Обстановочка, если честно, была странной. Школа делилась на две группировки. Как часто водится – по территориальному признаку. Район облупившихся панельных пятиэтажек и бараков, построенных еще немцами после войны, примыкал к школе с востока. На противоположной, западной стороне стояли два квартала современных кирпичных домов по индивидуальному проекту. Можно сказать, суперэлитка по тем временам. Назло всем природоохранным организациям она угнездилась на берегу озера и в окружении березовой рощи. Понятно, что эти дома были не для простых смертных. И даже не для «сирот».

«Дети Запада» отличались от остального контингента школы, как жители ФРГ от гэдээровцев. Нет, наверное, даже сильнее. Каждый ребенок – картинка. Внешность, одежда, воспитание. Мамы в бриллиантах на родительском собрании. Папы на блестящих машинах, подвозившие золотых деток в школу, чтобы тем не месить новыми американскими кроссовками грязь на тропинке через рощу, даром что там всего триста метров. Понятно, что таких деток было меньшинство. Шедевров много не бывает. У нас в классе их было четверо. Два парня и две девушки. Остальное население – жевуны и мигуны из восточного района. Планктон рабочих окраин. Неполные семьи, комната в бараке, у многих печать потомственного алкоголизма на лице и куцее здоровье. Мы, как представители непонятного пока Северного мира, состоявшего всего из трех домов, были чужаками. И для элиты, и для мигунов. Для первых были «недо-», для вторых – «слишком». Поэтому чувствовали себя в вакууме. У одноклассников, а в особенности у божественной четверки, отсутствовал интерес к двум маленьким прыщавым девочкам. За первый месяц в нашу сторону они не посмотрели ни разу. «Западные» детки жили в каком-то своем мире, отгороженные от плебса толстым слоем стекла. Причем стекла матового. Наши лица небожители разглядеть не могли, впрочем, они их и не интересовали. Эти четверо сидели все вместе на двух последних партах среднего ряда, и там на них всегда падал солнечный луч. Или это от четверки исходило золотое сияние? Вернее, от одного из четверки, от единственного взгляда на которого мои спящие гормоны проснулись и взбесились. Причем спросонья они, гады, не разобрались и, к несчастью, выбрали все самое лучшее. Самого красивого мальчика не только параллели, но и всей школы. Почти бога. Сына какой-то шишки райисполкома. Высокого блондина с голливудскими чертами лица и чуть рассеянной, мимолетной улыбкой.

Когда у нас был урок физкультуры, девочки из классов помладше сбегали со своих занятий и подсматривали сквозь щель двери, как наш бог делает тридцать отжиманий на турнике под одобрительное бурчание пожилого физрука. Мышцы Миши (так звали бога) равномерно и плавно вздувались под тонкой футболкой фирмы «Адидас», капли пота святой росой выступали на высоком лбу… Девочки за дверью млели и отталкивали друг друга, чтобы не заслоняли обзор. Да что там эти малолетки! Вся женская часть нашего класса, которая в это время должна была играть в волейбол, замирала. Мячик улетал далеко в угол зала, и одна из нас шла за ним, постоянно оглядываясь на Мишу. А остальные молились, чтобы шла она долго и дала досмотреть…

Разумеется, как у каждого бога, у Миши была свита. Разумеется, жившая в тех же кирпичных дворцах. Лучший друг и сосед по парте, который уже устал от подкатов желавших познакомиться поближе не с ним, а через него, и две девочки практически такой же божественной красоты. Белозубые улыбки, импортная косметика, прически явно салонного изготовления. К тому же эти дивы к своим пятнадцати годам уже имели полностью сформированный, шикарный, минимум третий размер и идеальные формы. Не хуже, чем у Альфии. Пышности обтягивались остродефицитными турецкими свитерками из ангорки с богатой вышивкой бусинами и блестками. Кто помнит, такие ангорки стоили безумных денег у перекупщиков и даже директор школы имела подобную роскошь лишь на выход в свет и приезды различных контролирующих инстанций. Впрочем, родители этих двух девочек были обеспеченнее, чем какая-то там директриса заштатной школы. Все же директор гастронома и директор автосервиса – звучит намного солиднее. Поэтому у дочек было не по одному, а по несколько таких свитерков разных цветов и фасонов. На зависть всему трудовому коллективу школы, включая директора.

На задних партах всегда царило оживление. Там было весело, обсуждались походы в кино после уроков и дискотеки в ближайшем ДК. Пылинки в воздухе завихрялись в ритмах Сандры и Сиси Кэтч, а лучи солнца высвечивали и блестки на одежде, и золотые прядки мелирования в волосах красоток Тани и Жанны… Когда раздавался очередной взрыв хохота – учителя не орали на них, как на остальных. Поджав губы, молчали. Видимо, вспоминая и подаренные к праздникам продуктовые наборы, и ремонт «жигулей» по официальным расценкам. Весь класс пользовался передышкой, резко поворачивался на хохот и мечтал переместиться в его эпицентр. В потоки света. Туда, где нет бед, безденежья и пьяных родителей. Где обсуждается новый фильм по видаку или поездка в выходные на дачу в Малаховку, на шашлыки. И я тоже всем своим сколиозом поворачивалась на солнечный свет и смеялась громче всех. И мечтала, чтобы Миша хоть раз обратил на меня внимание.

Но мне уже было пятнадцать. Я росла умненькой девочкой и достаточно быстро поняла полную расстановку сил. Уяснив, что ничего мне не светит и место под солнцем плотно занято блестками и грудями – тупо ударилась в учебу. С ней-то как раз дело обстояло намного лучше. Оказалось, что я перевелась из более сильной школы, которая ушла далеко вперед и даже преподавала ученикам кое-что сверх программы. Меня полюбили учителя, а я полюбила отвечать у доски. И отвечала. Вся такая интеллектуальная и правильная. Демонстрировала свой широкий кругозор, начитанность и отличное знание химических процессов при реакциях азота. Сначала меня смущало, что отвечаю только для учительницы. Мои «выступления» проходили под разговоры и смех на задних партах. Разумеется, это возмущало, бесило… а потом привыкла, и стало все равно. И, как ни странно, это начало срабатывать.

Где-то через месяц я поймала на себе первый взгляд своего кумира… Потом еще один. Вроде рассеянный, но с какими-то проблесками изумления, что ли. При моих ответах его шутки прекращались. И он сам замолкал. Пару раз даже цыкнул на свою свиту.

И вот неожиданно случился прорыв. Он сам подошел и попросил тетрадь. Списать домашку по алгебре. Правда, обратился ко мне «Катя», да и потом вернул тетрадь не мне, а подруге. Видимо, все же еще нас с Наташкой путал… Но это был прогресс!

Приближалось Восьмое марта, а вместе с ним и «мероприятие года» – дискотека в школьной столовой, которую совет старшеклассников с боем отвоевал у «корпоративщиков». Видимо, это и сподвигло меня на вторую попытку смены имиджа. Снова вспомнила, что я серая мышь и мне требуется улучшайзинг. Отсидев дома неделю с традиционным конъюнктивитом и решив, что лимит плохого на этот год уже исчерпан, – исследовала перед зеркалом свой образ и пришла к выводу, что менять придется многое.

Как раз накануне случайно увидела в руках своего божественного одноклассника журнал с портретом Сиси Кэтч. Мальчики обсуждали ее в весьма положительных тонах и даже хотели жениться на этой диве… ну либо пригласить на шашлыки и пивко. Я решила стать такой же. С ворохом кудрявых волос, дерзким взглядом хорошо подведенных глаз и большой грудью, стыдливо распирающей обтягивающую маечку до пупка.

По пути из школы купила кочан капусты, твердо пообещав себе съедать в день по половине. В надежде на то, что к Восьмому марта и дискотеке из моего нулевого что-то вырастет. Ну а если еще не вырастет – заменим ватой. Пока идет процесс формирования пышного бюста, следовало заняться волосами и глазами. Памятуя о не особо удачном опыте с тушью-плювалкой, было расстроилась, так как импортная стоила кучу денег. Но выручила верная подруга Наташа, пообещав перед дискотекой взять у мамы итальянскую тушь «PUPA» в красном флакончике с зеркальцем и карандаш для подводки. Вопрос с глазами был закрыт. А вот волосы напрокат взять было невозможно. Требовался серьезный и профессиональный подход, который бы полностью отвечал современным тенденциям моды. А именно – «мокрая химия».

Для тех, кто не знает, что это такое, в силу юного возраста или, наоборот, старческой амнезии – краткий экскурс в мир гламура и красоты конца восьмидесятых. Помните группу «Europe»? Если не помните – то «Google» вам в помощь. Посмотрели? Вот. По мальчику-солисту сходила с ума половина девочек постсоветского пространства. Вторая половина сходила с ума по прическам этого коллектива. Понятно, что кудряшки и пышность музыкантам достались не от природы, а возникли с помощью хитрых манипуляций парикмахеров. Эти манипуляции в наших салонах назвали странным словосочетанием: «мокрая химия». Проще – это салонная завивка, позволявшая превратить блестящие прямые волосы в «баран» минимум на два-три месяца, а вернее, на все время, пока не отрастут новые. Из минусов – химические вещества, которыми обрабатывали прическу, портили качество шевелюры напрочь, превращая ее в сухую солому. Но кто об этом думал? Когда была возможность стать крутой и надолго? И всего за одно посещение парикмахерской и за небольшую сумму в рублях?

Вернее, мне это так казалось. Пока не зашла в ближайший салон красоты и не узнала цену. Мама дорогая! Двадцать пять рублей! Это как сейчас десять тысяч. Не меньше. Правда, ближайший к школе салон был с элементами свеженького евроремонта и позолоты, что внушало серьезные подозрения в том, что цены тут завышены. Надо было искать дешевле. В те времена без Интернета маркетинг осуществлялся исключительно пешим способом. За несколько дней я обошла все пять парикмахерских и салонов города Железнодорожный и сделала неутешительные выводы: за мою длину волос дешевле двадцати пяти рублей никто не брался. А у меня было отложено только десять. Ну еще два могла выпросить у папы без долгих выяснений, зачем ребенку понадобилась такая неимоверно большая сумма.

На самом деле в прейскурантах парикмахерских «мокрая химия» оценивалась рублей в пятнадцать – двадцать. Но когда мастера разглядывали и щупали мою шевелюру – ценник сразу вырастал чуть ли не в два раза. За «сложность». Мастера цокали языками, говорили, что мне очень повезло с такими густыми и чуть вьющимися волосами, и просили не трогать «красоту». Какая, к черту, красота? Если не позволяет сделать модные спиральки бюджетно?

До дискотеки, на которой просто обязана была покорить сердце Миши, оставалась какая-то пара недель. И я уж было совсем сникла и собиралась в гости к бабушке, порыться на антресолях в поисках бигуди, как меня опять выручила Наташа.

Она на тот момент тоже страдала от неразделенной любви к какому-то десятикласснику и полностью поддерживала мои начинания, предполагая позже пойти по моим стопам. Если опыт улучшайзинга окажется удачным и принесет плоды. Поэтому подруга также занималась маркетингом в этой сфере. И вот наконец повезло.

Какая-то дочь подруги ее матери недавно закончила парикмахерское ПТУ и готова была сделать мне вожделенную «мокрую химию» за вменяемые двенадцать рублей.

Порывшись по карманам папы и по дну маминой сумки, я как раз наскребла недостающую сумму. И еще тридцать копеек на электричку. Потому что за волшебной химией предстояло ехать аж две остановки. В Салтыковку.

На следующий день, зажимая в руке бумажку с именем мастера и адресом парикмахерской, я продиралась сквозь вещевые ряды Салтыковского колхозного рынка. Салон с названием «Мечта» находился где-то за ними.

Кстати. Колхозный рынок в Салтыковке был в те времена просто культовым местом для модников Москвы и Подмосковья. Боско де Чильенжи и «Садовод» в одном флаконе. За бабками с редиской и южанами с пирамидками вощеных фруктов тянулись неисчерпаемые ряды челноков и кооперативщиков. На ветру развевались плиссированные юбки и кофты из люрекса. Из каждой палатки с кассетами и плакатиками звезд орала музыка. На любой вкус. Хочешь – тебе Юра Шатунов, хочешь – Шуфутинский. Палаточники были люди глухие и/или не жадные. Вставай к любой палатке и слушай бесплатно, что заблагорассудится. У входа на рынок блестели лаком вишневые «девятки» и тонированные «шахи» наиболее удачливых торговцев фруктами, музыкой и люрексом. Парикмахерская «Мечта» тоже, видимо, была культовой – ведь в ней делали супермодную химию по демпинговым ценам, и можно было полностью преобразиться всего лишь за один визит на этот волшебный колхозный рынок, в этот оазис люкса и красоты.

И вот, проплутав по рядам и оглохнув от современной музыки, я наконец добралась до «Мечты». Это был обычный совковый салон красоты с колпаками фенов, портретами красивых дам, рекламирующих «Wella», и волосами всех цветов на полу. Ну и запахом отдушек и парикмахерских суспензий, который шибал в нос еще при входе. В женской части зала было тихо. В мужской же – кипела работа по приведению в порядок смуглых усачей из-за прилавков с помидорами. Я спросила мастера Марину, и ее пошли звать в курилку. А пока усадили меня в потертое кресло из кожзама и предложили кофе (зачеркнуто), окатили смесью удивления и презрения.

Марина, видимо, неоднократно становилась «Мисс» своего ПТУ и была воплощением моего идеала: мини-юбка в обтяг, кофточка тоже (и было что обтягивать). Каблуки нескончаемые, колготки в сетку, пластмассовые крупные клипсы. Грим на лице трудоемкий. Просто Сиси Кэтч и Сандра в одном флаконе! И даже лучше! Ведь волосы были выбелены в изумительный желтый оттенок и свиты в кудри мокрой химией… именно такой, как хотелось и мне. Когда красавица не спеша прошла через мужскую часть зала, покачивая хорошо обтянутыми бедрами, усачи задергались так, будто им всем одновременно откромсали по пол-уха. Тетки-мастера в халатах тоже задергались, в очередной раз наливаясь злобой к новенькой выскочке, которая, видимо, за месяц работы произвела фурор в рядах продавцов колхозного рынка и прибавила мужскому залу работы по обслуживанию зачастивших в парикмахерскую джигитов.

– Это ты от Маргариты Владимировны? А почему мне не сказали, что приедет ребенок? Я детей не стригу!

Я, остолбенев от восхищения и смущения одновременно, яростно закивала и показала на ее кудри.

– Я такую же химию хочу сделать.

– Тебе сказали, сколько химия стоит? Я вообще-то пятнадцать за длинные волосы беру. Но для Маргариты пообещала скидку сделать. До тринадцати. У тебя деньги-то с собой? Покажи! И оплата вперед.

В глазах почернело. Какие тринадцать? У меня же впритык! Еще десять копеек осталось на чебурек… И все. И тут мне пришла идея.

– А на короткие дешевле? Сколько стоит?

– Короткие дешевле. Состава-то меньше идет. На длину до тридцати сантиметров сделаю за восемь. Но стрижка еще рубль.

В принципе вырисовывалась неплохая арифметика. Так у меня еще и останется.

– Режьте!

На пол полетели мои длинные пряди (зачеркнуто). Она занесла ножницы.

– Ой. Нет. Тебе самой не жалко? – в голосе Марины наконец проскочили человеческие ноты. – Сколько растила? С детского сада? И ты понимаешь, что такое тридцать сантиметров? Они же еще после завивки поднимутся. Ты будешь воон как та мадам. – Она махнула рукой на толстую парикмахершу с «бараном» на голове. На ту, которая при торжественном Мариночкином дефиле шипела больше всего.

Не. Как та мадам я быть не хотела. Совсем. Этим точно не покорить Мишино сердце.

Парикмахерша, видимо, даже через жужжание фена почувствовала, что говорят о ней, причем в пренебрежительном тоне. Бросила докрамсывать затылок очередного усача, метнула в нашу сторону нервный взгляд, достала сигареты из кармана халата и пошла перекурить оскорбление в подсобку.

– Ну а что же делать? Как же? – Я же уже сидела в кресле, накрытая клеенкой.

– Ну хорошо. Давай так. Сейчас заплатишь двенадцать рублей. А остальное завезешь завтра. Рубль и два восемьдесят за гель. Тебе же гель нужен для укладки?