V

Тогда дети младшего состава и молодежь очень переживали, дожидаясь главного режиссера, пока она не вернулась из больницы в гипсе с платком, свернутым наискосок, завязанным на шее для поддержания руки. Так Наталья Иосифовна ходила теперь на работу, вызывая неодобрение руководства. Через месяц гипс сняли, но рука еще плохо действовала. Ей приходилось объяснять роли на словах, а не показывать самой, чтобы избежать травм и быстрее восстановиться после болезни.

Некоторые ребята заходили к ней домой, а потом докладывали всем студийцам, когда встречались по привычке в одно и то же время, что они помогали Наталье Иосифовне по хозяйству: кто-то сварил суп, вымыл пол, постирал белье.

Вновь принятые кружковцы умудрялись появляться периодически. Вика и Олег пришли в кружок с целью занять свободное время, получить путевку в жизнь. С ними у Насти сразу сложились теплые и дружеские отношения, чего так добивалась руководитель кружка от своих воспитанников. Олега заняли тоже в спектакле «Судьба барабанщика» на место ушедшего Славки – друга главного героя, который исчез, растворился, как облако. Он долго не появлялся на репетициях. А высокая, худая и длинноногая Вика стала заботливо ухаживать за Настей. И однажды даже вызвалась проводить ее до дома. По дороге они, как и все, обсуждали планы на будущее. К тому моменту Настя окончательно решила порвать со школой-студией, понимая свою любовь к театру, но большую конкуренцию в среде актеров, сплетни, подсиживание, наговоры, желание продвинуться любой ценой, даже посредством нечестной игры.

– Актрис много, а работников сцены в театре мало, – заявила Вика, когда она с Настей возвращались с очередной репетиции.

– Пожалуй, ты права, – согласилась Настя.

– Могу быть осветителем, если не получается роль или нет текста. Зато буду смотреть все постановки, – хитро заметила подружка.

– Нужен большой талант, чтобы попасть в Театральное училище… – поддержала ее Настя.

– А работать актрисой в театре я не хочу… Блата у меня нет, поэтому поступать туда не буду, – урезонила новенькая.

– Зачем тогда пришла в кружок? – удивилась Настя.

– Так просто. Могу быть гримером, осветителем или оператором… – размечтались обе девушки, пересекая одну улицу за другой.

– Хорошее дело. В театре много разных специальностей. Например помощник режиссера, суфлер, – представила Настя от себя на выбор.

– Ты наверно дочь номенклатурного работника, раз так говоришь… У них всегда есть, что предложить… – стала говорить загадками Вика.

– Нет, мои родители обычные служащие, – вкратце в который раз пояснила Настя ссылку о своем происхождении, так как при поступлении в студию все анкетные данные худрук записывала в свою тетрадь посещаемости студийцев.

– А мне хватит смелости присутствовать на любом спектакле! Пусть даже самом простом. Энтузиазм вселяет веру в человека. Иногда вдохновляет на хорошие поступки… – заметила Вика, воспитанная в духе романтизма.

Идти домой, чтобы снова слушать упреки от брата в свой или кого бы то ни было адрес, Насте не хотелось. Она позволила Вике довести ее почти до дома, как она провожала Артема, от которого у нее остались самые приятные воспоминания. Тон и поведение подруги воодушевляли Настю быстрей закончить общаться с навязчивой провожатой. Они расстались довольные, что затратили около получаса на прогулку, чтобы «не появляться в родительской среде и не быть поводом для насмешек и подковырок», как охарактеризовала Вика свою семейную жизнь.

Перед этим у Насти в красном китайском сундучке произошли неприятности со скандалами между родителями. Каждый отстаивал свою точку зрения. Никто из них не хотел уступать другому или частично принять сторону противника.

Для мамы Насти была непонятна позиция ее мужа-инвалида, почему он не хотел устроиться на работу. Зато Борис Павлович настойчиво молчал, оставляя без внимания реплики жены о плохом посещении сына вечерней школы, куда тот перешел, чтобы не бросать музыкальное училище.

Наконец после заключительного концерта, куда Настя ходила вместе с мамой, и поступления брата на заочное отделение в консерваторию, Петра послали в районный центр на работу. Все это вызвало бурную реакцию соседей.

* * *

– Ты умеешь фотографировать? – как-то спросила Наталья Иосифовна Настю, как начинающего фотографа, заметив скуку в ее глазах на репетиции спектакля.

– Да, у меня есть фотоаппарат, но пока нет ни увеличителя, ничего больше, – ответила девушка, понимая, что из ее актерской профессии мало чего получается толкового.

Когда ей подарили на день рождения примитивный фотоаппарат «Смена», она с радостью принялась изучать все подробности фотографирования, но никакой специфической литературы по профессиональному операторскому искусству долго не могла найти. Но однажды отец после завтрака предложил ей в воскресенье:

– Если у тебя нет никаких дел, давай сходим к моему знакомому фотокорреспонденту. Он может научить тебя основам фотографирования. Покажет свои снимки. Правда, он живет далеко. Пойдешь?

Вниманием ее не так часто баловали, но упускать случай ей не хотелось.

– Да, но не надолго. Много уроков. Надо повторить английский, а потом у меня завтра театральный кружок. Могу не успеть все сделать вовремя, – согласилась она.

– Хорошо. Мы посидим немного. Даже чай не будем пить, а потом сразу домой. У него есть своя фотолаборатория, – сказал отец, кому нужен был добрый совет и приветливое слово.

– Здорово! – обрадовалась девушка.

Они отправились пешком. Погода была удивительная. Установились сухие деньки поздней осени. Настя надела белый берет, темно-синий плащ. Теплый белый шарф, связанной ей самой, свисал из-под воротника.

Фотограф жил на центральном проспекте, когда-то бывшей главной торговой артерии города. Напротив, на другой стороне улицы, куда они, наконец, пришли после двадцатиминутной прогулки, находились вычурные, такие же двухэтажные здания бывших развлекательных заведений для богатой публики со всеми атрибутами того времени. Фонтан, разбрызгивающий воду, летняя терраса, ресторан, банк, всевозможные магазины, ломбард, монументальное административное здание почты, подвальный пивной зал, всегда набитый до отказа студентами и городской беднотой. Вся эта кажущаяся вычурность вызывала подозрение и тоску от безвозвратно растраченного или потерянного капитала прошлого века. Казалось тут и там царил дух стяжательства, продажной любви и неразделенных чувств всех сословий к неоправданным посулам правительства улучшить существование граждан.

Они подошли к светлому двухэтажному каменному дому безо львов или других украшений на фронтоне. Настя рада была прогулке в воскресный день. Фотограф встретил их радостными возгласами:

– Привет, работникам культуры и просвещения! Проходите, друзья!

Он провел их в узкую комнату, усадив вежливо на диван. Настя неловко сняла плащ, передала фотографу. Завязался профессиональный разговор двух журналистов. Они долго обсуждали свои проблемы: нехватку денет, хорошего, комфортного жилья, качественных продуктов питания, низкий уровень медицинского обслуживания, безработицу и, не смотря на это, желание выжить. Фотограф предложил Борису Павловичу скоротать время за рюмкой портвейна, когда принес бутылку, поставив посередине на стол у окна.

– Предлагаю выпить по стопке, а потом продолжим говорить, – сказал фотограф, внимательно рассматривая лицо Насти, изучая ее реакцию на сказанные им только что слова. – Закусывать нечем, но вино не слишком крепкое… Просто так, для поправки здоровья!

Настя переполошилась. Ей не хотелось возвращаться домой одной или с отцом, еле держащимся на ногах от чрезмерного употребления спиртного.

– Мне хотелось бы узнать кое-что о фотоделе. Папа сказал, что у вас есть фотолаборатория, – проговорила она, желая перевести разговор с распития спиртного к земным материям.

– Ты умеешь пользоваться фотоаппаратом? – фотограф переключил свое внимание.

– Да, но пока учусь. Хотя есть даже снимки, но низкого качества, – сказала она.

– На самом деле у меня есть фотолаборатория, где сам занимаюсь проявлением и печатью фотографий для газет.

– Могу я посмотреть? – искренне спросила девушка.

– Да, да, очень кстати. Сейчас посмотрим, что у меня там есть интересного для нас всех, – ответил специалист, едва касаясь руки Насти.

Он проводил ее без отца в темную, завешенную проявленными пленками, такую же узкую комнатку с увеличителем и всем необходимым для печати снимков, чтобы в дальнейшем реализовать их среди любителей прессы. Туда он постоянно с успехом отправлял свои работы.

Она почувствовала себя как-то неуютно, когда он делал экскурс в основы фотографии. Посещать кружок по фотоделу ей было некогда, но узнать что-то новое в этой развивающейся отрасли культуры и искусства требовалось, чтобы запечатлевать жизнь в ее первозданной красоте. Находиться долго в темной комнате с взрослым мужчиной ей стало стыдно, поэтому она быстро сориентировалась и потребовала властно:

– Я уже поняла. Пойдемте отсюда скорей, а то мне нужно домой…

– Не волнуйся, ты можешь в любой момент выйти… Вот дверь… – он указал на открытую, но завешенную темной материей, дверь. – Посмотри все внимательно… Побудь пока здесь, а я приду скоро. Поняла? – спросил он игриво.

– Да, – ответила Настя, понимая, что два журналиста хотят поговорить о чем-то своем без свидетелей.

Она стояла в темноте минут десять рядом с увеличителем, не зная, чем заняться, подозревая, что существование должно как-то переменить свой ракурс на светлое восприятие пространства. Фотограф, наконец, появился, как профессор на лекцию перед студенческой аудиторией. Он стал показывать Насте, как надо заправлять пленку в фотоаппарат.

– Спасибо, – быстро проговорила она, вернулась тем же путем в комнату.

Вся интрига заключалась в том, что бутылка вина со стола исчезла, а отец сидел довольный на кресле, что-то обдумывая.

– Научилась? – спросил он, глядя на входящих в комнату, как заговорщиков, фотографа и его ученицу.

– Научится скоро, – ответил опытный фотограф. – Посидите еще немного… Вот, что у меня имеется… – он предложил отложить уход приятных гостей, показав свои наработки для оценки.

Фотограф достал из шкафа альбом, со сделанными им художественными снимками, передал Борису Павловичу так, чтобы он сам мог посмотреть без любопытных глаз дочери.

Тот стал листать достаточно медленно толстый альбом, рассматривая все снимки обнаженных натур, как потом Настя поняла, когда случайно заглянула сверху, привстав при одевании плаща, завязывая шарф на шее, чтобы быть готовой к уходу. Фотограф что-то указывал пальцем на снимках, докладывая, что все натуры его близкие знакомые, о чем смотрящий легко догадался. Настя смотрела безоружным взглядом вокруг себя, дожидаясь с огромным тщанием и жизнеутверждающим терпением конца просмотра отцом фотографий ню. Начало изучения фотодела было положено. На следующей неделе в театральном кружке после нескольких обещаний, что ей сама Наталья Иосифовна принесет учебники по фотоделу, она получила долгожданные два фолианта с разбором главных моментов для фотографии природы, людей и процессов.

– Вот тебе книги… Изучай, научишься фотографировать… Тоже в жизни пригодится, – сказала Наталья Иосифовна по-дружески. – Можешь взять себе…

– Спасибо. Когда нужно вернуть книги, вы мне скажите. Принесу сразу, – проговорила Настя невинным голосом, обращаясь к худруку, у которой никогда не было времени для личных бесед с молодежью.

– В библиотеке Дворца пионеров для тебя выделили… Бери на долгую, добрую память… – посоветовала она.

Настя вспомнила слова из спектакля Гайдара «Судьба барабанщика», который она знала почти наизусть. Она с гордостью принесла книги домой, показала каждому в семье, включая маму. Девушка зачитала до дыр, подаренные ей самой Натальей Иосифовной, две книги по фотоделу. Теперь ее сознание раздвоилось. Она не знала точно, кого больше любила: маму или режиссера. Такой подход к студийцам оставил отпечаток на всю сознательную жизнь Насти. Она посетила, как ее учила Наталья Иосифовна, не раз Италию в зрелые годы, с наслаждением рассматривая во Флоренции около галереи огромную скульптуру того самого Давида, о ком однажды шел разговор на занятиях в студии.