Вместо того чтобы просто сказать Марте «подожди немного», Йак зачем-то принимается детально описывать ей ситуацию, в которой мы оказались. Мол, я управляю скутером, а он сидит за мной, рискуя свалиться, ну а на улице запрещено останавливаться.

Я проезжаю перекресток, заруливаю на тротуар и завладеваю мобильником. Йак продолжает держаться за мою грудь. Это меня отвлекает, а потому мне приходится встать, снять шлем и вручить его Линду.

– Да, Марта, слушаю тебя. Теперь я уже могу говорить, – произношу я.

– Снова искушаешь Йака? – спрашивает подруга.

– Мне это абсолютно не нужно. – Я кошусь на своего пассажира, который делает вид, будто не слышит моих слов и не догадывается, о чем мы сейчас говорим с Мартой.

– Ты тоже стерва, только еще более жестокая, чем я. Я-то мужчинам иногда кое-что позволяю с собой делать.

– Ты звонишь, чтобы мне об этом сказать?

– К слову пришлось. Я звоню тебе, чтобы сказать – Шарлотта Берглунд нашлась. Выходит, ее привез в Хёгкуль тот самый шикарный лимузин.

– Ты с ней уже встречалась?

– Шарлотта от меня шарахнулась на улице, лишь только я спросила, где она была все это время. Сейчас она в фитнес-центре. Я бы сама попыталась ее раскрутить, но мне нужно обязательно получить информацию о покупателе замка. Это же будет настоящий ужас, если мы сообщим о нем позже, чем газета. Мы всех рекламодателей растеряем. У меня скоро встреча с информатором.

Я вынуждена мысленно согласиться с Мартой и уже чувствую, о чем она меня попросит.

– У тебя до эфира еще есть время. Заскочи к Шарлотте, поговори с ней. Может, она откроет тебе душу? У меня такое чувство, что все это взаимосвязано.

– Что именно?

– Исчезновение Шарлотты, покупка замка и шикарный лимузин. Значит, договорились. На тебе Шарлотта, за мной покупатель. До связи. Не засовывай далеко мобильник. В любой момент может появиться что-нибудь интересное. До связи.

Я опускаю мобильник в карман, поворачиваюсь к Йаку и говорю:

– Извини, появились срочные дела. Подвезти тебя домой не смогу.

Линд расстроен как ребенок, у которого забрали любимую игрушку. Будь его воля, он часами ездил бы по Хёгкулю, сидя за мной, лишь бы иметь возможность обнимать меня за талию и сжимать коленями мои бедра. Но, хорошего понемногу, пора расставаться.

Я вижу, что ему мало полученного удовольствия. Йак не прочь еще и поцеловать меня на прощание. Я колеблюсь, стоит ли подставлять щеку.

Логика по формуле «от меня не убудет» тут не действует. Если ты один раз открыто позволяешь что-то другому человеку, то тем самым раздвигаешь для него рамки дозволенного. Поцелуй в щеку? А что случится в следующий раз? В губы?..

Я вовремя вспоминаю о своей поездке в Стокгольм. Опыт Юхона Улссона, секретаря по связям с общественностью Классической либеральной партии должен пригодиться. Я протягиваю руку. Йак слегка разочарован, но пожимает мою ладонь чувственно, задерживая в своей дольше положенного. Мои пальцы буквально выскальзывают из его захвата.

– Эли! – произносит Йак. – Можно как-нибудь пригласить тебя в кафе или… – Он запинается, закатывает глаза и добавляет: – На пикник?

Это уже что-то новенькое. Так далеко в выражении своих чувств он еще не заходил. Я догадываюсь, что произнести такое в его понимании – это то же самое, что и признаться в любви, то есть серьезный мужской поступок.

«Элинор Мартинссон! – обращаюсь я к себе в мыслях подчеркнуто официально. – Ты же знаешь, что Йак тебе не нужен, а при этом прикармливаешь его с ладони. Отпусти парня. Такое в твоих силах. Перестань играть с ним. Он не кукла из твоего детства, а живой человек. Ты даешь ему надежду, будоражишь фантазию».

Тут я сообразила, что уже не сама к себе обращаюсь. Проснулся мой проклятый внутренний голос. Вечно ему не нравится, когда я испытываю приятные ощущения.

Скажите, почему почти все приятное непристойно? Например, мне нравится есть руками. Так я и делаю, оставшись наедине с собой. Облизывать пальцы, измазанные кетчупом, – что в этом такого? Но в кафе я вынуждена даже картофель фри есть вилкой и держать ее непременно в левой руке.

Временами мне приятно дразнить Йака. Почему я должна себе в этом отказывать? К тому же это нравится и ему. Всего лишь невинный флирт.

Линд терпеливо дожидается моего ответа.

– Подумаю, – говорю я слово, которое меня ни к чему не обязывает, и вешаю шлем на руль скутера.

Фитнес-центр находится неподалеку от центральной площади. Не трудно и пешком пройтись.

– Это можно сделать в любой день, когда у тебя найдется для меня время, – предлагает Йак, совершая классическую ошибку тех парней, которые хотят понравиться девушке.

Если бы он назвал конкретный день, то мне пришлось бы сказать «да» или «нет», а так в силе остается мое неопределенное «подумаю». Йак все еще топчется возле скутера, но я не даю ему шанса увязаться со мной.

– Пока! – говорю я и машу рукой.

– Пока, – обреченно произносит Линд и идет в сторону кирхи.

Итак, мне доверено редакционное задание. Я должна раскрутить Шарлотту Берглунд на откровенность, узнать, с кем она была последние дни, почему исчезла из Хёгкуля, наплевала на работу, предпочла раскатывать на дорогущем лимузине.

Начнем с того, что эта дама никогда не являлась моей подругой, а потому вряд ли будет настроена изливать мне душу. Послала же она Марту! Значит, все следует обставить так, словно я появилась случайно, вовсе не собиралась ее допрашивать. Ну, почти как Йак, который просто проходил мимо моего дома.

Легальная возможность появиться в фитнес-центре у меня имеется. Благо наша радиостанция постоянно крутит его рекламу. В качестве дополнительного бонуса каждому сотруднику радиостанции выдан «вечный» абонемент на посещение в любое время. Грех не воспользоваться.

Единственное, что меня подвело, так это экипировка. Мне приходится зайти в магазин и приобрести самое дешевое гимнастическое трико, которое там только нашлось. Надеюсь, один тур занятий оно выдержит. В соседнем кафетерии я покупаю пакет пончиков.

Мелодично блямкает колокольчик на двери. Меня здесь знают, я появляюсь не слишком регулярно, но пару раз в месяц – это точно. Я иду переодеваться. На этот раз мне не до эротических фантазий.

В раздевалке две немолодые толстухи. Глядя на них, поневоле цепенеешь. Они уже окончили занятия и собираются в душ. Раскрасневшиеся туши поблескивают от выступившего пота. Эти красавицы сидят нагишом на разосланных полотенцах. Их груди тяжело отвисают, растекаются по складкам животов. При желании такую вот грудь можно забросить за спину через плечо. Если белье и одежда еще как-то маскируют подобные безобразия, то обнаженка не оставляет толстухам ни одного шанса.

Я тут же даю себе очередной зарок строго следить за своим весом, и если появится лишний килограмм, сразу же его уничтожить, пусть даже придется несколько дней поголодать. Меня так и подмывает спросить, каким образом мужья умудряются добираться до их прелестей, если те обросли толстым слоем сала? Хотя, наверное, и мужья у них такие же безобразно обрюзгшие и жирные. Для меня вообще, загадка, как занимаются сексом толстые пары? Как они пристраиваются друг к другу. Или секс для них уже давно заменили гастрономические вкусности?

Увиденное еще выше поднимает меня в собственных глазах. Натянув гимнастическое трико, я выхожу в тренажерный зал. С этой покупкой я немного ошиблась. Нижние вырезы не совпадают с бельем. Мне приходится заталкивать края трусиков, от чего под трикотажем проступают отвратительные бугорки. Я стараюсь об этом не думать. Голые ступни приятно проваливаются в мягкий мат, словно идешь по чему-то живому.

Народу немного. Для занятий я выбираю беговую дорожку. Она ближе всего к стеклянной перегородке, за которой виднеется Шарлотта Берглунд. На ней свободный красный спортивный костюм и просторная белая байка с отброшенным капюшоном. Хотя, насколько я помню, раньше она предпочитала обтягивающие одежды.

Гудит привод, мчится лента под ногами. Я бегу трусцой. Как всегда, моя роскошная грудь начинает упруго колыхаться, чуть запаздывая относительно движения других частей тела. Краем глаза отмечаю, как все трое мужчин, находящихся в зале, косятся на меня. Один даже сменил тренажер, чтобы оказаться поближе и лучше видеть. Ему будто бы срочно понадобилось подкачать грудные мышцы. Кого он хочет обмануть – меня или себя? Ведь и ребенку понятно, что на время тренировки очки лучше снять. Он пришел не столько тренироваться, сколько поглазеть.

На дисплее беговой дорожки пляшут цифры – время, скорость… Самая таинственная из них для меня – количество калорий, сожженных за время занятий. Если верить прибору, чтобы отработать один пончик, съеденный мной, следует без устали бежать четыре часа к ряду. Куда же девается все остальное? Вот вопрос.

Наконец-то Шарлотта замечает меня, машет рукой, спрашивает взглядом, нужна ли ее помощь. Я отрицательно кручу головой, машу ей в ответ. Она опускает голову и что-то быстро листает.

Я для приличия еще немного занимаюсь, вишу на турнике, качаю пресс и бедра, после чего иду в стеклянную загородку к Шарлотте. По пути машинально отмечаю, что очкарик, потеряв меня из вида, тоже закончил занятия на своем тренажере. Теперь он перебирается поближе к своей очередной молоденькой жертве с аппетитной, с его точки зрения, попкой. На этот раз данный тип меняет ракурс. То, что ему интересно, он рассматривает уже снизу, заняв место под стойкой со штангой.

Ладно, пусть уж лучше пялится на нас в тренажерном зале, чем сдерживается. Эмоции, загнанные внутрь, могут потом выплеснуться наружу неудержимым фонтаном. Вот так появляются на свет сексуальные маньяки.

– Привет, – говорю я, заглядывая за перегородку. – Ты не против попить кофе, а заодно и поболтать?

Шарлотта быстро захлопывает какой-то толстый каталог и прикрывает его газетой. По негласному договору Шарлотта угощает наших сотрудников кофе. В качестве компенсации я ставлю на столешницу пакет с пончиками.

– Можно, – соглашается фрекен Берглунд и идет набирать воду.

Я, конечно же, беру газету, которая меня абсолютно не интересует. Мне хочется узнать, что она собралась покупать. Оказывается, Шарлотта со своими скромными доходами рассматривала в каталоге образцы дорогой мебели. Цены такие, что мне хочется присвистнуть. Вот и выстраивается цепочка – катание на лимузине, дорогая мебель…

Она что, нашла себе мужчину, готового солидно тратиться на нее, оплатить новую обстановку, чтобы потом навещать в изысканных интерьерах? Но не спросишь же об этом в лоб.

Когда Шарлотта приносит воду и заливает ее в кофеварку, я уже сижу с пустыми руками. Каталог опят накрыт газетой.

– Как провела время в Стокгольме? – невинно спрашиваю я и вижу, что лицо Шарлотты становится испуганным.

– Все нормально. Извини, что тогда у кафе не вышла с тобой поболтать, – микширует ситуацию она.

– Оно и понятно. Ты же была не одна, – произношу я и ожидаю, что Шарлотта не преминет похвалиться богатым бойфрендом.

Но не тут-то было, она молчит.

– Шикарный лимузин, – вынуждена сказать я. – Наверное, и владелец хорош собой? Влюбился бы в меня такой человек!..

– Я не могу об этом говорить, – твердо произносит Берглунд, хотя по ее глазам вижу, что ей невтерпеж рассказать.

– Почему? – искренне интересуюсь я.

– Не могу. – Шарлотта волнуется и даже закрывает себе рот ладонью.

– Но я же вижу, ты хочешь поделиться.

– Хочу, меня прямо распирает. Но не могу, и все на этом.

– Он что, известный, публичный человек? У него есть жена, и ты не хочешь его компрометировать? – строю я догадки.

– Мне будет очень плохо, если я расскажу. – Шарлотта сильно трет виски. – Если он узнает об этом, я буду должна… – Вновь нешуточный испуг в глазах и рот, прикрытый ладонью.

Мне даже становится ее жаль.

– Если очень хочется, то нужно рассказать. Иначе ты взорвешься изнутри, – говорю я и чувствую себя подлой. – Дойдешь до психоза. Он угрожал тебе? Запугивал?

– Нет, нет, нет!.. – Шарлотта мотает головой. – Ты ничего не понимаешь.

– Я не говорю, что ты должна рассказать все именно мне. У тебя же есть и близкие подруги.

– Я никому не могу рассказать. Ни одной душе на этом свете.

Мой градус заинтригованности повышается. Надо мной довлеет уже не столько редакционное задание, сколько частное любопытство. С другой стороны, я вижу, что признание из фрекен Берглунд могли бы вытащить раскаленными щипцами только заплечных дел мастера Святой инквизиции. К сожалению или к радости, вот уже четыреста лет как Швеция протестантская страна, так что заняться раскруткой Шарлотты некому. Нет у нас Святой инквизиции.

– Он кровавый маньяк, страшный извращенец? – с замиранием сердца спрашиваю я.

– Ты ничего не понимаешь. Нет, тебе ясно, что я скоро взорвусь. И это правда.

– Тем более расскажи. Пусть не мне, не подруге.

– А кому? – В глазах Шарлоты зажигается надежда.

– Несмышленому ребенку, например.

– Детям такое рассказывать нельзя!

Я тут же вспоминаю сказочку о принцах, которую мне, хочешь, не хочешь, а придется в ближайшее время прочитать в эфире.

– Тогда… тогда… – Я морщу лоб.

И тут по ассоциативной цепочке мне вспоминается другая сказка, слышанная в детстве от бабушки. Король в погоне за дичью отбился от своей свиты на охоте, долго блуждал по лесу, страшно проголодался. К вечеру он набрел на лесную избушку, в которой жила нищая старуха.

Из еды у нее в доме имелись лишь грубые отруби, которыми обычные крестьяне кормили свиней. Старуха запарила их. С голодухи король набросился на такое вот угощение и съел тарелку без остатка.

Наконец свита отыскала пропавшего монарха. Прежде чем ехать, он отвел старуху в сторону, щедро заплатил ей и приказал, чтобы она никому и никогда не признавалась, что в ее доме король ел отруби словно свинья.

Вскоре старуха, теперь уже совсем не нищая, стала прямо разрываться от желания рассказать кому-нибудь про тот случай. Ни спать не могла, ни есть. Запретное всегда манит.

Все же она нашла выход. Забралась в чащу, отыскала дерево с дуплом, засунула в него голову и несколько раз прокричала: «Король ел отруби как свинья! Король, как свинья, ел отруби!». После этого ей полегчало.

Прошло некоторое время, дерево с дуплом срубили, отвезли в столицу, сделали из него барабан и вынесли его на парад. Стоило барабанщику ударить по нему палочками, как по площади перед королевским дворцом громогласно разнеслось признание, томившееся в дупле: «Король ел отруби как свинья! Король, как свинья, ел отруби!».

– Ну?.. – вырывает меня из задумчивости Шарлотта.

– Кажется, для тебя существует выход.

– И какой же?

Я понимаю, что пересказывать ей сказку нельзя. Там концовка такая, что перечеркивает спасительную возможность безнаказанно выговориться – старуха-то плохо кончила. Думаю, двадцать лет тому бабушка просто пожалела мою детскую неокрепшую психику и опустила финальный эпизод сказки. Король должен был поквитаться с болтливой старухой. Минимум – забрать у нее свои деньги, максимум – приказать отрубить голову, чтобы заткнулась навсегда.

– Так какой же выход ты видишь, Элинор? – долетает до моих ушей.

– Тебе нельзя никому рассказывать о том, что было?

– Этого категорически нельзя делать. Большего объяснить не могу. Поверь на слово.

– И не надо. Приди домой, засунь голову в духовку или в барабан стиральной машины и выговорись вволю. На душе станет легче.

Я вижу, что Шарлотта всерьез рассматривает мое предложение, но почему-то ей не нравится вариант с духовкой. Ну, не хочется ей совать туда голову. Соображаю я быстро. Духовка и барабан стиральной машины – это всего лишь трансформировавшееся сказочное дупло. Надо оставить сам принцип, а дупло заменить чем-нибудь другим, близким по функции, но не слишком похожим внешне.

– А моя голова влезет в барабан стиральной машины? – на полном серьезе спрашивает Шарлотта.

Чувствуется, что духову она уже отмела напрочь, связав ее в подсознании с попыткой самоубийства.

– Твоя влезает?

– Кажется, влезает, но я не пробовала, – честно признаюсь я. – Думаю, можно просто запереться в туалете и рассказать все как есть унитазу или биде.

Идея Шарлотте импонирует. Значит, несчастная и впрямь дошла до критической точки.

– Так и сделаю, – говорит она. – И как ты до этого додумалась, Элинор?

Открывать ей тайну со сказкой я не решаюсь, озвучиваю другую версию:

– Я же радийный модератор, это профессиональное. Выслушала бы ты столько душещипательных звонков от слушателей в ночном эфире, сколько я, сама бы додумалась. Кого-то любимый бросил. У кого-то лучшая подруга парня увела. Кто-то сам изменил и потом не знает, что с этим делать. А я должна с ходу толковый совет дать. Для человека иногда главное – выговориться, озвучить свою проблему.

Мы поговорили бы еще, но в стекло выгородки постучал очкарик. Мол, ему нужна помощь тренера. Я бросаю взгляд в тренажерный зал. В нем не осталось ни одной молодой стройной женщины, на которую можно пялиться, вот он и стучит. Шарлотта может привлечь мужское внимание.

– Удачи, – желаю я. – Когда-нибудь ты не только унитазу, но и мне все расскажешь.

– Хотелось бы, но я так не думаю, – отвечает мне фрекен Берглунд.