Эта же мысль терзала меня на вечеринке «фэмили».

Клуб был новый и по традиции, после работы все, за исключением нас с Леркой, уселись за составленные в один ряд столы. Мы все еще восседали с мапией, когда персонал клуба, включая мадам с ее девочками, Елену с нашими, официантов и руководства, начал рассаживаться. Я напряглась, заметив, что банда сворачивает свои инструменты. Занервничала, когда они тоже пошли за стол. И окончательно умерла, когда увидела, где сел мой красавчик.

Забыв, как ужасен этот печальный мир, Алька улыбалась певцу и, следуя традиции, двумя руками, подавала ему пиво.

– Убью суку! – забыв про мафию, прошептала я.

– Она такая беззлобная, – машинально напомнила Лерка. – Э-э-э, погоди-ка! Тебе, что?! Нравится этот хер?

Тут я вспомнила, что так и не открыла ей свое сердце и смылась на другой конец зала.

Господин Пак был пьян и лез обниматься. Я мрачно, не замечая вкуса, ела порезанные квадратиками листы сухой морской капусты. На моем плече сидел ди-джей, пытаясь впечатлить своей многогранностью.

– Этот телефон у меня для работы, – хвастался он, – а этот – для девушек!

В России я была бы впечатлена. В Корее мобильные телефоны были у всех. Люди даже ездили с ними в автобусах и делали вид, будто бы ничего более тривиального, чем иметь сотовый, в мире нет. Но я, которая видела только старые модели, с батарейками в ранце, сходила с ума от невозможности завести такой же.

– Me an Playboy! – сообщил ди-джей.

– „I am Playboy“! – машинально поправила я, не сводя глаз с Альки, с которой не сводил глаз певец.

– Ю – ноу бой! – логически возразил ди-джей.

Он был пьян и не понимал, что рискует: меня мутило от ревности, зависти и вечного чувства чужого предназначения. Чувства, что я родилась лишь затем, чтобы сидя на краю чужой жизни, смотреть, как твой возлюбленный, глядит на другую девушку. И пускай я была влюблена в него всего лишь три дня, со вчерашнего, я успела здорово продвинуться в фантазиях по поводу нашего будущего.

Похоже, оно будет очень похоже на мое прошлое с Димой.

Я вспомнила его свадьбу. Оксанка в тот день сверкала. Кто бы мог подумать, что вскоре эта красавица превратится в вечно опухшую с будунища, невнятную беззубую бабу с покрытым синяками лицом?..

Уж, точно не я. Если бы я могла, мне точно было бы не так больно.

Я тоже была красивая! С завитыми волосами, огромным пышным бантом. У меня были белоснежные гольфики и китайское дефицитное платье с целым морем оборок и рюш. У меня были новые белоснежные сандалики, а он не сводил сияющих глаз с Оксанки и посмотрел на меня лишь раз: когда я принесла кольца.

На свадьбе были мои родители. Была моя бабушка, Жанна Валерьевна и дядя Сережа – Димин отец. Но я видела и помнила лишь одно: какой красивой была Оксанка, каким красивым был Дима. Как он светился от счастья… Какой белой и яркой была моя боль.

Пока я предавалась воспоминаниям, певец, сияя, как солнышко, беспечно улыбался Альбине. Мистер Пак, тем временем, мучил Лерку. Что-то ей рассказывал на корейском, которым она владеет на уровне «секс – андэ!» и «менеджер – хванасо!». Но так как Пак и был менеджер, не был зол и не желал с нею секса, разговор не клеился.

– До ю спик Ынглиш? – с надеждой вдруг возопила Лера.

И мистер Пак, точно так же возбужденно ответил:

– Ноу! Энд ю?

– Нет, – ответила Лера.

И разговор оборвался вновь.

Босс клуба, кругленький, толстенький коротышка, велел танцевать и все послушно просеменили на танцплощадку. Включая нас! Хотя мы за ночь, вот честно, натанцевались!

– Это же босс, котики! – прошептала Елена. – Слово босса – закон.

– Но мы не хотим танцевать! – проскулила Алька.

– Никто не хочет! – Елена окинула выразительным взглядом танцпол.

Все танцевали и улыбались, словно в последний раз.

Все танцевали так, словно от этого зависели жизни. Особенно мистер Пак старался. Он был так пьян, что не мог стоять вертикально, но не желал расстраивать босса. Опершись рукой о пол, пропустив свободную руку между широко расставленных ног, мистер Пак очень звонко хлопал себя по заднице – и в ритм качал головой.

Босс отошел на миг, все тут же расселись.

Босс возвратился. Встав на пороге, махнул руками: «Что за херня!?» И все мы стадом, не сговариваясь, побежали на танцплощадку. Заиграла медленная мелодия. Я уставилась на певца. Я уже выпила и пыталась вспомнить, как будет по-корейски «Давай, потанцуем?»

– Дэнс качи? – появился в районе моей подмышки босс.

Точно, мать твою! Так и будет!

Проклиная его самыми страшными проклятиями, вплоть до появления геморроя и диареи, я опустила руку на дорогой пиджак. Босс обнял меня за талию и задрал голову, чтобы видеть мои глаза, которые возвышались над ним сантиметров на тридцать.

– Корейский талант, – рассказывал мне Босс по-английски, – талантами они называют своих певцов, – был очень тобой доволен. Вот только не понимает, зачем такой красивой и образованной девушке работать в подобном клубе.

Я тихо поржала.

Мой английский очень многих с толку сбивал. Я сама его учила, по фильмам, вроде «Универсального солдата». Старательно записывала в тетрадочку полезные фразы. «Кисс май эс!» и «Ю, йёллоу трейтор мада факер!», чтобы было о чем поговорить в школе… на уроке французского.

Потом уже, позже, выучила буквы и стала учиться читать и писать по-английски, я случайно запомнила пару слов поприличнее. Так и пошло, поехало…

Что же касалось образования, то я с трудом закончила школу.

Тут до меня дошло, что мои встречи с певцом происходили только у меня же в воображении. Сам он уже кружил в танце Альку и даже не смотрел на меня… Я пожелала и ему геморроя. И диареи…

– Погодите! Какой именно Талант?

От возмущения Босс наступил мне сразу на обе, израненные туфлями ноги. Я вскрикнула. Босс смутился. Смягчился. Объяснил мне, что сидела я с Талантом в свой первый день.

– О, – закивала я, глядя в бок. Алька хихикала, игриво бия певца кулачком в плечо, и я третий раз уже без эмоций, пожелала геморроя и ей. – Помню, конечно.

Босс оказался проницательным дядечкой. Уловил, что с памятью у меня не все гладко, почесал тыковку и напомнил мне о больших чаевых.

– Тот, красивый мужчина, с которым я сидела в конце? – вспомнила я. – Правда? Сказал, будто я – красивая.

Босс закивал и принялся рассказывать мне долгую, лишенную всякой практической пользы сагу о том, что за человек тот Талант и чем он прославился. Я кисло кивала: после Димы, мужики меня волновали лишь с точки зрения пола. Если бы Талант потребовал секса и мне пришлось бы ему отдаться (ради спасения мира, или, там, репутации клуба), я бы еще порадовалась. А так…

Комплименты, падали под ноги, как сухие листья.

Я подошвами растирала их в пыль. Когда танец кончился, и босс велел продолжать веселиться сидя, у меня был настолько несчастный вид, что девчонки решили, что меня сочли слишком молодой и теперь уволят.

Жаль было их огорчать, но, увы, пришлось.

Судя по тому, как все трое проклятых уверенно сидели на жопах, мои проклятья не сработали.

– Котик мой, – спросила Елена. – Кто тебе больше нравится? – перед ней, словно первоклашки перед учительницей, улыбались двое клубных ди-джеев. Один был похож на человека, которого сильно избили, а потом замазали синяки белилами. Второй, на человека, который утонул и неделю прокачался на волнах. – Они оба хотят на тебе жениться!

Я издала тихий вопль души, вступающей в юдоль вечной скорби.

– Певец мне нравится! С которым Алька сидит!

– Так тебе корейцы все-таки нравятся! – запищала та, травмируя мою, и без того ущербную психику, своим голосом.

Остальные гаденько захихикали.

Вчера я жаловалась им на Кое-кого, пока не слышала Лерка. Что Кое-кто стоять-то у клуба стоит, и глазками своими подмигивает, но сам не подходит, а я не знаю, как к нему подойти. И вообще, меня преследуют смутные сомнения, что первый шаг обязан делать мужчина.

(Даже если это будет неровный и пьяный шаг, вроде того, что сделал ко мне Димон).

А девки ржали и вспоминали, как я сама вертелась вокруг Димона (как лента, вокруг гимнастки). Мне было стыдно. Лето казалось тяжелым посхмельным сном. Может, Дима считает, что одолжение сделал? Напился и принудил себя…

Мне стало стыдно. Меня неправильно поняли.

Лерка выпучила глаза.

– Ты что, влюбилась в корейца?!!

Я отвела свои и встретилась взглядом с певицей. Та, видимо, уже давно меня изучала. И я улыбнулась ей, на случай, что она заговорит обо мне со своим коллегой. Та что-то сказала третьему певцу и басисту.

Тот сказал на ломаном английском:

– У тебя очень злое лицо!

Я выругалась; он отшатнулся.

Решив, что завоевать хорошую репутацию среди членов группы мне не удастся, я села за стол, подперла кулаком лицо и загрузилась уже серьезно.

– Линчик, не грузись! – сказала Кристина. – Хочешь яблочко?

– Отравленное? – с надеждой спросила я.

Она сочувственно рассмеялась.

Когда я в первый раз увидела Кристу, а она – меня, между нами сразу же вспыхнуло теплое и искреннее чувство. Жгучая ненависть. Но это уже прошло. Мы стали подругами.

Она мне сочувствовала: знала про моего певца.

– Мама! – сказала Лерка. Таким тоном, словно ее напугали до смерти. – Ты глянь, какой он урод!

Я глянула.

Басист банды, разомлев от выпитого, снял с себя панамку, затем очки и мы убедились, что Лерка права. Хотя, пожалуй, чуть перебарщивает, тыча пальцами в рот и притворяясь, что покажет всей «фэмили» съеденное за ночь.

– Он не виноват! – услышала я свой голос. – Не виноват, что таким родился!

Все русские лица в радиусе, повернулись ко мне.

Криста, Ольга, Лерка и Тичер, разом поймали челюсти. Алька не успела и наклонилась, чтобы поднять свою.

– Вы все это слышали? Скорее, звоните в Россию, пусть пришлют съемочную группу из «Очевидное – невероятное!»

– Да пошли вы! – окрысилась я. – Унижать других – значит расписываться в собственной неполноценности!

– А-а-а-а! Дайте мне диктофон! – визжала от смеха Ольга. – Я должна это записать! Завтра ведь она не поверит!

Лерка ржала еще заливистее:

– Ты точно ничего не понюхала?!

Я тупо молчала, оскорбленно кусая губу. А потом они спросят, чего я такая злая. Действительно! Ведь все так и ждут, пока я что-то доброе изреку…

– Она в корейца влюбилась! – визжала от смеха Ольга – Такое не нюхают! Такое надо колоть!

– А Дмитрий Сергеевич? – напомнила я. Все знали, что он ей нравится. – Он не кореец?

– Ха! – ответили хором все. – Он только наполовину кореец, к тому же, он – босс.

Даже не так.

БОСС.

ПиЭс: он не босс, он бог…

30.08.99г.

I. Как отец полишал нас денег.

После вчерашней «фэмили» все мы: официанты, банда, Мадам и ее девочки, стали одной большой и дружной семьей! Мистер Пак – наша мама, а босс – папа.

Он нам и впрямь как отец! Его маленькие глазки зорко следят за нашей душевной чистотой, а ножки топают, как барабанные палочки, когда «папочка» бежит к нам, дабы оберечь от зла в виде денег.

Какой-то санним, решивший развратить нас своими похабными чеками (самая крупная купюра в Корее 10 000 вон, а чек стоит 100 000, что составляет примерно сто долларов), получил от него хорошую взбучку. «Папочка» накатился на него колючим колобком, и тот убрал свои чеки назад. Под скрежет зубов Елены.

Черт бы подрал этого «папашу»!

А заодно, гостей, старых дураков, которые даже пить не умеют. Рюмочку в себя залили и пошло:

– Секс дэ? (можно)

– Андэ! (нельзя)

– Вэ андэ? (почему нельзя)

А потому, мерзкий кретин! Ты себя, свою пьяную харю видел в зеркале? Да я лучше под поезд лягу, чем под тебя!!! Старые перечники! Вам нужно грелку под бок положить, а не девку. Я им это объясняю на русском (не будь тебя, как не впасть в отчаянье, о Великий и Непонятный им, Русский Язык!), но чего мне стоит продолжать улыбаться.

Хоть бы на чай дали, за все страдания. Так нет же! Только то, что за стол заплачено и вопросы: «А почему нельзя?!» Вэ – андэ?!

Вслух мы, конечно, придумываем «милые» объяснения, вроде:

– У нас по контракту запрещено и менеджер злой!

Единственное светлое пятно в этой работе – «караоке». Я уже все свои знакомые песни на них перепела. Лучше петь, чем объясняться, но… Тут как-то автомат изменяет голос, и я звучу хорошо. Поэтому, для гостей мои песни – не наказание.

II. Братья меньшие официанты.

Наши вэйтера, они же официанты, просто «коры ходячие», как выражается Лерка. Один из них, по кличке Ёжик, наша особенная гордость. Ёжке тридцать лет, но он хорошо сохранился. Наверно, благодаря фруктам. Такой умничка! Все понимает. Даже с тем, что у него теперь новое имя, Ёжка смирился, – для Оли. А ведь еще пару дней назад он еще бил себя в пухленькую грудь своим же, миниатюрным кулачком и бубнил, что его «name is…».

Далее следовало что-то непонятное, как он умудряется это выговаривать?! Пришлось проводить с ним сеансы внушения и повторять, словно какой-нибудь попсовик худшего разлива, пищащий свою песню из двух нот и одного слова: «No! Теперь твой name is Ёжик!» и так до бесконечности.

За это время можно даже Лерке навязать свое мнение. Ёжка тем более проникся и теперь откликается на все разновидности своего нового имени. Добрый он и милый, хотя и колючий.

Надо, как-нибудь выучить корейский и посоветовать ему экономить гель. На его волосы, которые торчат, как колючки, правда можно нанизывать яблочки.

Официально Ёжик – Ольгин, но мы с ней донимаем его вдвоем. Говорим комплименты и спрашиваем, на ком из нас он хочет жениться. Ежуня делает вид, что не понимает. Показывает нам свои бицепсы и гордо говорит, что он – очень сильный. А Оля, раньше мечтавшая о собаке, теперь говорит о ежиках…

У всех наших вейтеров теперь новые имена. Первый, Ёжик. Второй – придурок Пуфик. Он похож на диванный пуф и такой же тупой. Третий – самый длинный и самый злой, Годзилла.

Тичер предложила нам коварный план избавления от этой шпалы – подлезть к нему в постель, немного оголиться и устроить так, чтобы это увидел Пак. План всем понравился, но желающих его осуществить не нашлось.

Зато я тотчас ухватилась за мысль, что певец меня очень хочет, но при этом ужасно боится Пака. Бедняга. Что его вот так прямо возьмут за ухо, отберут микрофон и выбросят в душную липкую ночь. Это все ужасно нелепо, но утешительно.

Хоть я и знаю, что с тем же успехом могла бы себе внушать себе, что меня и Кан хочет, но не знает как мне об этом сказать. Поэтому он спит не со мной и по ночам рыдает в плечо какую-нибудь костлявой модели.

Ладно, хрен с ними обоими.

Стоит набраться мужества и сказать себе, что ты не нужна, все становится проще. И парень теряет власть над твоим тоскующим сердцем. Кстати, я придумала, как мне заполучить Диму Кана. Надо просто выйти за корейца по фамилии Кан и родить ему сына, чтобы Димой назвать.

А чтобы сходство было полнейшим, вырастить его озлобленной тварью.

Я все это придумала, пока у нас в каморке гостил наш повар. Он немного говорит по-английски и вечно торчит у нас в кондейке, рассказывая, что если мы будем слушаться мистера Шпака и хорошо себя вести, у нас будет много денег. А если наоборот, то мало. Шпак торчит рядом и кивает. И его волчий прищур наводит меня на мысль, что наш с ним сын мог бы смотреть на меня, как оригинальный Дима…

Да, кстати! Как хорошо мы должны вести себя, чтобы в клуб начали приходить саннимы? Вот, что мне хотелось бы знать.

Похоже, мистеру Паку – тоже.

III. А Смерть сидела за его столиком…

Как всегда собирались у Кристы с Ольгой. Лера хотела рассказать о своем госте, который произвел на нее неизгладимое впечатление.

Рассказывает она здорово! Так все обыгрывает, что мы просто умираем со смеху. Мимикой и жестами Лера ставит просто хиты. К сожалению, речь у нее не так развита как пантомима, поэтому, напишу своими словами:

Старичок попался совсем дряхлый и легкий, как перышко.

Смерть уже сидела за его столиком и нетерпеливо покачивала косой, но старичок испросил у нее разрешения сказать последнее «люблю» всем, кто радовал его при жизни. Она не смогла отказать: последнее желание все-таки…

Старый господин Янг долго благодарил Леру за приятное общество и звал в «нумера». Лера говорила «андэ» и прикрывалась рукавом, как гейша: зубы у старикашки выпали и ничто не мешало слюне лететь ей в лицо.

Убедившись, что секса у них не будет, старичок потащил Леру на танцплощадку. Учил танцевать танго, корейский блюз и, корейское же, техно.

Последнее легче всего – выставила руку вперед, вытянула указательный палец, ноги на ширине плеч, колени присогнуты и мотаешь головой из стороны в сторону. Все! Ты танцуешь корейское техно!

А Ольга в сотый раз вспоминала саннима, который вывел ее на площадку и велел стоять, не двигаясь. Сам он тоже застыл, как изваяние и они стояли так минут двадцать. После чего, он сказал, что она прекрасно танцует и снова повел за стол…

Ладно, вернемся к старичку.

Уразумев, что Лера не понимает ни слова, мистер Янг посеменил к сцене. Благодарить банду. Он подошел, вытащил из кармана деньги и сделал певцу знак нагнуться. Банда как раз собиралась начать петь, но при виде бабосов, певец послушно встал в любимую корейскую позу «срачка в откорячку», склонил голову и молитвенно сложил ручки.

Так он стоял минут десять, ожидая, как говорит Лерка, что-нибудь поматериальнее, чем «спасибо». Наконец, набор комплиментов иссяк. Старичок протянул свою хилую лапку и потрепал певца по плечу – дал знать, что ничего, кроме комплиментов, он ничего не получит.

Тот все понял и распрямился. Старичок, посмотрел на вторую руку и вдруг узрел в ней купюры. Певец поспешил согнуться вновь… Но, то ли он оказался недостаточно вежливым, то ли у него поясницу заклинило… В любом случае, старик неожиданно чихнул и все лицо отвергнувшего меня негодяя, оказалось в слюне!

– Это очень мерзонько – размазывать чужие слюни по собственной морде рукавом кожаного пиджака! – заключила Лерка, радостно сверкая глазами и глядя на меня.

– Рассказывай дальше! – потребовала я.

…Пела банда, вся в белых костюмах.

Стояли навытяжку официанты.

Сидевший в углу мистер Шпак, изображавший гостя, не в силах боле был кушать пиво. По площадке кружились двое.

Она была выше; намного. Привстав на цыпочки, Он доверчиво держался за ее голени.

Лера была пьяна и методично метала саннима в танце. С таким рвением, будто пыталась вытрясти из него душу. Душа крепко держалась за тело и не желала покидать ветхое свое пристанище…

IV. Где я видела его тело.

– Если я когда-нибудь втюрюсь в корейца, – сказала Ольга и вдруг мечтательно обхватила себя за колени, – это будет наш мистер Кан.

Лерка презрительно наморщила нос. По ее мнению, «мистеру Кану» следовало бы сесть в кресло-каталку и, уютно укутавшись в теплый плед, гоняться за «скорой помощью», так он был стар. Она вообще не понимала, как можно влюбиться в парня, разница в возрасте, с которым составляет больше трех лет.

– В мистера Чжона влюбись, – посоветовала она Ольге. – Кан!.. Ха! – она наморщила нос. – Ему же лет тридцать шесть!

В ее устах это прозвучало, как расстояние от Земли до Солнца.

– Тридцать пять! – уточнила я. – И вообще, зря ты на него так фыркаешь. Ты хоть видела его тело?

Девки перестали жевать и обернулись ко мне.

– Ты видела его тело?..

31.08.99 г.

I. Краткий обзор достопримечательностей.

Пхохан стоит на берегу моря, благодаря чему здесь очень тепло, но совсем не влажно, как в Ха. Дышится легко, и, даже после целого дня беготни по улицам, не потеешь.

Аккуратные, узкие улочки, сплошь усеяны универсальными, продуктовыми, бытовой техники, и прочими магазинами; салонами красоты.

В одном из этих салонов Ира проколола вторую дырку в ухе, а из другого они за уши вытащили меня: я надумала вдеть колечко в пупок. Я упиралась и пыталась всем объяснить, что сейчас очень модно – носить в пупке серебряное колечко. Но меня засунули в такси и увезли прочь.

«Иначе, – заявили они, – ты замрешь от восторга при виде своего пуза в витрине, отстанешь и потеряешься!»

Это действительно так.