– Еще в середине июня нам стало известно о предстоящей заброске немецких диверсионных групп в этот район. В одной из перехваченных радиограмм немалый интерес был проявлен к Четвертой бригаде, в которой, по вашим словам, вы проходили воинскую службу. Вот, полюбуйтесь, – майор протянул Пулькину офицерское удостоверение. – Поспелов Виктор Афанасьевич гвардии младший лейтенант. Вы себя не узнаете?

Владимир облизал сухие губы:

– Товарищ майор, сходство большое, но это, это не моя фотография.

– Что ж, другого ответа я услышать от вас и не рассчитывал. Это удостоверение мы обнаружили в тайнике на болоте вместе с рацией, взрывчаткой и фотоаппаратом. К сожалению, тайник и сожженный автомобиль мы обнаружили только вчера.

Пулькин, не веря своим ушам, лихорадочно пытался осмыслить услышанное. Зацепки, позволяющей опрокинуть сконструированную майором систему доказательств, не было.

– Вы скажете: сходство на фото – совпадение. Я до последнего времени это допускал. Последние сомнения рассеял случайный свидетель. Вас опознал деревенский мальчик. Он видел, как вы оборудовали тайник. Лица вашего напарника он не разглядел.

Тут Владимира осенило, его сердце заколотилось с бешеной силой. Он почти закричал:

– Товарищ майор, а моя справка из госпиталя? Откуда я мог знать заранее, что мне попадется машина с почтой?

– Я ожидал, что вы зададите такой вопрос. Это же ваша последняя надежда, – лицо майора оставалось бесстрастным. – Мы обнаружили и второй ваш тайник. Среди прочего там была солидная стопка чистых бланков с печатями различных учреждений и организаций, в том числе и бланки двух госпиталей. Выдавая себя за находящегося в госпитале сержанта Пулькина, вы страховали себя практически от всех неприятностей – в случае возможного задержания любой запрос в бригаду подтвердился бы. И, наконец…, – майор зашелестел бумагами и поправил очки. – Я позволю себе зачитать вам часть ответа на наш запрос «....Относительно факта гибели гвардии сержанта Пулькина В.С. сообщаем, что факт его смерти подтвержден младшим сержантом паркового дивизиона бригады Никифоровым Н.А., находившимся в период с 8 по 22.07 с.г. в том же госпитале». А вот этого предугадать вы уже никак не могли! Это решающий пункт обвинения. Тут не поможет ни ваша природная находчивость, ни ваш талант перевоплощения, ни этот очень тонко разыгранный маскарад с вашей амуницией. Факт смерти рядового Пулькина подтвержден его же товарищем. Вы пытались оболгать светлое имя воина, павшего смертью храбрых.

Майор встал, и, заложив руки за спину, вновь стал мерить шагами избу. В наступившей тишине было слышно поскрипывание рассохшихся половиц.

– Федоров!

– Слушаю, товарищ майор! – вытянулся белобрысый.

– Сегодня выполните все бумажные формальности, а завтра… – майор чуть помедлил.

– Все ясно, товарищ майор, – ответил лейтенант. – Его куда, в сарай или в яму?

– Увести…

Владимир тяжело повернулся на ватных ногах и двинулся к выходу. Его колотил озноб. Зловещая суть происходящего, казавшегося ему до сих пор лишь кошмарным сном, предстала перед ним безжалостной явью. Он понял, уже ничто не в силах его спасти. И только на пороге, словно молния вдруг озарила его сознание. Он резко обернулся, выпрямился и, бросился к майору, протягивая растопыренные пятерни:

– Товарищ майор, а пальцы? Я же сдавал отпечатки пальцев!

Я очень прошу, – он упал на колени. – Снимите, проверьте отпечатки пальцев на рации, на фотоаппарате, взрывчатке, со всего, что вы нашли в тайнике…

– Не пытайтесь затягивать время. Это вас не спасет, – голос майора казался глухим и далеким. – Слишком много совпадений. Солдат не должен молить о пощаде. Солдат должен быть верен единожды данной присяге.

У ямы конвоиры долго и ожесточенно били Владимира. Он не уворачивался от ударов, не закрывал лица руками. Он не чувствовал боли. Он видел лишь лицо майора в кровавом блеске электрической лампочки, слышал его сухой голос и слово «завтра» стократно отпечатывалось в мозгу Владимира.

* * *

Владимир не знал, сколько он пролежал в яме. Час, два? Солнце стояло еще высоко, значит прошло не так много времени. Времени? Для него теперь время не имело никакого значения. Оно остановилось. Его не стало. Мир исчез, превратившись в ненавистную яму с ноздреватыми боками и кучей разбитых черепков. «Завтра» жирной чертой перечеркнет настоящее, и его, гвардии сержанта Пулькина, больше не будет. Колючий ком подкатил к горлу, перед глазами поплыли коричневые круги. Приступ рвоты стал раздирать на части измученное тело. Казалось, душа пыталась покинуть обреченную плоть. Через несколько минут только зубы выстукивали мелкую дрожь да подергивались кончики пальцев.

Мозг, подчиненный инстинктам бытия, снова отдавал нужные приказы. Жизнь пока еще продолжалась.

Владимир вспомнил о цыганке.

«Колдунья, старая ведьма, брата погубила и меня туда же хочешь отправить? А звезда, – с тоской подумал он, – моя звезда? Неужели конец?»

Пулькин обхватил голову руками, и вдруг его взгляд упал на валявшиеся под ногами черепки. Он наклонился к земле, дрожащими руками поднял осколок. Острые края обожгли пальцы холодом. Владимир подошел к стенке и поскреб ее черепком. Сухие комочки земли посыпались к ногам.

«За полчаса, – размышлял Владимир, – можно сделать небольшое углубление в стенке и, упершись в него ногой, выползти на край ямы, а дальше… Дальше остается уповать на ночную тьму и мою звезду. А пока надо лечь и набраться сил».

– Эй, браток, – крикнул Владимир, задрав голову.

В яму заглянул знакомый солдат со шрамом.

«Хоть здесь повезло, – подумал Владимир, – убежать от него будет проще».

– Служба, водицы не принесешь?

Вместе с кружкой воды солдат, порывшись в карманах, протянул Владимиру сухарь. Немало удивившись, он кивком поблагодарил солдата и бережно засунул сухарь за пазуху. Пулькин лег на землю и закрыл глаза.

«Тоже мне, умники, и этот профессор очкастый. Невиновного человека к стенке поставить. Нет, надо делать уступ, земля не такая и твердая, – Владимир погладил ладонью острые края черепка. – А до леса метров сто, а может и того меньше. Этот – свой, – подумал Пулькин об охраннике, – он стрелять не будет. Уйду, как пить дать уйду».

– Вылезай! – незнакомый рябой ефрейтор спускал в яму лестницу.

Владимир растеряно на него уставился.

– Как, – прошептал Владимир, – майор же завтра сказал.

– Мне до майора, как до фельдмаршала Кутузова. Мне приказы отдает лейтенант. Сказано – сегодня, значит – сегодня.

Не видя ничего перед собой, спотыкаясь на дрожащих ногах, Владимир брел по извилистой тропке. За спиной слышалось тяжелое дыхание пожилого охранника, за ним, позвякивая лопатой, шел рябой. Шаги конвоиров то сливались в один шаг, то бухали вразнобой, гулко отдаваясь в голове Владимира.

«Боже, великий Боже! За что? Чем я перед тобой провинился? Нет, ты не дашь мне погибнуть, ты поможешь мне. Сотвори чудо! Спаси и помилуй!»

– Шире шаг, – подгонял рябой.

«Нет. Сейчас меня расстрелять они не имеют права. Без офицера сделать это они никак не могут. Да и по уставу расстрелять может только отделение. Это ж не лагерь какой-нибудь, а воинская часть».

Владимир обернулся:

– Братцы, мне о расстреле приказа никто не зачитывал. Сейчас на это прав никаких нету. Майор же сказал…

– Шире шаг, – буркнул рябой.

«Боже, праведный Боже, неужели дашь свершиться суду неправому? Помоги, спаси и помилуй!»

– Братцы, – Пулькин снова обернулся, – махорочкой не угостите?

Солдат со шрамом полез было в карман, но тут вмешался рябой: