Фея

Говорили, что она подменыш, что не человек, а именно фея…

Она и вправду походила на фею. Все у нее были кружева на воротниках и манжетах. Она носила немыслимые для нашего времени шляпы с вуалями, изящные кофточки и длинные приталенные юбки.

Очень спокойная, всегда улыбалась задумчивой улыбкой. Никто никогда и не видывал ее раздраженной или просто сердитой.

Говорила она мало, но всегда так, что ее собеседник или собеседница просто терялись. Казалось, мудрости ее нет предела, и ее побаивались. Женщины, даже самые умные не могли найти с ней контакта. А мужчины, по природе своей чрезвычайно самолюбивые создания, опасались ее, потому как не хотели выглядеть в ее глазах тупицами.

Правда, однажды, ею увлекся один мужчина. У него оказалась чрезвычайно страстная натура, он любил сразу пять женщин и метался между ними, испытывая почти физическую боль при их просьбах о браке с каждой из них, единственной. Он страдал так сильно, что, аж качался при ходьбе и часто забывался, застревая столбом на одном месте и глупо глядя вдаль.

Фея называла его уменьшительно-ласкательно Ванечкой. Впрочем, его домогательства и призывы к физической близости она удивленно отклоняла. И все чего он смог добиться – это разве что выманить ее на вечернюю прогулку по парку. Было это в мае. Они гуляли неторопливо, будто супруги сто лет состоящие в браке и только изредка она, вдруг, замирая, шептала восторженно про соловьев, так и заливающихся в переливчатых трелях, где-нибудь, в кустах:

– Ты только послушай!

А он не слушал, все его тело хотело только одного – ее! Какие там соловьи! И Ваня с жадностью провожал взглядом каждое ее движение и сотрясался внезапной мелкой дрожью страсти, когда она в простоте душевной брала его под руку, склоняясь головою в темной короне пышных волос к его плечу.

Ему хотелось накинуться на нее голодным зверем, растерзать ее одежды и насладиться ею. Голова его пылала, все плыло перед глазами и он совершал невероятные усилия воли, чтобы успокоиться, сдержаться и выглядеть более-менее приличным человеком.

Ничего подобного Иван раньше никогда и ни с кем не испытывал, женщины ему отдавались без раздумий.

Фее было за тридцать, не девчонка уже и ее отказы его шокировали. Тем более, она постоянно поглаживала свою шею, машинально проводила рукою по груди, мысленно, как видно, отмечая те места, куда бы она хотела, чтобы он ее поцеловал. Но едва он делал попытку, как она отводила его не дрогнувшей рукой в сторону и категорически качала головой:

– Зачем это? Не надо!

Он терялся в догадках, пробовал следить за нею, но так ничего и не выследил. Расспрашивал ее соседей, но так ничего и не добился. Она явно жила одна, любовников у нее не было, в порочащих связях никто ее уличить не мог.

Он использовал все известные способы охмурения: таскал ей конфеты, пытался одурманить вином и тут пьяную обработать! Но она не пила, а только глядела задумчиво на свет сквозь бокал и восторгалась, что вино просвечивает и в красном свете алкогольного напитка замечательно четко видно Луну за окном.

Ваня совсем отощал, одурел и окончательно потерял голову. Дошло до того, что ему опротивели все его многочисленные любовницы. Он собрал вещи и ушел от жены к родному брату, любителю выпить и почесать языком. Брат, старый холостяк, одиноко живущий на свете вот уже которое десятилетие, обрадовался долгожданному собутыльнику и сидя на кухне, привычно разливая по стаканам портвейн, рассуждал, ратуя за свободные отношения:

– Замужние дамы рано или поздно становятся стервами, и у них появляется эдакий взгляд… загнанный что ли.

– Почему? – тупо спрашивал неудачливый воздыхатель феи.

– Да, потому что, – наставительно продолжал гнуть свое старый холостяк, – что они теряются в догадках и мучаются, с кем грешит сейчас их муженек, где он, куда пошел, сколько выпил? – и он демонстративно поболтал в стакане портвейном. – А у свободных дам взгляд открытый, оценивающий. Они смотрят так, будто вещь покупают.

И он прицокнул языком, поводил рукой перед носом согласного на все собеседника и повторил, убежденный:

– Эдак!

Ваня только тяжело вздохнул, вспоминая взгляд феи, не оценивающий, не загнанный, а какой-то отсутствующий. Будто она здесь и в то же время не здесь, а где-то, в неведомых мирах видит что-то такое, чему-то улыбается… И он вскрикнул раненной птицей:

– Но я люблю, люблю ее, спасу нет! Я постоянно в тревоге о ней! Я сам по себе, просто, перестал существовать! Она, она повсюду! В свете солнца, в окне проезжающего мимо троллейбуса, в книге, где я, как безумный, выискиваю описание ее…

Он вскочил и все крошки, что он, бездумно, в душевной тревоге, нащипал от белого, мягкого батона посыпались на пол.

Брат изумленно глядел на метания Вани.

А поутру, Иван, в сером шерстяном костюме брата, насквозь пропахшем нафталином, в белой рубашке со строгим галстуком, стоял перед квартирой феи. В руках у него был букет ее любимых цветов, белых хризантем.

Фея открыла и, увидев такую картину, сразу все поняла. Иван тут же получил согласие, а спустя совсем небольшое время они отпраздновали свадьбу.

И Иван, сияя от счастья, ухаживал за своей невестой, одетой в немыслимо-воздушное белое платье, будто прилетевшее с курчавых облаков. Что уж говорить о самой свадьбе. Конечно, она была необычной. Вместо привычных всем автомобилей с ленточками и шариками, у них была белая карета запряженная четверкой белоснежных коней. Вместо пьяных гостей и осточертевших всем одинаковых песен про свадьбу – ужин на двоих и стол, украшенный изящными подсвечниками с ярко-горящими золотыми свечами. Музыка? Но сама невеста сыграла своему жениху на домашнем рояле. И он, не сводя с нее восторженного взора и все на свете позабыв, слушал с упоением мелодичные вальсы Штрауса и хрустальные мелодии менуэтов Моцарта. Даже, если бы она сыграла реквием, и тут он бы не растерял своего счастливого состояния.

И впоследствии, Ивану все казалось, что он попал в сказку. Жена ему всегда улыбалась мягкою улыбкою. Многочисленные цветы в горшках на подоконнике кланялись и изящно протягивали ему для рукопожатия вместо рук свои листочки. Бабочки порхали у него над головой, куда бы он ни пошел и он мог бы поклясться, что стал понимать возгласы драчливых воробьев. Ближе всех ему оказались из пернатого царства вороны, и он кивал им, едва только завидев хоть одну восседающую на дереве, а ворона тут же привстав, кланялась ему в ответ. Впрочем, его это не удивляло и казалось вполне естественным, он даже удивлялся, как это раньше не замечал таких простых вещей и проходил мимо бездомного голодного животного. А теперь он всегда носил с собой корочки хлеба для птиц, сосиски для кошек и косточки для собак.

Отношения с женой? О! Они тоже изменились, если раньше, в прежней жизни он только и думал, что в семейной жизни необходимо предъявлять права, требовать чистых носков и жирного обеда, то теперь… Он узнал с удивлением, что оказывается в семье можно понимать и доверять друг другу…

Фея? О чем думала она, глядя на своего новоиспеченного мужа? Мы так и не узнаем. Но только подсмотрим, как она, прикасаясь длинными пальцами ко лбу Вани, что-то такое да проделывает, потому что нет-нет, но из-под ее пальчиков, вдруг, вспархивают искорки белого света, похожие на мотыльков и кружатся вокруг головы ее супруга. И тогда Ваня поднимает на жену влюбленный взгляд, такой, что, как говорится, растворится и пропасть навсегда в любимом человеке остается…

Иногда, правда, бывают казусы и Ваня сцепившийся с поджидающей его бывшей пассией, оглядывается на окно своей квартиры и замечает, как бывшая подруга, теряя к нему всякий интерес, поворачивается и идет прочь, будто пьяная. А фея, загадочно усмехаясь, глядит ей вслед, помахивая каким-то предметом, весьма напоминающим волшебную палочку с сияющей звездою и искрами, фонтаном вылетающими с тихим шипением, похожим на бенгальские огни, из этой самой звезды. Супруги глядят некоторое время друг другу в глаза, кивают, заговорщицки подмигивают и расстаются, с неустанной мыслью друг о друге, как бы помогая друг другу на расстоянии, зная доподлинно, что и как поделывает другой, другая, счастливые свои знанием, искренние и открытые…

Как сходят с ума в России?

А как сходят с ума? Просто. Еще проще. Вечером, раздается звонок в дверь. Вы открываете, на пороге ваш друг (подруга). Лицо расстроенное, как всегда, вечная проблема с любовными отношениями, сошлись-разошлись, трали-вали. А с горем к вам и не просто так, а с бутылкой водки. Вы опасливо коситесь на бутылку, будто она может подпрыгнуть и укусить вас, и быстренько накрываете на стол, простенько, колбасочки, сырочка, солененьких огурчиков. А потом вспоминаете, что ваш порог в выпивке – это бокал вина, ну два бокала, но не больше, а тут бутылка водки на двоих и сразу решаете не пить, а делать вид, ведь завтра на работу. Но друг (подруга) наливает два полных стопарика, себе и вам, до краев, чокается с вами и выпивает залпом, из уважения приходится и вам выпить все, до капли. Затем после скорбных словьев о том, как не любят и как бросают, второй стакашек выпивается гораздо легче, ну, а после третьего что-то происходит странное. Мир перестает напрягать и уже не особо бесят крикливые соседи за стеной, и уже не тянет набить морду лица депутатам Госдумы, и уже даже как-то все равно какие там цены в магазинах, и уже не напрягает погода за окном. Перед вами сидит ваш друг (подруга), и за это надо выпить. Скоро, очень скоро бутылка водки заканчивается и вы, вдруг, обнаруживаете себя в супермаркете, где вы сосредоточенно пытаетесь разглядеть марку какой-то там бутылки. Наконец, покупаете вина (водки), распихав «горючее» по карманам, идете, неровно спотыкаясь на каждом шагу. Идете домой. По пути вы знакомитесь с задушевной компанией и все вместе, улыбаясь, заговорщецки друг другу подмигивая, идете к вам домой. Новые знакомые тоже с выпивкой по всем карманам и вы, спустя время обнаруживаете себя в туалете, где вас немилосердно рвет. Руки и ноги у вас трясутся и вы даже плачете, так вам плохо. Где-то на дальних полках кухонного шкафа вы обнаруживаете несколько пакетиков кофе со сливками и завариваете, и пьете вместе с крепким не сладким чаем. Все вместе, потому что на часах уже шесть утра, а в девять надо быть на работе. Дома хаос, но вы не обращаете внимания. На столе вперемежку с грязной посудой валяются чьи-то часы, бумажки, под торшером на полу забыт чей-то сотовый телефон, а рядом, почему-то носки, полосатые, оранжевые. Вы долго смотрите, не помня, не зная, что же это? А в квартире никого и только тикают настенные часы, громко, размеренно и вы хотите спать, непреодолимо, это после десяти-то чашек кофе и чая! Заводите три будильника и падаете на диван прямо в чей-то пиджак, мгновенно засыпаете, как странно, как странно…

Еще как сходят с ума? Да, просто! Весной, например. Вы вооружаетесь лопатой, рассадой и семенами, влезаете в переполненную электричку и едете на дачу. Там, вы сосредоточенно и споро копаете грядки, так как понимаете, что вам надо посадить буквально все: и картошку, и моркошку, и огурцы с помидорами, и так далее, всего за два дня выходных. И вы копаете, как крот, как сошедший (ая) с ума даже при свете Луны. Луна, между прочим, тоже неплохо светит, а потом падаете в грядки и тут же засыпаете, чтобы на рассвете вскочить, опять копать, копать, копать… Вспухшие, в кровавых мозолях ладони нестерпимо болят, и вы появляетесь на работе с бинтами и лейкопластырями, удивляя сослуживцев своими «ранениями»…

Еще? Да, вот. У вашего ребенка день рождения и вы, глупо улыбаясь, дарите своему чадосу подарочек, на который копили целый год, но это не так важно. Важно, что вашему ребенку уже столько-то лет, и вы рассказываете ему или ей какие-то ситуации из его или ее младенчества. Ваше дитя вежливо улыбается, но не особо-то и слушает, тянется к подарку и к торту. А когда наступает вечер и все друзья, подруги вашего ребенка уже разошлись, вы неожиданно для себя плачете, не в состоянии поверить, что ваше собственное детство уже ушло и ушло безвозвратно. А чадо удивленно смотрит, не понимая, что за слезы? И вообще, почему взрослый (ая), а ревет, будто маленький (ая)?

Еще сходят с ума в День города. Вы вываливаетесь гулять, конечно, с семьей, с друзьями, в красивенной одежде, одним словом, при параде. Но при первой же возможности покупаете себе дурацкую шляпу или дурацкие рожки. И сразу же чувствуете полную безнаказанность, и сразу же делаете то, что вам давно, очень давно хотелось сделать. Вы кривляетесь перед телекамерами, перед всеми телекамерами, какие только есть у крупных магазинов и банков. Вы показываете язык, и строите рожи и никто вас за это не наказывает. А потом, вы прямо в одежде, лезете в фонтаны и плескаетесь там вместе с другими сумасшедшими, а стражи порядка, улыбаясь, спокойно проходят мимо. Конечно, еще много чего вы творите в этот день и прыгаете, и танцуете, и кричите громко-громко, а после фейерверка, в двенадцать ночи, идете домой пешком, потому, что весь транспорт переполнен. Идете с толпой народа, в темноте и не чувствуете усталости, а только веселье и первым (ой) начинаете петь, а вся толпа подхватывает и вы поете все больше советские песни и веет на вас сладким духом вашей юности, когда все вокруг казалось надежным, а будущее представлялось определенным и чудесным…

Еще как? Да вот так. В стране выборы, неважно кого. Повсюду расклеены листовки-зазывалы, по телевизору крутят соответствующую рекламу, и вы медленно раздражаетесь, медленно и верно. Сами себя успокаиваете, выбрасываете на помойку листовки, которые вам в изобилии запихивают в почтовый ящик. Но не сдерживаетесь, когда вас, нежданно-негаданно, в центре города или еще где, окружают некие люди в одинаковых куртках, одинаково-оживленные, будто роботы, заучившие радостно-округлые тексты в поддержку выборов, ну неважно кого… Здесь, вы отчаянно, будто сирена кричите и посылаете на… всех этих одинаковых, которые быстренько рассыпаются, образуя вокруг вас пустое пространство, и вы бодро бежите дальше, куда вам надо, чувствуя легкость на душе. Но, если, не дай-то ангелы, в этот же день вам опять подворачиваются агитаторы, вы, позабыв обо всем на свете, в абсолютной ярости, бьете их прямо в одинаковые лица и прыгаете, и бьете, и брызжете слюной, пока усиленный наряд милиции не забирает вас в отделение, где вы в клетке еще долго орете о неблагополучии в стране, напоминаете безразличным, ко всему привыкшим милиционерам, что жить в России становится все хуже, сколько не выбирай, и замолкаете только после того, как выведенные из себя тюремщики угрожают для вас вызвать еще и скорую психушку…