Потом речь пошла о приёме у юриста и последующих за этим событиях. Тимофей только качал головой, слушая подробности, но ничего не нашёл в них такого, что могло бы помочь разобраться. После этого я рассказала о грабителях и о том, что квартиру перевернули вверх дном и ничего не украли.

– Стоп! – вдруг остановил он меня. – С этого же надо было начинать! Что говорили те двое, что они искали?

– «Знак» какой-то. Я не поняла.

– Зато я, кажется, понял. Они не нашли этот самый «Знак», потому что в квартире его не было. Потому что он уже в этот момент в ценной бандероли ехал к тебе. Покажи мне эту штуку.

Он взял у меня подвеску и покрутил, разглядывая.

– Смотри, это не целый кулон. Вот крепление, оно должно соединяться с ещё одним элементом. У тебя половина. Где вторая?

– Ну, не знаю. Ты думаешь, дело в кулоне?

– А чем ещё объяснить твои новые таланты? Ещё вчера их не было, и сегодня с утра тоже.

– Тим, ты думаешь, что какой-то предмет может так повлиять на человека?

– Знаешь, – комично изображая уязвлённость, изрёк Тим, – я достаточно вращался в околоэзотерических тусовках, чтобы знать, что такие вещи возможны. Но если найдёшь другое объяснение, я его выслушаю.

Я задумалась. Никакое другое объяснение в голову не приходило.

– Тогда почему на тебя не подействовало? – нашла я единственный аргумент, заставивший меня усомниться в его теории.

– Тут возможно много причин, – со знанием дела сообщил мой друг. – Например, он работает только на магии крови – то есть на родственниках или активируется только однократно, или сам себе выбирает хозяина. Да мало ли ещё вариантов? Я его воспринимаю как простую побрякушку. А ты?

Он вернул мне собачку, я положила кулон на ладонь.

– Он тёплый, он как бы обволакивает руку какой-то энергией. Такой мягкой и уютной, и она пульсирует… Он живой.

– Повесь себе на шею и никому о нём не говори. Если эти ребята его ищут, у тебя проблемы. Да за тобой просто охота начнётся! Я постараюсь аккуратно что-нибудь разузнать. А ты, очень прошу, затаись и никому ничего не показывай. Я после свадьбы Мишки три месяца себе компаньона по квартире искал, пока о тебе не подумал. Если что-то с тобой случится, мне опять придётся одному аренду оплачивать!

– Ах ты, меркантильный тип! А ещё друг называется! – рассмеялась я.

Шутка Тимки немного разрядила атмосферу, а то мне уже начали мерещиться подозрительные тени за окном.

– Ладно, хватит на сегодня стрессов и сверхспособностей. Спать хочу. Марш из моей комнаты!

– Нин, когда я сказал держать всё в секрете, я не шутил, – очень серьёзно произнёс мой друг, обернувшись в дверях. – Это действительно опасно!

– Да поняла я, поняла! Спокойной ночи! А в душ я первая!

Ольга

Утром вскочила в шесть как ужаленная. Быстро собралась, сгребла в бесформенную кучу разбросанные по квартире вещи и понеслась на работу. Мне нужно было отвлечься. От замкнутого круга вопросов без ответов голова раскалывалась. Понятно, что полицию вызывать бессмысленно, ничего же не украли. Не стоит и время тратить.

Несмотря на вчерашнее предупреждение, Маша, как всегда, опоздала на полчаса. Но в пять секунд сориентировалась в обстановке (за что я это и терплю!) и тут же сообщила, что Михаил Рудольфович, мой редактор, прислал отработанный материал для следующего номера и настаивает на личной встрече, чтобы обсудить кое-какие спорные моменты.

Ещё звонили из торгового центра «Моя планета», просили больше экземпляров журнала для распространения в рамках нашего договора. Вот жульё! Хотят треть тиража заграбастать даром, – знают, что люди за три дня всё разберут. Многие в их «Планету» для того только и ходят.

В общем, отвлеклась. Но к вечеру в офис вернулся наш Математик – так мои лоботрясы прозвали курьера Сашу, потому что он учится на кафедре математического моделирования, и вообще, немного не от мира сего. Ещё с утра я просила его забрать содержимое загадочной ячейки.

Когда маленькая аккуратная коробочка стояла передо мной на столе, меня снова посетило неприятное предчувствие.

– Ольга Марковна, я вам ещё нужна?

– А что такое?

– У меня студия через полчаса, – осторожно напомнила Маша. – Сегодня последний прогон.

– Что, уже? Ты говорила вроде спектакль через месяц.

– Месяц прошёл, Ольга Марковна.

– Правда?

Надо же, как быстро. А вроде только вчера она с энтузиазмом рассказывала о роли, которую ей дали в любительском театре «Астрэль». Теперь почти каждый день канючит, хочет сама написать статью о премьере. Не знаю, может, и соглашусь.

– Так я пойду?

– А? Да, иди, Маша.

Когда возбуждённый Машин щебет затих где-то у лифта, я вскрыла коробочку. Ничего зловещего, как я себе напридумывала, не случилось. Там лежала какая-то детская подвеска на серебряной цепочке. Что за ерунда? Кто это прислал? Зачем??

Повертела кулон в руках. Ну да, милая такая кошечка сидит, трогательно обернувшись хвостиком, и серьёзно так смотрит изумрудными глазками.

Что-то зацепилось за палец, и с тыльной стороны я обнаружила досадный дефект: выщербленную впадинку. И могу поклясться, что из этой крошечной впадинки как будто холодом повеяло… Жуть, одним словом! Кинула цепочку в сумку и выключила настольную лампу, собравшись тоже идти. Сегодня нет резона торчать допоздна, к тому же дома надо прибраться.

⁂

Проспекты, перекрёстки Новобержска… Кажется, уже знаешь их наизусть, а всё равно каждый раз восхищаешься величественной монументальностью сталинских зданий в старой части города. Иногда я жалею, что не купила квартиру в таком доме.

На очередном светофоре, когда я уже сворачивала в свой квартал, раздался звонок.

– Алло?

– Здравствуй, Олечка.

Голос Эммы почему-то оказался неожиданным. Честно говоря, после похорон я боялась с ней разговаривать. Они с мамой дружили миллион лет, и теперь, когда мамы не стало…

– Добрый вечер, Эмма. Как здоровье?

– Всё в порядке, дорогая. Я хотела… Знаю, уже поздно, но ты не могла бы заехать ко мне?

Эмма Елизаровна Гельд, старинная мамина подруга, хотя и старше её на пятнадцать лет, преподавала музыку в новобержском музыкальном училище, кажется, всю мою сознательную жизнь. Теперь она на пенсии, но всё равно к ней продолжают ходить ученики, потому что педагог и музыкант она от бога. Эмма выросла в интеллигентной профессорской семье, о которой не любит распространяться. Я знаю только, что у неё масса родственников, и в основном заграницей. Часто из Нью-Йорка приезжает племянник Марик, иногда один, иногда с женой и двумя дочками. Эмма очень гордится его успехами на музыкальном поприще. Марик – саксофонист в джаз-бэнде и колесит по всему миру с гастролями. Ещё краем глаза я видела несколько писем из Израиля, Германии и одно, кажется, из Польши. Эмма не рассказывает, кто все эти люди, да я особо и не расспрашиваю. Ценю право человека на личную жизнь.

Вот и её дом, сталинской как раз постройки, на улице Дзержинского (и когда её уже переименуют?). Сворачиваю во двор-колодец, где зловеще завывает ветер. Нет. Наверно, я просто себя накручиваю. Столько было странностей в последние несколько дней, что волей-неволей заработаешь паранойю.

Дверь номер двадцать три обита мягкой, слегка выцветшей коричневой кожей. Эмма встречает меня, как всегда, при параде: в длинной чёрной юбке классического кроя и шёлковой блузе с элегантным бантом. Седые волосы аккуратно уложены в пучок, тонкие музыкальные пальцы поправляют очки в позолоченной оправе. Она улыбается своей тёплой, но сдержанной улыбкой, и я снова чувствую себя школьницей, которая сбежала с уроков с одноклассником и рванула в Новобержск.

Помню, мы с Глебом долго болтались по городу, и я предложила зайти к маминой подруге погреться. Эмма в тот день не работала и очень удивилась нашему появлению. Она накормила нас и обещала не выдавать маме, но из школы всё равно сообщили о прогуле. И Эмма взяла вину на себя. Сказала, что сама забрала нас, просто забыла предупредить. Конечно, мама ей не поверила, только сделала вид. Зато, кажется, с тех пор она и невзлюбила Глеба.

– Добрый вечер, Эмма.

– Заходи, Олечка.

Квадратная прихожая в лучах мягкого света приветствует гостей уютным диванчиком и книжными полками, заставленными раритетными книгами. Эмма как-то говорила, что книги достались ей от деда.

Далее – бархатная гостиная. Немецкий рояль в зоне эркера у окна. Глубокие кресла и кушетка. Тяжёлые портьеры с кистями. Картины на стенах в дорогих увесистых багетах. Круглый обеденный стол с роскошной бежевой скатертью до пола. Свечи в серебряных подсвечниках. Напольные часы (по-моему, швейцарские, потому что не помню, чтобы они хоть раз ломались или останавливались).

Здесь Эмма принимала учеников и проводила уроки. Сегодня на столе лежали потрёпанные ноты (наверно, кто-то из учеников забыл, потому что хозяйка квартиры ни за что бы не довела свои до такого состояния).

– Я сделаю чай, – сказала Эмма.

Пока она возилась с чайным сервизом, накрывая на стол, я наблюдала за ней. Мне почудилось, что она встревожена, но не хочет это демонстрировать. Было неловко. Я не знала, как с ней говорить о матери, но молчать об этом ещё хуже.

– Не переживай за меня, – улыбнулась Эмма, разливая ароматный горячий напиток по фарфоровым изящным чашечкам. Она словно прочитала мои мысли. – Я в порядке. Это было… неожиданно. Но я… Всё хорошо.

Она поставила чайник на керамическую подставку с китайским драконом, села рядом и вдруг спросила:

– Ты получила кулон?

Пять минут я пыталась понять, есть ли у меня голосовые связки. Вроде звук извлечь хочется, а не выходит.

– Кулон? – глупо переспросила я.

– Да, кулон. Серебряная кошечка на цепочке.

– Я… Получила… А что?.. То есть как?.. Подожди… Почему ты спрашиваешь?

– Я всё объясню, – пообещала Эмма, – но не сейчас. Я должна признаться. Не знаю… Настя, может, мне и не простит, но… Я сделала, как считала нужным… И думаю, так будет лучше… Для всех…

– О чём ты? Я ничего не понимаю.

– Покажи мне его.

Было неловко рыться в сумке несколько минут под её пристальным взглядом.

– Ты его не надевала, – печально констатировала Эмма.

– А надо было?

Наконец проклятая безделушка соизволила зацепиться за палец, и я протянула кулон Эмме. Но она покачала головой и попросила сначала надеть его. Не в моих правилах заниматься подобной ерундой, но это же Эмма!

Поначалу ничего необычного я не почувствовала. Донимал только полный идиотизм ситуации, но потом… Как будто что-то случилось с головой – тошнота, чудовищная мигрень, пространство перед глазами поплыло, предметы стали нечёткими, словно во сне. Я испугалась и схватилась за кошку, чтобы снять, но Эмма остановила меня:

– Нет, не трогай! Почувствуй его.

– Ты издеваешься? У меня крыша едет от этой чёртовой штуки!

– Подожди.

И действительно, через пару минут головокружение прекратилось. Но могу поклясться, что в моём сознании что-то сдвинулось. Трудно это объяснить… Всё стало каким-то другим. Даже Эмма теперь казалась не совсем той Эммой, которую я знала. Может, это, конечно, от того, что она несла какой-то бред, и всё же…

– Ты веришь в существование других измерений, Оля?

– Измерений?! Нет, конечно.

– Ничего, – как-то хладнокровно уверила она, – скоро всё изменится. Ты поймёшь.

– Ты меня пугаешь, Эмма. Правда. Объясни по-русски, что здесь происходит?

– Я…

В этот момент раздался звонок в дверь, и я дёрнулась, как от выстрела. От всей этой жути, что творилась после похорон мамы, у меня совсем сдали нервы.

– Ты кого-то ждёшь? – с нервным смешком поинтересовалась я.

– Нет, – испугано ответила Эмма, чем только усугубила моё состояние.

Звонок повторился, но она не спешила открывать дверь. Тогда встала я. В конце концов, надоели эти загадки и мистическая хрень!

– Оля! – вскочила Эмма.

Но я уже была в холле. Осторожность всё же не покинула меня, и я глянула в глазок. Там стоял аккуратный мальчишка лет тринадцати с нотами в руках. Что меня смутило, так это то, как нарочито он демонстрировал их. Ну, и ещё … А вам не показался бы странным визит пацана к своей учительнице в одиннадцать часов вечера всего за сутки до Нового года?

– Чего тебе, мальчик? – да, я открыла дверь.

– Эмма Елизаровна дома? – невинно поинтересовался он.

– А что?

– Я забыл у неё ноты.

– Правда? – подозрительно сощурилась я. – А это что?

Парень с досадой спрятал ноты за спину.

– Это другие.

Честно говоря, я подумала о потрёпанных нотах на столе, но что-то внутри громогласно вопило об опасности, и я холодно ответила:

– Эммы Елизаровны сейчас нет. И я не видела никаких нот. А тебя явно заждались родители.

– А где она?

– Тебя это не касается.

– Когда она придёт? – настаивал он.

– Понятия не имею. Всё, спокойной ночи.

Я быстро захлопнула дверь и почувствовала, как колени от страха подкашиваются. Что за чёрт? Испугалась какого-то пацана! Это уже ни в какие ворота не лезет! И потом, может, он действительно забыл ноты? Те самые, что на столе…

– Кто это был? – тихо спросила Эмма, не решаясь выйти в холл.

– Не знаю. Вроде ученик.

– У меня нет такого ученика, – она побелела, как смерть. – Это были они.

– Кто «они»?

– Господи, – дрожа всем телом, прошептала Эмма, медленно оседая по стене, – зачем я втянула тебя во всё это?

– Во что втянула? Эмма?!