Архитектура

К середине XIX века строгие здания, выстроенные в стиле классицизма, начинают приедаться. Для русских либералов господствовавшие тогда в архитектуре стили классицизм и ампир становятся воплощением николаевского полицейского государства, в котором не было места ничему новому, свободному и естественному.

Кроме того, с ходом промышленного развития владельцы домов стали предъявлять более высокие требования к функциональному устройству зданий: к их комфортабельности, гигиеничности, к освещению, отоплению и вентиляции. Классицизм, ориентирующийся прежде всего на красоту и гармоничность фасада, просто не мог удовлетворить подобные требования.

«В истории стилей наступают моменты известного истощения, – писал немецкий искусствовед А. Бринкман. – Классицизм, дохнувший своим рассудочным холодом, в конце концов, вызвал протест: против него восстали и чувство, и новая жажда живой жизни».

Так, в Европе, а затем и в России начал формироваться новый стиль – так называемый эклектизм, или историзм, использующий элементы так называемых «исторических» архитектурных стилей (неоренессанс, необарокко, неорококо, неоготика, неомавританский стиль, неовизантийский стиль, псевдорусский стиль, индо-сарацинский стиль). Достаточно пройтись по Каменноостровскому проспекту, чтобы понять, насколько яркими и интересными могут быть фасады доходных домов, выполненные в стиле эклектики. В таком доме хотелось жить, сюда хотелось приглашать гостей, его было легко найти, легко заметить на улице. Одного из ведущих архитекторов, работавших в стиле эклектики, А.И. Штакеншнейдера, назвали «мастером комфортных помещений». Кроме того, архитекторы-эклектики «освоили» постройку зданий из кирпича, что значительно удешевляло строительство.

Следующим шагом развития архитектуры, одновременно отрицавшим прошлое и возрождавшим его на новом уровне, становится стиль модерн (от фр. – «современный»), который продолжил главную тенденцию – создание комфортных помещений, отвечающих вкусам и запросам владельцев. Только на этот раз архитекторы не искали вдохновения в постройках ушедших эпох, а создали новый универсальный синтетический стиль. О зданиях в стиле модерн говорят, что они построены как бы «изнутри наружу», т. е. внутреннее пространство определяет внешний облик. Фасады таких домов подчеркнуто несимметричны, архитекторы отказываются от прямых линий и углов в пользу более естественных, «природных» очертаний. В конструкциях и отделке используются необычные для XIX века материалы: железобетон, чугун, сталь, витражи, глазурованная керамика.

Одним из выдающихся петербургских архитекторов, работавших в стиле модерн, был Роберт-Фридрих Мельцер. В качестве архитектора Императорского двора, он принимал участие в отделке интерьеров множества царских резиденций: Зимнего дворца, Аничкова дворца, Александровского дворца в Царском Селе, Нижнего дворца и Коттеджа в Петергофе, императорского дворца в Ливадии, дворца великого князя Михаила Александровича.

В 1900 году Мельцер назначен главным архитектором Русского павильона на Всемирной выставке в Париже. В 1913 году он спроектировал один из домов для рабочих в жилом городке завода «Людвиг Нобель» (Лесной пр., 20, корп. 15). К сожалению, этот замечательный пример, когда императорский архитектор строит дома для рабочих, остается единственным в своем роде. Для того чтобы лучшие архитекторы начали стоить дома для людей небогатых и незнатных, понадобилось буквально перевернуть всю Россию.

Но мечта о новой архитектуре уже зародилась. Ее можно увидеть воочию, прочитав главу «Четвертый сон Веры Павловны» романа Н.Г. Чернышевского «Что делать?».

«Здание, громадное, громадное здание, каких теперь лишь по нескольку в самых больших столицах, – или нет, теперь ни одного такого! Оно стоит среди нив и лугов, садов и рощ. Нивы – это наши хлеба, только не такие, как у нас, а густые, густые, изобильные, изобильные. Неужели это пшеница? Кто ж видел такие колосья? Кто ж видел такие зерна? Только в оранжерее можно бы теперь вырастить такие колосья с такими зернами. Поля – это наши поля; но такие цветы теперь только в цветниках у нас. Сады, лимонные и апельсинные деревья, персики и абрикосы, – как же они растут на открытом воздухе? О, да это колонны вокруг них, это они открыты на лето; да, это оранжереи, раскрывающиеся на лето. Рощи – это наши рощи: дуб и липа, клен и вяз, – да, рощи те же, как теперь; за ними очень заботливый уход, нет в них ни одного больного дерева, но рощи те же, – только они и остались те же, как теперь. Но это здание, – что ж это, какой оно архитектуры? теперь нет такой; нет, уж есть один намек на нее, – дворец, который стоит на Сайденгамском холме: чугун и стекло, чугун и стекло – только. Нет, не только: это лишь оболочка здания, это его наружные стены; а там, внутри, уж настоящий дом, громаднейший дом: он покрыт этим чугунно-хрустальным зданием, как футляром; оно образует вокруг него широкие галереи по всем этажам. Какая легкая архитектура этого внутреннего дома, какие маленькие простенки между окнами, а окна огромные, широкие, во всю вышину этажей! Его каменные стены – будто ряд пилястров, составляющих раму для окон, которые выходят на галерею. Но какие это полы и потолки? Из чего эти двери и рамы окон? Что это такое? серебро? платина? Да и мебель почти вся такая же, – мебель из дерева тут лишь каприз, она только для разнообразия, но из чего ж вся остальная мебель, потолки и полы? «Попробуй подвинуть это кресло», – говорит старшая царица. Эта металлическая мебель легче нашей ореховой. Но что ж это за металл? Ах, знаю теперь, Саша показывал мне такую дощечку, она была легка, как стекло, и теперь уж есть такие серьги, брошки; да, Саша говорил, что, рано или поздно, алюминий заменит собою дерево, может быть, и камень. Но как же все это богато! Везде алюминий и алюминий, и все промежутки окон одеты огромными зеркалами. И какие ковры на полу! Вот в этом зале половина пола открыта, тут и видно, что он из алюминия. „Ты видишь, тут он матовый, чтобы не был слишком скользок, – тут играют дети, а вместе с ними и большие; вот и в том зале пол тоже без ковров, – для танцев“. И повсюду южные деревья и цветы; весь дом – громадный зимний сад…

…Такой же хрустальный громадный дом, но колонны его белые. „Они потому из алюминия, – говорит старшая сестра, – что здесь ведь очень тепло, белое меньше разгорячается на солнце, это несколько дороже чугуна, но по-здешнему удобнее“. Но вот что они еще придумали: на дальнее расстояние кругом хрустального дворца идут ряды тонких, чрезвычайно высоких столбов, и на них, высоко над дворцом, над всем дворцом и на полверсты вокруг него, растянут белый полог. „Он постоянно обрызгивается водою, – говорит старшая сестра, – видишь, из каждой колонны подымается выше полога маленький фонтан, разлетающийся дождем вокруг, поэтому жить здесь прохладно: ты видишь, они изменяют температуру, как хотят“. – „А кому нравится зной и яркое здешнее солнце?“ – „Ты видишь, вдали есть павильоны и шатры. Каждый может жить, как ему угодно; я к тому веду, я все для этого только и работаю“. – „Значит, остались и города для тех, кому нравится в городах?“ – «Не очень много таких людей; городов осталось меньше прежнего, – почти только для того, чтобы быть центрами сношений и перевозки товаров, у лучших гаваней, в других центрах сообщений, но эти города больше и великолепнее прежних; все туда ездят на несколько дней для разнообразия; большая часть их жителей беспрестанно сменяется, бывает там для труда, на недолгое время…“

Конец ознакомительного фрагмента.