Я глубоко вздохнула – и принялась плести паутину поиска из тех небольших крох силы, которые мерцали во мне благодаря пожеланию осенней королевы. Отпечаток половинки «колеса года» на правой моей ладони защипал, зачесался – и я ощутила отклик владельца маленькой рубашки.

Далеко – за городской чертой, с той стороны холма.

Я чертыхнулась, сунула рубашку Стефана за пазуху и бегом направилась к ближайшим воротам в надежде, что в такую ночь не будет желающих меня задержать.

***

Странное дело, но стоило мне обогнуть скалистый холм, за которым скрывался Эйр, как погода резко изменилась. Здесь, на краю небольшой пустоши, протянувшейся всего на версту между холмом и кромкой Старого Леса, было хоть и холодно, но на удивление тихо. Ветер, бьющий в лицо и нещадно секущий по глазам мелким снежным крошевом внутри городских стен, почти сразу утих, стоило мне только выбраться из города и направиться по припорошенной снегом дороге вокруг неприветливо-голого серого холма. Да и сам снегопад прекратился, стоило мне обойти вокруг холма и направиться через пустошь к чернеющему впереди лесу. Небо было все еще затянуто тучами, но в них появились прорехи, сквозь которые нет-нет, да и проглядывала ущербная луна – неровная, выщербленная с одного края, похожая на погрызенный мышами круг желтоватого сыра.

Палка Раферти, на которую я опиралась, прощупывая дорогу сквозь тонкий слой снега, неожиданно дрогнула и на следующем шаге провалилась на ладонь в землю, угодив не то в ямку, не то в нору полевки. Провалилась – и застряла намертво, не давая себя вытащить и продолжить путь. Я остановилась, огляделась вокруг – на удивление тихо, лишь где-то вдалеке раздается равномерный, непрерывный шорох, будто бы кто-то невидимый тянет и тянет за собой бесконечную полосу ткани.

А потом вспомнила, где нахожусь и в какое время.

Слишком я привыкла отсиживаться в Самайн под защитой прочных стен, привыкла к их незыблемости и безопасности. А еще я привыкла к тому, что ночью, кроме Валя, на меня никто уже не охотится, что мой преследователь, моя черная тень посреди серых сумерек – единственный, кого следует опасаться.

А сегодня ночью все иначе. Валь где-то далеко, я оторвалась от него, сумела уйти, спрятаться, спутать следы – и поэтому не стоит рассчитывать на его защиту от тех, кто пожелает на меня поохотиться. Моя дорожная палка редко ошибается, и сколько раз она меня спасала, просто не давая мне пересечь невидимую поначалу черту – не счесть. И если сейчас она так намертво застряла в мерзлой земле, значит нужно оглядеться по сторонам и понять, о чем она меня предупреждает.

Озябшие на холодном ветру пальцы нащупали в потайном кармашке пояса длинную кожаную ленту с кольцом. Я осторожно, не снимая капюшона и глядя себе под ноги, надела эту повязку, привычно пристраивая кольцо напротив правого глаза, медленно подняла взгляд, постепенно привыкая к слегка изменившейся картине вокруг – и лишь тогда заметила странное свечение, текущее по снегу по направлению, откуда я только что пришла.

К городу Эйру.

Я медленно обернулась и тихонько ахнула от неожиданности – ручейки волшебства тонкими струйками стекались к серому холму так, что он выглядел как клочок суши посреди слабо сияющего моря, островок незыблемости посреди изменчивых туманных волн. А над холмом собирались густые снеговые тучи, пронизанные тончайшими веточками волшебства, и с него же срывался неистовый ветер, неся с собой снеговую пыль и ненастье.

Снежная буря, пришедшая в Эйр, не была естественной. Ее наколдовали. Стянули тяжелые тучи к холму, призвали северный ветер – и попросту отпустили непогоду в направлении Эйра, защищенного холодным железом на башнях и крышах домов. Волшебство, которое гнало бурю по небу, развеивалось над городом, но что с того – ведь направление непогоде уже было задано, и все равно должно пройти какое-то время, чтобы метель успокоилась или ушла прочь за реку.

Неужели такие сложности – и лишь для того, чтобы досадить людям?

А может, чтобы просто удержать их в теплых и уютных домах?

Я вновь взялась за палку Раферти, которая легко и без усилий выскользнула из земляной ловушки, и пошла дальше, одной рукой придерживая спрятанную за пазуху рубашонку, а другой опираясь на теплое гладкое дерево.

Невольно мне подумалось – а так ли случайно пропал ребенок? Может, его выманили или вывели из защищенного хладным железом города, а буря пришла следом, чтобы замести следы и не дать людям возможности его вовремя обнаружить? Но ведь отец и мать все равно пошли бы, даже если не удалось бы уговорить соседей или Изу помочь им в поисках. Пошли – и непременно выбрались бы на пустошь, где о метели напоминает только тонкое, еще нетронутое снежное покрывало, где вести поиски гораздо легче.

Впрочем… если это фэйри – а я была уверена, что это фэйри, поскольку свежи были еще воспоминания о том, как на Фиолль спускался колдовской туман, как белесый мутный поток перелился через городскую стену и заполнил собой все улицы – то искать разгадку можно долго. Слишком отличается ход их мыслей от привычного людям, а пытаться играть в угадайку на пороге Самайна не казалось мне хорошей идеей. И так времени до преступного мало…

Я почти пересекла пустошь в стремительно сгущающейся темноте, ориентируясь лишь на пульсирующее тепло заклинания поиска, на дрожащую от каждого удара сердца паутинку, протянувшуюся от вещи к ее владельцу. Тьма становилась все гуще и непроглядней, а тишина ощутимо давила на уши – как будто мир вокруг оказался заключенным в пузырь беззвучия и безмолвия и погрузился в вязкую смолянистую темноту, залепляющую глаза. Я не сразу поняла, что вижу дорогу лишь правым глазом – сквозь волшебное кольцо, подаренное старым бродягой, я даже в сумерках различала присыпанную снегом тропинку, ведущую через пустошь к кромке Старого Леса, отдельно растущие деревья и кусты, с которых и начинался лес, и острые макушки елей вдалеке, царапающие темные небеса. Но левый глаз не видел практически ничего, словно меня поразила частичная слепота – сквозь тьму лишь изредка вдалеке вспыхивали зеленоватые огоньки, которые быстро гасли и спустя некоторое время появлялись в другом месте.

Без кольца, позволяющего видеть истину сквозь наведенные иллюзии, я кружила бы в темноте, не разбирая дороги, до самого утра – и это в самом лучшем случае.

Краем глаза я уловила какое-то стремительное движение на фоне черной стены деревьев. Что-то сияющим зигзагообразным сполохом метнулось между стволов, бесшумно выскользнуло из леса, нырнуло вниз, на мгновение пропав из виду, и вдруг неожиданно возникло передо мной, едва не задев призрачным телом край моего плаща.

Лишь благодаря охотнику Валю, который в течение трех лет закаливал мою храбрость, то выныривая из тени практически под ногами, то оказываясь за спиной в самый неожиданный момент, я не закричала, не отпрянула прочь и не потянулась за оружием, когда перед моими глазами неожиданно появилось белое призрачное лицо. Внутри будто бы все мгновенно слиплось, смерзлось в ледяной ком, все тело напряглось в ожидании удара, дыхание пресеклось на полувдохе – но я не шелохнулась, даже не моргнула, пристально глядя в жутковатые раскосые глаза, заполненные непроглядной тьмой от уголка до уголка.

Первое правило, если столкнулся с фэйри лицом к лицу – не отводи взгляд.

Мгновения текли удручающе медленно. Я смотрела в зыбкое, полупрозрачное лицо, смотрела, как из-под стеклянистой плоти проступают очертания нелепо вытянутого, сплюснутого с боков черепа – и постепенно приходило узнавание. Мне не повезло столкнуться с врайтом, бесплотным духом, в которого превратился фэйри, окончательно утративший связь со Срединным миром. Такие фэйри не умирают, не рассыпаются серебристой пылью и не возвращаются обратно в Сумерки – они становятся вот такими полупризраками, почти бесплотными – но способными пустить кровь и заморозить сердце, а их крики могут раз и навсегда загасить разум человека, как свечу.

Врайт качнулся вправо, потом влево – и плавно сдвинулся в сторону, отвернувшись и скользнув полупрозрачной, с просвечивающими белыми костями, ладонью перед моим лицом, словно по невидимой стене провел.

Он не видит меня!

В легких уже понемногу разгорался пожар, в ушах зашумело. Я хотела вздохнуть – но приходилось терпеть из последних сил, наблюдая за врайтом, для которого я по какой-то причине оставалась невидимкой. Возможно, все дело в холодном железе на мне. Даже в шов шерстяного плаща вставлена железная цепочка, не говоря о браслете, двух кольцах на левой руке и горсти ломаных побрякушек по карманам. А может, все дело в неподвижности? Да в чем угодно. Главное – продержаться, выждать, пока врайт не уберется восвояси, потеряв ко мне интерес…

Ну же, быстрее! Иди своей дорогой наконец!

Призрак фэйри будто бы услышал меня – и медленно, будто бы нехотя, поплыл прочь над заснеженной пустошью, и вдруг ускорился, обратился в сияющий метеор, который быстро превратился в крохотную точку и пропал в ночной мгле.

Я очень медленно, очень неторопливо выдохнула, так же медленно вдохнула холодный ноябрьский воздух, пахнущий снегом – и лишь тогда зашевелилась, пробуя вытащить застрявшую в снегу палку Раферти. Ощущение скованности и смерзшегося нутра все не проходило, но оно, быть может, и к лучшему – если бы сейчас «отпустило», то второй раз я вряд ли бы с успехом выдержала подобное испытание. А так внутри я была будто бы неживая, не ощущала ни страха за себя, ни беспокойства за мальчика, словно моя рубиновая душа-птица опустилась бесчувственным камнем на самое дно непроглядного черного омута, имя которому «безразличие». У меня еще будет время на то, чтобы испугаться, забеспокоиться или опечалиться – но это будет потом, уже после того, как я отыщу мальчишку, живым или мертвым, и верну его родителям в город Эйр.

Теплое, отполированное до стеклянной гладкости дерево выскользнуло из ямки легко и без усилий, я надвинула капюшон глубже и пошла к лесу, ощущая ведущее меня заклинание поиска, как путеводную нить. Одно плохо – это заклинание ведет меня к владельцу вещи, не позволяя распознать, жив он или уже нет, и узнаю я это, только когда окажусь рядом с ним.

Едва видимая тропинка нырнула меж двумя пушистыми елями с развесистыми лапами-ветками, которые цеплялись за одежду, будто настоящие, живые руки с мелкими коготками, едва ощутимо кололи и царапали сквозь плотный плащ – но отступили, стоило мне выбраться по другую сторону и оказаться в лесу.

Здесь было тепло. Здесь пахло пряной листвой, а не первым снегом, и, к моему изумлению, оказалось гораздо светлее, чем на ровной пустоши, хотя казалось бы, должно было быть все наоборот. Я торопливо огляделась – бледный, неявный свет лился откуда-то сверху, проникая сквозь оголенные с приближением зимы ветки и рисуя на тропе причудливый рисунок из находившихся в постоянном движении теней.

Разгадка нашлась довольно быстро – следуя за колдовской путеводной нитью, я вышла на крошечную полянку и там, подняв голову кверху, увидела сквозь маленькое «оконце» в частом переплетении ветвей яркую, круглую, будто бы серебряная монета, луну.

Против воли вспомнилось отрывистые слова Изы, когда она стояла у дверей и говорила заплаканной, отчаявшейся жене кузнеца, что не ее время, ведь луна ущербная. А здесь, в этом лесу, она была ровной.

Полнолуние, время которого уже прошло или же еще не наступило…

Не знаю, долго бы я так еще стояла, если бы палка Раферти, на которую я опиралась, вдруг дернулась в сторону, да так резко и неожиданно, что я пошатнулась и едва не упала. А едва выровнялась – так припустила бегом по узкой извилистой тропе, которая с каждым шагом становилась все шире и шире, будто бы деревья и кусты сами собой расступались и отходили от меня подальше. Я бежала по исчерченной тонкими тенями земле, перепрыгивая через маслянисто-черные озерца, которые даже сквозь волшебное кольцо выглядели неровными лоскутами непроглядного мрака, и у меня совершенно не возникло желания проверять, это просто тени от стволов деревьев, или же бездонные ямы, раскрытые Сумерками в этот дикий, невозможный Самайн.

Бежала изо всех сил – и отчаянно боялась не успеть. С каждым шагом все сильнее делалось ощущение, что переступив границу между пустошью и лесом, я нарушила какую-то границу, и теперь события, которым следовало развиваться неторопливо и неспешно, вдруг начали разворачиваться с головокружительной скоростью.

Где-то вдалеке загремел-загудел охотничий рог, и я, споткнувшись, едва не растянулась на лесной дороге, которая к тому моменту стала широкой, как торговый тракт. Остановилась, переводя дыхание и стирая рукавом свиты пот с лица. Нижняя рубашка давно уже прилипла к спине, легкие работали, как кузнечные меха, ноги понемногу наливались свинцом. Я выпрямилась и прислушалась – где-то вдалеке, в наступившей тишине неожиданно отчетливо раздался надрывный детский плач, причем где-то в стороне, за поворотом дороги, откуда я только что пришла. Невольно я схватилась за грудь, за крошечную детскую рубашонку, прислушалась к дрожанию заклинания, которое слабенько указывало куда-то вперед…

И побежала прочь от тонкого плача, который по мере удаления становился все надрывнее и горше, пока неожиданно не обернулся долгим протяжным воем, который был подхвачен со всех сторон на разные голоса. Молнией пронзил страх, я сбилась с шага, но не обернулась, только перехватила дорожную палку поудобнее. Быстрый взгляд наверх, в черное небо с редкими мазками облаков, на котором неподвижно висела серебристо-белая монетка-луна.

Нет, что бы это ни было – это не Дикая Охота. Не та великая свора из сумеречных тварей, фэйри и призраков, которую ведет за собой Король Самайна, иначе луна окрасилась бы алым и спустилась ниже, став похожей на зловещий кровавый глаз, взирающий с небес на каждого, кому не посчастливилось оказаться вне крепких стен в такую ночь. Это что-то другое, что только кажется Охотой, а на деле лишь стая взбесившихся фэйри или же кто-то, кто сумел просочиться из Сумерек в мир людей на краткое время, предшествующее рассвету.

Впереди показалось что-то белое, маленькое, хрупкое. Я остановилась, пригляделась – и невольно оторопела.

По широкой лесной дороге, выбиваясь из последних сил, бежал светлый, почти белый олененок. Тонкие изящные ножки неловко взлетали в воздухе и с тихим стуком ударялись об утоптанную до каменной твердости землю, большие уши прижаты к маленькой голове, бока, покрытые пятнистой шкуркой, дрожат. Я невольно прижала руку к груди, моргнула – и лишь тогда правым глазом сквозь ободок кольца увидела мальчишку в растрепанной, нарочито разорванной одежке пугала с яркими заплатками на коленях и локтях. Лицо перемазано грязью, сажей и еще непонятно чем, от слез на щеках блестящие, не успевшие высохнуть дорожки, глаза навыкате, испуганные, ничего не видящие перед собой…

– 

Малыш! Стефан!

Я метнулась к нему, не обращая внимания на то, как ребенок дернулся от звука моего голоса и попытался нырнуть в кусты, но попросту не успел. Мне удалось поймать его поперек живота, прижать к себе – и тотчас по моему колену вскользь, но довольно сильно ударило острое оленье копытце! Я приглушенно вскрикнула от боли, упала на бок, все еще прижимая к себе отчаянно бьющегося олененька, который все стремился вырваться и потому с невиданной силой молотил в воздухе задними ногами. Руками, пальцами я ощущала не рваные лохмотья ряженого пугала, а мокрую, скользкую от пота звериную шкуру, покрытую короткой шерстью, но правым глазом по-прежнему видела перепуганного насмерть ребенка! Пару раз мне все-таки досталось, хоть и не так «удачно», как в первый, но я все-таки подмяла звереныша под себя, не давая убежать и называя его по имени. Олененок дернулся, цапнул зубами за рукав свиты, и скатившийся вниз по запястью железный браслет легонько стукнул его по носу.

Я почувствовала, как повеяло морозным ветром, ладони на миг онемели, а спустя мгновение я осознала, что прижимаю к себе не белого олененка, а запыхавшегося, затихшего мальчишку в тряпье, который уже не вырывался, а лишь крутил темной кудрявой головой в обе стороны, будто не понимая, где он находится.

Прикосновение хладного железа развеивает чары фэйри.

Мальчик, что же ты им сделал, если тебя превратили в жертвенного оленя для охоты в Самайн?

– Ты кто? – наконец шепотом спросил он у меня, все еще держась грязной ручонкой за мое запястье и за железный браслет.