Сразу послышался испуганный вскрик, и из другой комнаты примчалась женщина. Призрак обернулся к ней, отступая от дочери. Неукротимая ненависть и желание мстить отразились на его лице. Серебристые звезды сжались в точки и принялись бешено склоняться то в одну, то в другую сторону. Точки обратились, вдруг, в маленькие стрелы и, отделившись от тела призрака, готовы были уже полететь к женщине, чтобы безжалостно впиться в ее тело. Но она ничего не замечала, а тянулась к девочке.

Он отвернулся, не хотел, чтобы дочь, не сводившая с него взгляда, увидела, как он относится к ее матери. Стрелы упали на пол, он опустил голову, скрывая злые слезы бессилия, ну не мог он навредить матери и оставить, таким образом, дочь круглой сиротой.

Между тем, мать, прижимая ребенка к груди, поспешно прошла в свою комнату, прикрыла двери, присела на край кровати. Лицо ее было искажено страхом. Она с ужасом прислушивалась и оглядывалась, беспрестанно вздрагивая.

Девочка, в виду позднего времени, опять уснула.

Но женщина не торопилась уложить дочь на постель. Руки у нее затекли, пальцы онемели, ребенок был уже тяжелее, чем, скажем, грудничок, но все равно, она держала дочь у груди, как гарантию собственной безопасности.

Призрак прошел к ним в комнату прямо сквозь стену. Огляделся, разглядывая предметы мебели. Внимание его привлекло семейное фото, где он, жизнерадостный и толстый, полный задора был сфотографирован вместе с женой и маленькой дочкой. Призрак задумчиво бросил взгляд на затравленную жену. Слабое воспоминание об отдыхе на природе, где он перепил и пьяным полез купаться в речку, шевельнулось в нем, как напоминание о смерти. Он внимательнее вгляделся в снимок, потряс головой и уже растерянно глянул на свою жену. Все это время он обвинял ее в своей смерти. Ему казалось, не будь ее и он не умер бы, а так, раз она есть, значит, она – причина его гибели. Он снова потряс головой, пытаясь утрясти все мысли хоть в какое-то подобие логики.

Машинально потянулся к рамке с фото, взял его и застыл, услыхав вой. Выла жена. Она с ужасом глядела на парящую в воздухе фотку.

Крупные слезы катились у нее по щекам и капали на спящего ребенка.

– Перестань, дура! – прикрикнул он. – Ребенка разбудишь!

Она напряглась и прислушалась. До сих пор его слышала только дочь.

Он поставил рамку с фото на место, на прикроватную тумбочку.

– Ну? – вопросил он ее устало. – Слышишь ты меня или нет?

Она перестала плакать и прошептала:

– Слышу! Толенька, родной мой, это ты?

– А кто еще? – огрызнулся он и хлопнул себя по лбу, ну конечно, его зовут Анатолием, а он-то все вспоминал, вспоминал и не мог вспомнить, хотя, наверное, мог бы прочитать на памятнике свое имя. Но в том-то и дело, что забыл, как читать…

Он и при жизни не страдал особым развитием ума, был неучем. Читал мало, разве что анекдоты в журналах, любил рассматривать картинки в детских журналах, написать письмо было для него сущим наказанием, писал с ошибками. А после смерти вообще что-то случилось со слухом, прямо как иностранец не мог понять быстро говорящих людей, часто не мог понять того, о чем жена в слезах иногда кричала ему, и разбирал хорошо только лепет своей дочери, когда спрашивал у нее, о чем говорит ее мать. Дочь нарочито медленно повторяла ему ее слова, глядя на мать со страхом и сожалением:

Мать всегда орала одно:

«Уходи, оставь нас в покое!»

Толя считая, что в его смерти повинна жена и расправлялся с нею по-своему. Он изрезал все платья в шкафу и бросил тут же посреди лоскутков валяться большие ножницы. Шкаф был заперт на ключ от маленькой дочери, но не от него. После, он выкинул с балкона вниз, на землю всю ее обувь. Правда, она сбегала вместе с дочкой и собрала, даже домашние тапки не оставила валяться на асфальте. Он с трудом изобретал, как можно ей отомстить, не причиняя зла дочери. Тем более, жена стала прятать свои вещи посреди вещей маленькой дочки, и он безнадежно путался в них, не мог разобрать, отличить одни от других…

Последним его подвигом была стрижка, которую он устроил жене. Пока она спала, он подкрался и выстриг аккуратное полукружие у нее на макушке. Она нашла парик и носила теперь искусственные волосы, которые ей очень шли, лишая его ликования.

Да, она пыталась с ним бороться.

Как-то днем она привела на кладбище мужика, в черном одеянии, с серебряным крестом на груди. И Толя с недоумением разглядывал мужика и кисточку, которую монах окунал в маленькую чашку и прыскал водой на могилу, монах опрыскал водой не только могилу, но и квартиру, Толя сразу узнал это, потому что последовал за мужиком в свой дом…

Потом, она привела колдуна, колдун долго шептал по углам квартиры и Толя никак не мог понять, что он шепчет. Ему все хотелось шепнуть в ответ. Колдун описывал огромным ножом с черной ручкой замысловатые фигуры в воздухе. Этот нож с заклинаниями он воткнул с силой, по самую рукоятку в могилу и клятвенно заверил жену Толи, что призрак таскаться более не станет. Она поверила и улыбнулась сквозь слезы, а он в ту же ночь опять пришел.

Никто из друзей или подруг ей не помогал, родственники исчезли, оставив ее наедине с бедой.

Некоторые из родных, сияя коварными улыбками, правда, предложили было поменять ее хорошую двухкомнатную квартиру на их неустроенные жилища, чаще комнаты в коммуналках, но она резко отказалась. Они, наверное, надеялись, что призрак последует за ней, оставив им замечательную квартиру. Но Толя и сам не знал, последовал бы или нет?

В последнее время он все чаще забывал, что ему надо куда-то идти, все чаще обнаруживал себя самого стоящего столбом возле могилы. Все чаще с трудом вспоминал глаза и улыбку своей дочери и шел только к ней. Его гнала любовь и тоска, а дойдя до дочери, он вспоминал о жене, которую обвинял в своей гибели.

Подумав, он спросил:

– Кто виноват, что я умер? – и замер, ожидая ответ, ему было важно знать, что она скажет в свое оправдание.

– Я! – она залилась слезами. – Я не отговорила тебя, а надо было бы! Я не отняла у тебя бутылку, а надо было бы! Я пустила тебя купаться, когда ты напился!

Он остолбенел, эти ответы он никак не ожидал и насупился, обдумывая их напряженно.

Дочь сонно шевельнулась у нее на руках. Он заметил, что жене тяжело ее держать:

– Да, положи ты ее уже! – раздраженно заметил. – Не бойся, не трону я тебя.

Подумал и спросил:

– А мы любили друг друга?

– Да, – выдавила она, – любили.

И продолжила говорить, все, более увлекаясь и сверкая глазами:

– Ты был добрым и совестливым человеком, любил выпить, но выпивал только в праздники или в гостях. Вон, у иных мужики пьют, не просыхая, скандалят, всех домашних изводят, жен и детей бьют и при этом живут до глубокой старости! А ты, ты меня пальцем не тронул! Никогда! Сколько бы мы ни ругались! Просто уходил и дверью хлопал, а потом возвращался и мирился со мной, независимо, кто был виноват в ссоре, ты просто заснуть не мог, такой был совестливый! А умер в тридцать лет, утонул и я в этом виновата!..

Он недоверчиво смотрел на нее, но постепенно недоверие сменялось на задумчивость, задумчивость на раскаяние и он проговорил, смущаясь слез в своем голосе:

– Прости меня, а? Я ведь думал, ты виновата в моей гибели, как-то, но не так, как ты говоришь. Думал, что ты меня напрямую убила, а ты, напротив, хотела меня остановить. Наверное, после смерти сходят с ума… ну, некоторые люди… ты знаешь, я ведь не был особо умным…

И он замолчал, с надеждой глядя на нее. Она положила дочь на кровать, встала и, протягивая руки, словно слепая, шагнула на звуки его голоса:

– А где ты? Где? Я слышу тебя, но обнять не могу!

Он развеселился, шагнул влево:

– Тут я!

Она метнулась к нему, но поймала только пустоту.

– Тут! – подал он голос уже из противоположного угла.

Она кинулась туда.

С кровати раздался счастливый смех. Дочь проснулась и глядела на родителей с любовью и интересом. Они оба кинулись к ней, сомкнули свои руки вокруг ее рук. Она обоих расцеловала, и жена вскрикнула, прозрела, увидела, внезапно для себя, мужа воочию.

Толя остался в квартире, что-то не тянуло его больше на одинокую могилу, во мрак и холод зимнего дня. Он остался и, хотя не мог заработать денег, но управиться с уборкой квартиры вполне управлялся.

Дочка росла, и вместе с ней рос и его ум. Они совместно читали сказки и разные истории. Совместно рисовали цветочки в больших альбомах. Совместно играли в развивающие игры.

Жена работала, а он оставался с дочкой дома. И хотя окружающие замечали странности в отношении этого семейства, но по привычке русских, для которых всегда будет актуальна поговорка: «Моя хата с краю, я ничего не знаю!» не вмешивались.

А на вопрос жены, как оно там, на том свете. Толя только плечами пожимал, не знал он того света, этот знал, а тот?.. Но может до поры до времени не знал, может, все дело было в маленькой дочери и в необходимой помощи жене, а? А потом, потом, куда-то поволокут на Суд Божий, ну, а пока суть, да дело, растет дочка, смеется и играет с призрачным папкой, словно со вполне живым человеком. И, только кошка в подъезде имела на все это свое мнение. Она выжидала, глядя круглыми глазами на входную дверь, возвращаясь каждую ночь на свой сторожевой пост на лестнице, не доверяя привидению и зная, что оно непременно вернется, а уж тогда она его встретит и низкое угрожающее мычание сопровождаемое аккомпанементом царапающих об пол когтей, являлось ярким доказательством ее намерений…