Иволгин выждал час и отправился в гости. Замок в двери на черном ходе справно щелкнул и дверь отворилась. Тайный гость в мягких домашних тапочках неслышно прошел через кухню, оказался в коридоре и обнаружил соседа в его кабинете. Недавний инженер судоремонтного завода лежал на диване и мирно похрапывал. На спинке стула висел пиджак, на сиденье сложены галифе, сапоги стояли у дивана. Из-под подушки торчала рукоятка нагана.

Для начала Иволгин дотронулся до плеча соседа, и тот сразу открыл глаза. Никакого удивления во взгляде:

– Ты, Иван Алексеевич, с фронта что ли прибыл? – спросил Зиновий и сел, – проник через черный ход? А ключи у Мустафы выманил?

– Не выманил, а взял без спроса. Прости за вторжение, Зиновий Львович.

– Не отгадал. Я нынче Захар Верный.

– Как же так вышло? Вы же никогда в политику не совались.

– Нынче время черно-белое, без тонов и оттенков. Ко мне на завод депутация пожаловала: матросы, рабочие, младшие офицеры; и сообщили, что выбрали меня в Петроградский совет солдатских депутатов. Не надо объяснять, что было бы, откажись я от доверия? Ты похоже навоевался, не знаешь куда идти дальше?

– Да, нет в часть вернусь согласно присяге. Отпуск у меня по семейным обстоятельствам на десять суток. Только уже девять осталось. А жена и теща немецкого происхождения, скорее не по образу жизни, а по документам. Патруль или разгневанные матросы и можно ставить точку в их жизнях.

– Хочешь, чтобы я похлопотал о новых документах? Сразу говорю, невозможно. К тому касательство не имею.

– Хочу отправить их в Эстляндскую губернюю, в Ревель. Там есть за кого зацепиться. Только из Петрограда им не выехать.

– Без предъявления документов, точно…

Иван Алексеевич уже ожидал отказа, но сосед предложил конкретный вариант:

– Дам тебе мандат на сопровождение до Ревеля трех гражданских лиц. Мотай на ус, что ты сопровождаешь мать, жену и сына, убитого вчера комиссара русской военно-морской крепости имени Петра Великого. Говорить об этом надо в крайнем случае. А так моего мандата достаточно. Завтра в три пополудни в Ревель отходит грузовой транспорт. Капитана зовут Андрей Колодяжный. Предъявишь ему мандат, он устроит вас на своем корабле. Удобства не гарантирую, но до Ревеля своих довезешь. Вещей много не бери, подозрение вызовешь.

К пятнадцати часам на причале собралось столько народа, что для их перевоза одного судна точно не хватило бы. Иван Алексеевич с семьей обосновался в сторонке и стал обдумывать ситуацию. Не вдалеке увидел рыбака. Тот сталкивал в воду с берега свою лодку. Иволгин подбежал к нему и предложил оплату за одну единственную услугу – доставить его, двух женщин и мальчика к стоявшему у причала судну, но с другой стороны.

Рыбак согласился после того, когда Иволгин предъявил ему мандат Петросовета и сообщил, что речь идет о прощании близких с безвременно ушедшим комиссаром крепости. Заподозрить своих пассажиров в чем-либо обратном у рыбака не было оснований. В руках каждой женщины было всего по одному кофру.

Капитан сухогруза «Очарованный странник» выглядел таким величественным, что одного имени для общения с ним было явно недостаточно. Андрей Герасимович Колодяжный повертел в руках мандат и велел идти за ним. В трюме попарно стояли лавки в два ряда и проход между ними составлял определенную площадь для стоячих пассажиров. Колодяжный разрешил выбрать любое место и пошел вверх по лестнице в капитанскую рубку.

Начало заселения пассажиров обозначилось топотом миллионов ног, гомоном голосов и качанием корабля с одного борта на другой. Сидячие места быстро заняли крепкие хамоватые люди и получилось так, что остальные быстро заполнился проход. Дальше началась битва за любое место в трюме.

Мужичонка среднего роста, невзрачный просочился сквозь толпу и встал между двух лавок напротив Ивана Алексеевича, спиной к жене и теще.

– Папаша, давайте, посадим вашего сынка скромнее. Глядишь, и мне местечко сыщется.

Иволгин нехотя подвинулся и почти к себе на колени усадил Сашу. Мужичок рассыпался в благодарностях и занял кусок освободившейся лавки.

– Я всегда говорил, лучше плохо ехать, чем хорошо идти, – сказал незнакомец в расчете на окружение.

Но людям было на до смеха. Пароход загудел, все почувствовали толчки, и невидимая сила стала толкать корабль вперед.

Народ сперва притих, привыкая к размеренному гулу работы двигателей и, потом начались разговоры, знакомства.

– Прощай Петроград, – сказал наглый попутчик, выждал немного и продолжил, – прощай хамство, беспредел, безобразие.

Опять его никто не услышал и тогда он обратился напрямую к Иволгину:

– В Ревель? Или дальше?

– По-моему, ваше неуемное жизнелюбие сильно контрастирует с общим настроением.

– Ох, ох, какие мы раздражительные! Ну ладно, умолкаю.

Ближе к ночи мужичок снова оживился:

– Хочу из Ревеля попасть в Стокгольм. Там пережду безобразие в России.

– Швеция – страна дорогая. Там и с голодухи можно сгинуть.

– У меня счет в банке, проживу на проценты. А вы в Ревель надолго?

– Туда и обратно, – сквозь зубы процедил Иван Алексеевич.

– Сопровождаешь кого? – мужичок зацепился за возможность развивать разговор дальше.

Пустая болтовня для коротания времени на деле оказалась ловушкой. Когда выяснил, что стареющая дама является матерью убитого комиссара Карасильникова, молодая женщина – его жена, а пацан – их сын, он удовлетворенно просиял на все лицо. Подавив в себе бурю положительных эмоций, он снова наклонился к Иволгину.

– Я хорошо знавал комиссара военно-морской крепости имени Петра Великого. У Валерия Михайловича никогда не было жены и детей. Его мать умерла, когда мальчику исполнилось три года.

– Откуда такие точности? – настороженно спросил Иван Алексеевич.

– Карасильников известен нашей конторе еще с 1905 года.

– Ты что же из Третьего охранного отделения? На пристава не похож, а вот для филера в самый раз.

– Так точно-с! Вижу глаз у вас наметан. Только теперь это значения не имеет. Ежели сообщу капитану какая из вас похоронная команда, то вас возьмут под караул и вернут обратно в Петроград. Там особо разбираться не станут. Тебя к стенке со старухой, а жену будут пользовать по назначению, потом выбросят за ненадобностью.

– Лучше бы ты мне этого не говорил! – вздохнул Иван Алексеевич, – чего желаешь за молчание?

– У каждой из твоих дам по кофру. Уверен, в них деньги и драгоценности. Отдаешь мне половину, и я вас не знаю.

– В одном кофре деньги, в другом драгоценности. Какой выбираешь?

– Надобно глянуть.

– Не здесь же! – сказал Иволгин, взял кофр у жены и двинулся на выход.

Незнакомец устремился следом. Между тем успел дотронуться до полей своей шляпы и в знак уважения к мадам произнес:

– Мы скоро, не волнуйтесь.

Минут через пять вернулся один Иван Алексеевич. Он отдал жене кофр и занял свое место.

– Где твой сосед? – спросила жена.

– Они остались подышать свежим воздухом.

– Он был не один? – взволнованно произнесла жена.

Иван Алексеевич промолчал.

– Может быть, попросить защиты у капитана? – спросила Зинаида.

– Они нас больше не побеспокоят.

Судно готовилось к швартовке и народ уже начал толпиться у лестницы на палубу. Две женщины в проходе обсуждали главную новость. Оказалось, что поздно вечером за борт упали три пассажира. Но команда заметила их поздно и все трое скрылись в морской пучине.

Холодная угрюмость Ревеля обрадовала Ивана Алексеевича и всех его домашних. По сравнению с бурлящим Петроградом, безмолвие позволяло гостям чувствовать себя в безопасности. Даже извозчики вели себя совсем по-другому, в полной готовности угодить клиенту.

Бывший поручик Вернер оказался дома. Появлению штабс-капитана эстонец обрадовался. Сразу понял, зачем его бывший командир привез в Ревель своих близких. В огромной квартире хозяин выделил гостям две комнаты. Вернер работал телеграфистом на почте. Иволгин уехал через день, предварительно договорившись с командованием военно-морской базы русского флота. Перед отъездом Иван целый день пробыл с сыном и женой. Александру отец попытался объяснить, что он остается единственным мужчиной в семье. Он должен достойно вести себя, помогать маме и бабушке. Сын за такое короткое время общения с отцом стал более задумчивым и ответственным, хотя от трехлетнего ребенка требовать что-либо подобное смешно.

С Зинаидой у Ивана состоялся разговор.

– Уверен, что судьба нам уготовила долгую жизнь, – заговорил Иван, – но если станется так, что мы потеряем друг друга, то не теряй веры в страну, где ты родилась и выросла, стала женой и матерью. Относись к этому чувству так, как мы с тобой верим в Бога. Вдруг придется принимать самостоятельные решения, не забывай эти слова.

По дороге в порт Иван Алексеевич поймал себя на том, что, определив семью в безопасное место, он полностью успокоился. В душе не было тоски от предстоящей разлуки, страха от неизвестности, не было сожаления от того, что поступить по-другому было нельзя. Казалось, что он сделал очень важную работу и теперь никому ничего не должен. То, первое увлечение Зинаидой, давно прошло. Ее место заняли обязательства перед женой и сыном. Все исполнялось по распорядку, как отлаженная учеба в Смольном институте. Кабы не замужество, Зинаида в конце концов стала бы классной дамой, заключив себя на вечное поселение в стенах института. Иван Алексеевич терялся в догадках, как бы он поступил, окажись в мирном беззаботном времени. Скорее всего растил бы сына и искал короткие утехи среди живых, эмоциональных женщин.