Мэдди оказался верным: двигатель прекратил работу, дым рассеялся, и стало ясно, что пилот собирается посадить неисправный самолет прямо у них перед носом на поле. Вернее, на луг, непаханый и некошеный, никакого скота на нем не паслось. Крылья над головами подруг на миг заслонили солнце, будто парус проплывшей мимо яхты. На последнем круге самолет поднял в воздух и расшвырял по лугу все, что осталось после их ланча: коричневые хлебные корки и оберточная бумага взметнулись в синем дыму, как дьявольские конфетти.

Мэдди говорила мне, что, будь перед ними аэродром, посадка вышла бы мягкой. Но в поле поврежденный летательный аппарат проехал ярдов тридцать, беспомощно подпрыгивая среди высокой травы. А потом изящно завалился на нос.

Мэдди разразилась аплодисментами. Берил схватила ее за руки, сердито шлепнула по одной из них:

– Корова тупая! Может, он ранен! Ох, что же нам делать?

На самом деле Мэдди вовсе не собиралась аплодировать, это получилось само собой, бездумно. Я так и вижу, как она откидывает с глаз черные кудри, выпячивает нижнюю губу, спрыгивает со стены и бежит по зеленым кочкам к поверженному самолету.

Пламени не было. Мэдди забралась по носу «пусс-мота» к кабине и просунула подбитую гвоздями туфлю сквозь ткань фюзеляжа (ведь так вроде бы называется корпус самолета?). Готова поспорить, ее передернуло, ведь этого она тоже не собиралась делать. Среди сильного жара, в тревоге, она наконец открыла дверцу кабины, ожидая, что пилот сейчас устроит ей головомойку, но почувствовала постыдное облегчение, когда увидела, что тот, явно без сознания, висит вниз головой на полуотстегнутых ремнях безопасности. Мэдди глянула на незнакомый приборный щиток. Подачи масла нет (это она так мне рассказывала). Подачи газа тоже, все выключено. Вот и хорошо. Мэдди отстегнула ремни безопасности и позволила пилоту соскользнуть на землю.

Берил была рядом и подхватила бесчувственное тело. Спуститься с самолета Мэдди было легче, чем добраться до кабины: она просто спрыгнула вниз. Расстегнула шлем пилота, сняла с него защитные очки; они с Берил проходили курсы первой помощи для девочек-скаутов, и этих знаний хватило, чтобы понять: раненый дышит.

Берил вдруг хихикнула.

– Ну и кто тут теперь тупая корова? – воскликнула Мэдди.

– Это девушка! – смеялась Берил. – Девушка!

* * *

Подруга оставалась рядом с бесчувственной девушкой-пилотом, пока Мэдди сгоняла на Бесшумном Красавчике на ферму за помощью. Там обнаружились двое крупных сильных парней, ровесников Мэдди, которые гребли лопатами навоз, и фермерская жена, перебирающая раннюю молодую картошку и костерящая стайку девчонок: те расположились на каменном полу старой кухни и собирали гигантскую мозаику (дело происходило в воскресенье, иначе они кипятили бы белье). Снарядили спасательную экспедицию. Саму Мэдди на мотоцикле послали к подножию холма, где, кроме всего прочего, имелись паб и телефонная будка.

– Понимаешь, дорогуша, ей понадобится скорая помощь, – ласково объяснила Мэдди фермерская жена. – Раз она летела на самолете, ей в больницу надо.

Эти слова всю дорогу крутились в голове у Мэдди, пока она добиралась до телефона. Не «ей в больницу надо, она поранилась», а «раз она летела на самолете».

«Девушка-летчик! – думала Мэдди. – Девушка, которая пилотировала самолет».

Нет, поправила она себя. Не пилотировала она самолет. А завалила его посреди овечьего выпаса.

Но для начала летчица все-таки им управляла. Чтобы посадить самолет на землю (или даже разбить его), нужно уметь с ним обращаться.

Такое умозаключение показалось Мэдди логичным.

«Я вот ни разу не разбила мотоцикл, – подумалось ей. – Я могла бы водить самолет».

Мне известны еще кое-какие типы летательных аппаратов, но сейчас в голову приходит только «лизандер». Это самолет, на котором Мэдди доставила меня сюда. На самом деле она должна была высадить меня на землю, а не выбрасывать с парашютом прямо в небе. Нас подбили, хвост загорелся, Мэдди частично потеряла управление и выбросила меня, перед тем как пойти на посадку. Я не видела, как она села. Но вы показали мне фотографии, и теперь я знаю, что подруга в конце концов тоже разбила самолет. Хотя ее вряд ли можно винить, ведь она попала под обстрел зениток.