4

Владимир Ильич Печёнкин не преувеличивал, когда на первых занятиях пообещал студентам, что они будут помнить его уроки до конца жизни. Чтобы получить зачёт по Истории КПСС, необходимо было законспектировать более двадцати работ классиков мирового пролетариата и великого вождя октябрьской революции. Записывая названия запятисотстраничных статей: «Манифест Коммунистической партии» Маркса и Энгельса, ленинские «Развитие капитализма в России», «Три источника и три составных части марксизма», некоторые нервно кашляли, другие отпускали скептические шуточки. Штейнберг и Соснихин от отчаяния бросились состязаться в острословии. Автору статьи «Что делать?» хоккеист Миши предложил позвонить в дорогую редакцию. Тогда как Юлик присвоил статус потерянных мыслей работе «Шаг вперёд, два шага назад». Текст «Как организовать соревнование?» оба весельчака из «единички» предложили направить Бережному, ведь каждый знал, что лучше Рудольфа Александровича организовывать соревнования не мог никто. После продиктованных названий «Задачи союзов молодёжи» и «Что такое советская власть?» в дискус включилась чуть ли не вся группа. Статья «О двоевластии» предполагала во всём довериться старостам Зубилиной и Попинко. «О продовольственном налоге» напомнила про ежемесячные сборы денег на бутерброды на уроках по физиологии. И всё было бы хорошо, если бы опять не встрял Шумкин. Торопясь записать название статьи «Что такое „друзья народа“ и как они воюют против социал-демократов?», Миша спросил, почему Ленин отделяет друзей от народа. Строго глядя на всех, Владимир Ильич ответил, что от студента, рассуждающего таким образом, он будет ждать по данной статье не конспект, как от остальных, а подробный реферат. И чтобы нагнать ещё больше страху на весёлых и языкатых элитников, парторг добавил, что от того, насколько парень разберётся в вопросе, зависит его допуск на зачёт.

Группа ненадолго утихла, но когда парторг продиктовал название работы «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме», Цыганок не утерпела.

– Владимир Ильич, пусть Шумкин ещё и эту работу проштудирует. Он у нас мало того что левый, так ещё и больной на всю голову, – улыбнувшись преподавателю, Мише девушка сделала «козу»: – Зачем ты вчера тыкал в Борюсика карандашом? Что тебе плохого сделал этот некогда достойный гражданин? А Витюшу зачем обидел?

Накануне Лысков предложил паре Зубилина-Шумкин найти на трупе грушевидную мышцу. Так как она входила в состав ягодичных мышц, а экспонат лежал на спине, Шумкин ответил преподавателю, что такой мышцы у Борюсика нет. Но Лысков настоял на выполнении задания. Перевернув труп, парень, ткнул в мёртвую ткань карандашом, тем самым, каким делал в тетради пометки.

– Студент, ты мне экспонат проткнёшь! – крикнул Лысков, шмыгнув носом. Запах формалина раздражал и без того нервную нервную систему преподавателя по анатомии.

– Чего кричать-то? Сами сказали: «экспонат руками не трогать». И вообще, не хочется мне тут ворочать с места на место всяких бывших алкашей, – пробурчал десятиборец. С тех пор как студенты начали работать с трупом, кто-то упорно распускал слухи, что добровольно отдать при жизни своё тело для опытов могут только алкоголики, которым за оформление соответствующей бумаги платят при жизни. Глянув на Серика и Симону, которых староста неделю уговаривала хотя бы присутствовать в Лаборатории, Зубилина приказала:

– Шумкин, не будь лохом, возьми пинцет и немедленно выкини свой карандаш в мусорное ведро. А то потом, задумавшись на уроке, сунешь его в рот как раз тем концом, каким ковырялся. Или Лизе одолжишь. – От такого предположения плохо стало не только Воробьёвой, но и Цыганок. Оглянувшись на группу тошнотиков, Зубилина продолжила: – И вообще Шумкин, если ты не начнёшь принимать желчегонные, то мы пожизненно определим тебя в пару к Кашиной.

Ира-высотница перестала шептаться с Арменом.

– Ой напугала. Да Мишка от меня на первом же занятии сбежит, не выдержит темпа, – заявила она, взяв пинцет и двинув Шумкина боком подальше от стола. К большом удивлению многих, Кашина полюбила занятия в Лаборатории.

– От тебя, Кашина, любой сбежит, – грустно проговорил Малыгин, глядя на нужную мышцу, ловко найденную высотницей: – Не понимаю ещё, как Армен тебя терпит.

– Женишься, поймёшь, – охладила Ира коллегу по сектору, пыхнув, как из брандспойта. Рита Чернухина трезвонила на весь институт, что хозяйка дачи, на которой поселился Малыгин, беременна от него. Слухи дошли до Горобовой, и декан срочно вызвала Виктора на разговор. В случае, если Капустина напишет жалобу, а та дойдёт до парторга, члену сборной СССР сразу же закроют выездную визу. И тогда о скором зимнем Чемпионате Европы прыгуну в высоту можно будет даже не мечтать.

Лысков, от которого не ускользнула смена настроения Малыгина, замахал руками:

– Шамкин, запиши себе, где искать грушевидную мышцу.

– Палстиныч, вы бы ещё сказали: «Заруби на носу». И я не Шамкин, а Шумкин. Миша.

– Хорошо, Шимкин, давай уже.

– Я не Шимкин и не Шамкин, я Муша Мишкин, – возмутился Шумкин, сам запутавшись. Когда весь класс отсмеялся, десятиборец написал на доске «Иванов» и объявил, что пойдёт и поменяет фамилию. – Надоело, что все дразнятся. Если я не всеядный, Лена, это не значит, что я злой. – Ответил он Зубилиной и, глядя на Малыгина сказал, что не его месте ни за что не стал бы жениться.

Но в том-то и дело, что на месте Малыгина был только он сам. Отчего уже в начале декабря Виктору пришлось расписаться с Лолой Капустиной. Из приглашённых на бракосочетании были только свидетели Попович и Чернухина. Выйдя из ЗАГСа, штангист и высотник пошли в Люберцах в ближайшую пивнушку.

Конспектировать работы Ленина можно было только в читальном зале, поэтому в одну из суббот, после обеда, Николина осталась в институте. В библиотеке сидели только Юра Галицкий и Катя Глушко. Взяв «Апрельские тезисы» и «Социализм и религия». Лена подошла к ним.

– Вся власть Советам! А Религия – опиум для народа! – весело процитировал Юра основные тезисы вождя пролетариата. Из двух работ для экзамена стоило запомнить только их. Похвалив старшекурсника за хорошую память, Николина положила книги на край соседнего стола и села рядом. От запаха её волос читальный зал вытянулся для Юры в бесконечность, а её голос был осязаем настолько, что его хотелось даже потрогать.

Они не виделись с того дня, как Галицкий приходил на Курскую. Встречаясь то в холле, то в столовой, то где-то в коридоре на этаже, они дружественно обменивались приветствиями. А вот общаться им не удавалось. Юра думал, что Николина встречается с Володей Стальновым. Лена была уверена, что у Галицкого завязались отношения с Глушко, ведь они ещё в колхозе работали вот так же в паре, как сидят сейчас. Спросить бы про это… Но библиотекарь уставилась, готовая в любой момент пресечь всякие разговоры. Наклонившись, девушка отметила на ухо новую причёску Юры и его укороченные усы над верхней губой.

– Что-то ты припозднилась с заданием, – прошептала Катя, указав взглядом на книги, как строгая училка. Подтянув свитер, чтобы мысик выреза не сильно оголял грудь, Николина объяснила, что её конспекты написаны давно, а эти – для Андронова и Сычёвой. Игнат срочно вылетел в Красноярск, так как его сестре предстояла сложная и срочная операция. А для набожной Симоны испытанием было бы писать, что религия это один из видов духовного гнёта. Выручая товарищей, группа взялась писать конспекты вместо них. Две тетради переходили из рук в руки, как полковое красное знамя, постепенно заполняясь. Каждому студенту дали по несколько работ. То, что почерк мог быть разным, никого не волновало. Принимая тетрадь с конспектами, Владимир Ильич, не открывая, складывал её в стопочку и ставил в зачётной ведомости крестик. А так как память на лица и фамилии была у парторга не очень хорошая, то на зачёт вместо Андронова решили отправить первокурсника с педагогического факультета, такого же высокого, носатого и чубатого, как Игнат.

– А хочешь, я помогу тебе? – предложила Катя и, заметив одобрение Галицкого, улыбнулась.

Отдавая тетрадь через час, Глушко задержала руку Галицкого, поощрившего её усердие рукопожатием.

– Ребята, наверное, я пойду, – стала прощаться Лена, почувствовав себя лишней. Глядя, как она торопится собрать тетради, Галицкий кивнул:

– Конечно, иди. А то Вовка у нас парень ревнивый.

– При чём тут Вовка? – Лена подняла голову. Её удивление вряд ли было наигранным. Юра растерялся:

– Разве он не провожает тебя каждый вечер до дома?

Лена покачала головой.

– Холодно, Юра. Совсем холодно, – ответила она, как в игре, где жарче становилось, только по мере приближения к заветному месту. Галицкий стушевался, беспомощно глядя на Катю. Пробуя бороться каждый со своими эмоциями, трое молодых людей покинули библиотеку и спустились к гардеробной. Наверное, они так и расстались бы в тот вечер, не зная, как быть дальше и что говорить, если бы уже на крыльце Глушко не предложила ребятам сходить на фильм с Бельмондо.

По дороге в кинотеатр Галицкий возбуждённо рассказывал девушкам то про какой-то рецепт томатной приправы, что он сварил не так давно и ради эксперимента, то про Кранчевского. На правах будущего мужа и отца Виктор переселился в Москву. Поравнявшись с базаром, Галицкий вспомнил, что Малыгин и Попович добились-таки от Горобовой разрешения для торговца курами посещать лекции. Павел Константинович позволил Николаю даже присутствовать также на его занятиях. В коллектив Капустин влился моментально. Умел он, где нужно понравиться, где стоит – уйти в сторону. С Шумкиным они сошлись, так как один был изощрённым поваром, другой неуёмным обжорой. Николай теперь часто бывал на даче ребят и приносил им то целую курицу, то с десяток яиц. Галицкому новый товарищ нравился прямотой. Весело размахивая руками на ходу, чтобы поскорее согреться, Николина вспомнила, как Капустин, пообещав, принёс ей килограмм куриных потрохов, а в общежитие, где часто вечером не было света, дал с десяток свечей. В «единичке» взрослого товарища полюбили почти все. Даже Кашина улыбалась ему. Было в Николае то грубое мужское, что притягивало москвичку. Вот только Капустин совсем не реагировал ни на подмигивания эффектной Кашиной, ни на кокетливые взгляды модной Масевич.

Лена и Юра так бойко переговаривались, что не заметили, как Катя отстала. Юмор и красноречие юноши были заметно не для неё. Дойдя до станции, москвичка стала прощаться. Лёгкость, с какой Юра поверил её «забытым делам», смутила Николину.

– Я что-то сделала не так? – спросила она у Галицкого. Вместо ответа старшекурсник взял блондинку под руку и радостно повёл к кинотеатру.