Цитаты из книг автора «Элизабет Эбботт»

Но не святые отцы, блуждавшие по пустыне египетской или искавшие убежища в пещерах, песчаных барханах, хижинах, построенных на склонах холмов, не другие отшельники стали создателями монастырей. Честь их возникновения принадлежит киновитам, которых привлекал их духовный наставник, и они селились поблизости от него. Этих первопроходцев эпохи раннего христианства, отцов-пустынников, живших в кое-как построенных кельях, стали называть монахами – monaschos – от греческого слова monos, что значит – тот, кто живет в одиночестве, хотя они сильно отличались от святых отцов более позднего периода, живших в значительно лучше организованных условиях. «Для спасения душ их надо собирать вместе», – заявлял знаменитый монах Пахомий Великий[264].

Хотя Мелания прекратила супружеские отношения, о верности ее дружеских чувств слагались легенды. Так, например, она была очень близка с императрицей Евдокией[256], с которой их связывали неразрывные духовные узы. Она также прекрасно уживалась со многими такими же, как она, искренне верующими женщинами, стремящимися к достижению праведности. Аскетизм Мелании не был особенно суровым. В отличие от святых отцов, она не истощала себя постом, поскольку не считала его большой добродетелью. Она постоянно стремилась избавиться от колоссального личного состояния

Александра и Мелания[255] представляли собой два противоположных типа женщин. Если девственная Александра, ставшая мученицей в склепе, была уверенной в своих силах, находчивой, принадлежавшей к кругу избранных и ранее богатой, то Мелания воспринимала целибат как доспехи, защищавшие ее от опасности. Она угрозами хотела заставить противившегося ей мужа Пиниана дать вместе с ней обет целомудрия и, чтобы добиться своего, поступила до жестокости просто – перестала мыться. Но Пиниан, который отчаянно хотел иметь сына, продолжал настаивать на своем. Мелания вынуждена была сдаться, родила ему двоих детей, но они умерли, и после этого она продолжила склонять его к целибату. К тому времени, как она добилась своего, ей удалось забрать у мужа бразды правления семьей; она говорила ему, как он должен был одеваться и даже где он должен был жить – вдали от нее. Сначала она от него убежала и стала вести уединенную жизнь, полную лишений; позже вместе с группой девственниц, разделявших ее взгляды, отправилась странствовать. Приключения, выпавшие на долю Мелании, нередко были связаны с чудесами. Как-то раз ее вмешательство спасло женщину, которой делал операцию хирург, больше похожий на мясника, – он вырезал из ее чрева мертвый плод. Потом, намеренно противореча взглядам патриархов, она восхваляла рождение детей как творение Господа и благословляла утробу, дающую жизнь святым, апостолам и другим праведникам. Мелания исцелила двух женщин, страдавших от странного паралича рта, по слухам имевшего бесовское происхождение, а не вызванного спазмом жевательных мышц. Эти чудеса могли быть образным отражением освобождения Меланией женщин от аскетизма отцов Церкви. Лишения и молчание, зашедшие слишком далеко, вполне могла бы сказать она, ослабляют девственниц, лишают их сил и дара речи. Мелания создала женскую общину и побуждала сестер быть покорными друг другу. Тем самым она отвергала иерархическое подчинение и подчеркивала значение взаимоуважения и внимания их к остальным сестрам. Кроме того, она ввела для общины гораздо более мягкие правила, чем те, которым следовали святые отцы. Вместо их ортодоксального самоуничижения и воздержания она требовала совершенства и простоты. В частности, хваленое молчание святых отцов ей не было присуще.

Случалось и так, что многие женщины и мужчины давали обет вечно соблюдать целибат, а потом жили вместе и вели совместное хозяйство. Они поддерживали безукоризненно целомудренные отношения, строго придерживались предписаний христианского аскетизма, но наряду с этим соблюдали традиционно принятое разделение труда. Как объяснил один мужчина, соблюдавший целибат, такое положение вещей ему очень нравилось. Женщина, с которой он жил, заботилась о его вещах, готовила ему еду, накрывала на стол, стелила постель, разжигала огонь и даже мыла ему ноги. Епископы осуждали такой modus vivendi[254] и налагали на людей, живших в этих союзах, епитимью за их грехи, но в первые четыре века христианства такая практика была широко распространена, и порой ее придерживались даже сами епископы.

Непредвзятое отношение, а на деле преклонение Констанции перед чудесами осязания, зрения, слуха и обоняния разделялось другими христианскими девственницами. Отсюда возникало ее безразличие к осуждению святыми отцами девственниц, в одиночестве остававшихся дома. Эти женщины ценили целибат и никогда не подвергали сомнению его духовную силу, но могли сомневаться и бросать вызов многим другим представлениям, и делали это. Они знали, какие тяготы несет с собой брак и рождение детей, и по достоинству ценили тот факт, что освободивший их от этого целибат возвышает их в духовном плане.

Членам таких общин предписывался аскетический образ жизни, при котором они ежедневно постились, скудно питаясь пресной пищей, неприправленными овощами и неострыми травами, запивая их водой и никогда не употребляя вина. Цель этого, как писал Иероним, состояла в том, чтобы создать непорочные общины «бледных и худых от соблюдения поста женщин». Кроме того, они были грязные, и от них исходил неприятный запах, потому что купание считалось делом нескромным и возбуждающим, а потому ни одна уважавшая себя девственница не должна была купаться. Как бы то ни было, «намеренное убожество и запущенность… быстро испортят ее естественное обаяние и привлекательность», и чем скорее внешность ее будет испорчена, тем лучше – еще одной искусительницей меньше[250]. Девственнице почти всегда полагалось хранить молчание – святые отцы полагали, что болтливая девственность отвратительна.

Она могла ходить в храм, но только прикрыв лицо вуалью. Высказав эти наставления, Иероним напомнил ей: «Иисус ревнив. Он не хочет, чтобы лицо твое видели другие»[248]. Следующее логически вытекавшее отсюда соображение, как полагали святые отцы, состояло в том, что Христовым невестам не следует жить в одиночестве. Святые отцы указывали на эксцессы, случавшиеся у отшельников-мужчин, и делали вывод: «Если все это верно в случае с мужчинами, то насколько же их должны превосходить женщины с их переменчивым и неустойчивым характером? Если препоручить их самим себе, то вскоре они начнут вырождаться»[249]. И потому они придумали духовные общины девственниц, бывших замужем за Иисусом – «настоящим мужчиной», под руководством духовного пастыря.

Независимый и насыщенный событиями образ жизни Феклы гораздо больше привлекал многих христианок, чем скромный образ жизни девственниц, навязывавшийся им отцами Церкви. Фекла спорила, в частности, с Павлом, перед которым она преклонялась и, в принципе, делала то, что ей хотелось. Она отвергала ухаживания мужчин, даже тех, кто предлагал ей достойно выйти замуж, и покорно следовала за Павлом, потому что ее свободолюбивый дух не мог вынести оков, уготованных женской доле. Отцы Церкви ею восхищались, но прекрасно понимали, что женщин с такой неукротимой волей следует сдерживать.

Идеалом большинства была активная и независимая жизнь, полная преданного и ревностного служения миру. Взять, например, ученицу апостола Павла Феклу[242], которая, возможно, была вымышленным персонажем, созданным по образу святой Макрины, сестры святителей Григория Нисского и Василия Великого.

За исключением Блаженного Августина, на протяжении десятилетий не отказывавшего себе в удовольствиях сексуальных связей, отцы Церкви полагали, что женщины более страстны и похотливы, чем мужчины. Из этой предпосылки (разделявшейся представителями большинства культур от ацтеков до китайцев) следовало, что женщина, которая может успешно подавлять врожденно ей присущее сладострастие, и в самом деле святая. Более того, постоянно соблюдавшийся ею целибат защищал от соблазна мужчин, позволяя говорить о том, что девственные женщины в прямом смысле слова ниспосланы Богом. На втором месте стояли «возрожденные» девственницы, раньше бывшие замужем или распутничавшие, но потом твердо решившие никогда больше не вступать в интимные отношения. Февронию и обеих Александр почитали не только за их непорочность, но и как непорочных дев, полностью прекративших связи с обществом, как и амма Сарра, девственница или «возрожденная» девственница, ограничившая собственное стремление к моральной чистоте пределами безлюдной пустыни.