Помните моего друга Собаку Баскервиль, дога одноглазого по сути и разноглазого по содержанию? Он смог опять отличиться и поглумиться над Баскервилем, хотя финансовые потери в итоге понёс профессор Мориарти. И поделом ему. Кто-то должен платить за плохие гены. Говорят, что его предок был отъявленный негодяй и прощелыга! Чтобы как-то отличать Баскервилей, назовём дога его собственным именем, данным ему при рождении. А звали его Месье Эркюль. Это было непривычное для Англии имя. Человека таким именем не назовёшь, вот собаку и назвали. Месье Эркюль имя своё не любил, оно, как он утверждал, совершенно не соответствует его характеру. Больше ему нравилось именовать себя Собака Баскервиль, но мы, чтобы не путаться, и не только в этом рассказе, будем звать его нелюбимым именем. Итак, Месье Эркюль как-то услышал, как Баскервиль беседует с профессором о том, что в гостиной надо бы повесить какую-нибудь картину или хотя бы этюд, лучше в багровых тонах, так как на закате, в хорошую погоду вся гостиная озаряется алым светом и этюд на стене будет подчёркивать это явление. Новые белые шёлковые обои на вечерней заре расцвечиваются алыми, коралловыми и багровыми всполохами. Красиво очень! А в ненастную погоду он тем более будет уместен, чтобы расцветить мрачные тона за окном. Эркюль всегда считал себя художником – писакой. Особенно он любил живописать зимой на снегу. Бывало, поднимет ногу и давай вензеля выписывать. Почти всегда получались шедевры! Жалко, жили недолго и быстро таяли. А тут появилась прекрасная возможность сделать шедевр на века, пока обои не сменят! Ночью, когда никто не мог ему помешать, он залез на стол, благо с его ростом это было нетрудно, и в свете луны стал выписывать кренделя прямо на обоях! Должно получиться как раз в багровых тонах, учитывая то, что у Эркюля был цистит, и кровь в моче очень пугала профессора. Он давал собаке лекарства, но на поправку тот шёл медленно. И вот случилось то, что случилось, моча ударила в голову бедолаги, и утром не нужно было вызывать детектива, для того чтобы сообразить, кто учинил это бесчинство! Участь Эркюля была решена и незавидна, но это уже другая история!
Однажды вечером Пинки пошла поваляться на сене в старой конюшне на заднем дворе. Лошадей у хозяйки дома давно не было, но конюшня была очень хорошая, крепко сработанная, из цельных сосновых брёвен под крепкой черепичной крышей. Её использовали как сарай для всякой всячины. И в том числе в ней хранили скошенный клевер, которым кормили кроликов. Однажды полуслепая хозяйка чуть не схватила её и не засунула в клетку, подумав, что она сбежавший кролик. Пинки еле увернулась и с тех пор была очень осторожна, когда валялась на мягком душистом сене. Тонкий слух Пинки уловил движение неподалёку от конюшни. Она спряталась за ящиками, но через секунду над ней уже нависал Лестрейд, эта нюхательная собака!
– Что случилось? – спросила Пинки.
– Случилось! О да! Случилось! – возопил Лестрейд. – Я сегодня был у реки на вечерней зорьке, охотился на уток, и как вы думаете, кого я там встретил? Собаку Баскервиль! Он, совершенно один, сидел у самой кромки воды и печально смотрел вдаль. Собака Баскервиль, заходите, что вы топчетесь у входа?!
В помещение конюшни бесшумно прошёл огромный дог и встал рядом с Лестрейдом.
– Добрый вечер, мадемуазель Пинкертон!
– Ах, оставьте! Пинки, просто Пинки! Скажите, что с вами случилось, почему вы в одиночестве бродите по городу?
– Всё просто, меня выгнали из дома, и я уже четыре дня брожу по Лондону!
– Что вы натворили? Опять испортили очередной ковёр своей какашечной инсталляцией?!
– Нет, хуже! Это был Этюд в Багровых тонах на белых шёлковых обоях!
– Понятно, вы в своём репертуаре! Чем я могу вам помочь?
– Пожалуйста, верните мне мой дом и расположение хозяина! А я, пожалуй, брошу заниматься искусством… Оставлю себе только пение! – И он тихо и мрачно завыл так, что кровь мгновенно застыла в жилах!
– Вы с ума сошли! Нас сейчас рассекретят и всех, из-за вас, переловят! Сейчас сюда явятся обитатели дома! Месье Эркюль, вы становитесь здесь и делайте вид, что жуёте сено. Вы как раз сойдёте в темноте за небольшую лошадь! А вы, Лестрейд, сделайте вид, что этот жуткий звук издали вы! А я спрячусь подальше, и храни нас Бог!
Только все заняли свои места, как в конюшню ворвался Старый Наркоман с пистолетом, за спиной у него маячила хозяйка миссис Хадсон со здоровенным дрыном в руках! Лестрейд замер, не сводя глаз с этого дрына, и позорно описался. Месье Эркюль усердно жевал сено, морщился, но жевал!
– Тьфу ты пропасть! Безмозглая собака, пошёл прочь к себе домой! – заорал Старый Наркоман.
Лестрейд тут же юркнул в дверь и умчался восвояси. Старый Наркоман подошёл к Месье Эркюлю, похлопал его по спине и сказал, что он бедная маленькая тощая лошадка, скорее всего, пони. Что старые хозяева, видно, совсем его не кормили, раз он такой тощий и горбатый, поморгал подслеповатыми глазами и сказал, что сейчас принесёт ему хлеб, сахар и морковку. Наконец вся эта «тревожная группа» удалилась в дом, Месье Эркюль смог выплюнуть сено, а Пинки вышла из засады и сказала, что долго они не смогут держать инкогнито и что надо как можно быстрее возвращать дога домой. Слава Богу, всё утро и весь день Старый Наркоман ловил кайф, а потом пил пиво с Пьяницей Лекарем в пабе в конце нашей улицы. Так что у Пинки было время, чтобы провернуть гениальную операцию по возвращению Собаки Баскервиль домой. Предположив, что профессор очень любит свою собаку, привык к распорядку дня, к прогулкам и вообще и, скорее всего, уже скучает по негоднику и жалеет о том, что погорячился и выгнал его, она решила обставить их встречу так, чтобы возвращение прошло без промаха. Вся троица рано утром отправилась к дому профессора. Путь был не близкий, шли они долго, была масса времени на обдумывание очередной гениальной шахматной партии Пинки! Когда они подошли к дому, фигуры она решила расставить следующим образом.
– Месье Эркюль, дайте мне на время ваш ошейник. Лестрейд, возьмите его, и когда мы придём к дому профессора, положите его на верхней ступеньке у двери, поскребитесь в дверь и потом быстро убегайте вон в те густые кусты справа.
– А где будете вы?!
– В этих самых кустах в засаде!
– А мне что делать? – спросил Месье Эркюль.
– Не выдать себя раньше времени, сидеть рядом со мной и ждать моей команды.
Когда все заняли свои места и Пинки скомандовала «Начали!», Лестрейд рванул к двери, положил ошейник на верхней ступеньке и тихо поскрёбся в дверь. Он едва успел скрыться из виду как дверь распахнулась и оттуда как пробка из бутылки выскочил дворецкий.
– Профессор! Идите сюда! Месье Эркюль жив, вот его ошейник, значит, он где-то поблизости. – И они, перекрикивая друг друга, стали звать своего незадачливого пса.
– Сидите и ждите моей команды, ещё не время…
Но Месье Эркюль заметно нервничал, он перебирал лапищами и сдерживался, чтобы не завыть! А к тому времени подул холодный ветер, небо заволокло тучами, и, наконец, пошёл дождь.
– Вот теперь пора, – сказала Пинки, выталкивая Месье Эркюля из-под ещё сухого куста под холодные струи дождя, – теперь они сто процентов пригласят вас в дом, а дальше уже всё зависит от вас! Не упустите шанс, и удачи вам! Да, сгорбитесь посильнее, чтобы выглядеть как можно несчастнее!
– Да куда уже несчастнее, – сказал дог и побрёл к двери.
Пинки с Лестрейдом наблюдали из кустов за тем, как Месье Эркюль подошёл к двери, горестно завыл и сгорбился под струями дождя так, что почти сложился пополам! Дверь через минуту распахнулась, и на ступеньки под струи дождя выскочил профессор Мориарти.
– Собака! Баскервиль! Он здесь! – Профессор чуть ли не на руках затащил мокрого огромного пса домой. При свете лампы мелькнула счастливая морда дога, дверь захлопнулась. Пинки и Лестрейд радостно взвизгнули.
– Мадемуазель Пинки, вы так умны и прозорливы!
– Ах, бросьте вы с вашими пустыми комплиментами! Лучше подумаем, как нам дойти через весь город до дома под таким дождём и не простудиться?!
Если бы на улице в такую погоду кто-то был, то он бы увидел странную парочку, идущую под дождём. Маленькая собачка бежала так быстро, как могла, под пузом тощего сеттера. А тот, как мог, растопыривал ноги и раздувал грудь, чтобы защитить свою подругу от холодных струй дождя.
– Что за замечательное утро выдалось в начале этой недели! Может, и вся неделя будет такой тёплой, – сказала Пинки Лестрейду, примостившемуся подле неё на ступеньке крыльца.
– Мадемуазель Пинки, посмотрите, к нам идёт Собака Баскервиль, – сказал менее романтичный Лестрейд, который, несмотря на красоту утра, зорко смотрел по сторонам.
И впрямь по двору уже вышагивал небезызвестный проказник Месье Эркюль и нёс в зубах что-то большое и белое.
– Что, опять?! – воскликнула Пинки, встречая друга на верхних ступеньках лестницы, это для того, чтобы не задирать при беседе голову.
– Нет!!! Что вы, мадемуазель, я нас не подведу! – прошептал дог, предварительно положив свёрток у лапок Пинки. – Второй раз вряд ли удастся вернуть меня обратно домой, если я набедокурю! В этот раз всё честно и благородно! Я принёс вам угощение.
– Очень мило с вашей стороны! Как раз очень хочется есть! Давайте пойдём к нам в сарай и отметим удачное окончание операции по возвращению вас домой как раз там, где эта операция началась.
Когда они разместились на душистом скошенном клевере и развернули свёрток, Пинки взвизгнула от восторга: на белой столовой салфетке лежала внушительная горка перепёлок!
– Надеюсь, вы это добыли честным путём, хотя это уже не важно, – сказала Пинки, давясь слюной. – Главное, чтобы вас за это не выгнали!
– Отнюдь, – сказал Месье Эркюль, – это просто мой завтрак, и я решил съесть его вместе с моими друзьями.
– Вы шутите?! Хотите сказать, что эти перепёлки приготовлены специально для вас?
– Именно! Пока меня так кормят, как в последний раз. Как только в меню появились перепёлки, я сразу побежал к вам. Я же знаю, что это ваше любимое блюдо!
Лестрейд нервно заметался по сараю и вдруг сообщил, что у него в саду, под вязом, закопана огромная сахарная кость и он её сейчас принесёт к столу, для разнообразия и как вишенку на торте.
– Лестрейд, оставьте, не испортите момент! Давайте есть немедленно!
В итоге всё произошло в обратной пропорции! Дог съел одну перепёлку, просто для порядка, сеттер парочку, из уважения к догу и Пинки, а чихуашка съела всё остальное и потеряла способность говорить и двигаться. Как-то незаметно для себя Пинки заснула, друзья отнесли её в тёмный угол, положили на мягкую ветошь и тихо удалились…
Пинки поспала всего пару часов и, проснувшись, поняла, что пришло время ехать в поместье Старого Наркомана, по делу, которое она себе на сегодня наметила. Дело в том, что ему должно было перейти в наследство небольшое уютное поместье в Девоншире, но родственник умер скоропостижно. Перед этим несчастьем он общался с нотариусом, написал новое завещание и сказал, что ещё раз изучит его, а только потом передаст нотариусу. А в итоге он сделал не то, что планировал, а именно: умер от мозгового удара.
Из разговора Пьяницы Лекаря и Старого Наркомана стало понятно, что они обыскали всю усадьбу и ничего не нашли. Завтра они собирались туда ехать и сызнова всё обыскивать, в надежде найти завещание. Пинки решила им помочь, так как в случае успешного решения проблемы у неё могло появиться дополнительное жильё, поэтому она отправилась на Юстонский вокзал.
Пробегая от гостиницы к Юстонской арке, она услышала, как кто-то играет на скрипке очень знакомую мелодию, которую она уже много раз слышала в доме в исполнении Старого Наркомана. Но в этом исполнении мелодия звучала совершенно по-иному. В ней было больше мечтательности и тихой грусти…
«Интересно, кто это играет?» – подумала Пинки, забегая во двор вокзала, и в тот же момент она увидела маленькую девочку лет восьми, которая стояла у входа и играла на скрипке. Она играла самозабвенно, закрыв глаза, так свободно и легко, как будто стояла в концертном зале, а не у входа в вокзал. Пинки остановилась подле неё, ожидая, когда кто-нибудь откроет тяжёлую дверь, и, не специально, заглянула в коробочку, которая стояла возле ног девочки. Там лежала одна-единственная медная монетка. Из открывшейся двери пахнуло вокзальной суетой и вкусной едой.
О проекте
О подписке