Мы решили прежде всего осмотреть внутренность самого здания и потом уже походить по двору и потолкаться среди самих фабричных. Широкая дверь в середине фасада здания вела вовнутрь, да и народ входил и выходил каждую минуту через эту дверь, поэтому и мы направились в нее же. Громаднейшая широкая лестница показывала, что здание приспособлено для большого количества жителей; стены были вымазаны простой краской, но носили следы чистоты и опрятности, здоровые чугунные или железные перила внушали доверие к солидности и прочности здания. Мы поднялись на одну лестницу и вошли в коридор, в котором нас, как обухом по голове, ударил скверный, удушливый воздух, распространявшийся по всему коридору из антигигиенических ретирадов. Не проходя по коридору этого этажа, мы поднялись выше, где было несколько свежее, но тот же отвратительный, удушливый запах был и здесь. Пройдя часть коридора, мы вернулись и поднялись еще выше этажом. И там было не легче, но мы решили уже присмотреться ближе, поэтому прошли вдоль по коридору и зашли в ретирадное место для обзора, потом, набравшись смелости, начали открывать двери каморок и заглядывать в них. По-видимому, это никого не удивляло, и нас не спрашивали, кого мы ищем.

Отворив, таким образом, двери одной каморки и никого там не застав, мы спокойно взошли и затворили за собою дверь. Нашим глазам представилась вся картина размещений и обстановки этой комнаты. По правой и левой стороне около стен стояло по две кровати, заполнявшие всю длину комнаты почти без промежутка, так, что длина комнаты как бы измерялась двумя кроватями; у окна между кроватями стол и невзрачный стульчик; этим и ограничивалась вся обстановка такой каморки. На каждой кровати спало по два человека, а значит, всего в комнате жило восемь человек холостяков, которые платили, или, вернее, с которых вычитали, за такое помещение, от полутора до двух рублей в месяц с каждого. Значит, такая каморка оплачивалась 14 или 16 рублями в месяц; заработок же каждого обитателя колебался между 8 и 12–15 рублями в месяц. И все же фабрикант гордился тем, что он благодетельствует рабочих, беря их на работу с условием, чтобы они жили в этом доме, если только таковой не набит битком.

Мы вышли из каморки и заглянули еще в несколько. Все каморки были похожи одна на другую и производили угнетающее впечатление. У нас пропала охота осматривать дальше – общую кухню, прачечную и помещения для семейных, где серая обстановка скрашивалась лишь одеялом, составленным из бесчисленного множества разного рода лоскуточков ярких цветов и которое покрывало кровать, завешенную пологом. Полог служил двум целям: с одной стороны, он должен был прикрыть нищету, с другой – он удовлетворял чувству элементарной стыдливости, ибо рядом стояла такая же семейная кровать с такой же семейной жизнью. Все это было слишком ужасно и подавляло меня, заводского рабочего, живущего более культурной жизнью, с более широкими потребностями.

Мы двинулись к выходу. На огромной лестнице мы остановились и рассматривали автоматические приспособления для тушения пожара. Но все эти шланги, свинцовые трубы и приспособления не могли внушить к себе ни симпатии, ни доверия; эти блестящие медные краны и гайки не могли сгладить впечатления от голых, неопрятных, скученных кроватей и от стен, на которых подавлено и размазано бесчисленное множество клопов. Сзади слышен стоном стонущий гул в коридоре, отвратительный воздух беспрестанно надвигается оттуда же, и все сильней и сильней подымается в душе озлобление и ненависть против притеснителей, с одной стороны, и невежества – с другой, не позволяющего уяснить причины маложеланного существования».

Рабочие мелких предприятий (пекари, сапожники, коробочники, столяры и пр.) часто ночевали прямо в рабочем помещении. Об этом свидетельствуют данные медицинской полиции столицы середины 90-х годов XIX века, а также анкетных опросов петербургских рабочих в 1908 году.

«Дном» являлись ночлежные дома. В декабре 1910 года исследователь К.В. Караффа-Корбутт писал: «Характер населения ночлежных домов за последнее десятилетие резко изменился. Если раньше в немногочисленных ночлежных домах Петербурга ютились „отбросы“ городской жизни, то теперь всевозрастающая дороговизна жизни и в особенности квартир гонит в ночлежные дома рабочее население столицы, которое раньше находило приют в углах и дешевых квартирах».

В 1910 году треть постояльцев-мужчин ночлежных домов столицы составляли мастеровые и ремесленники и еще одну треть – чернорабочие, т. е. можно сделать заключение, что ночлежки фактически стали представлять «своеобразный тип дешевых квартир для беднейшего рабочего люда столицы», говоря словами Караффы-Корбутта.

* * *

При подобных условиях жизни заболеваемость населения была высокой. Первое место по распространенности в конце XIX – начале XX века занимала «бугорчатка легких», или туберкулез, летальный исход которой составлял в среднем 16,5 % всего числа смертных случаев.

«Энциклопедия Брокгауза и Эфрона» отмечает, что болезнь «поражала преимущественно необеспеченные и занятые тяжелым и антигигиеническим трудом классы населения Петербурга. От чахотки, напр., из 100 умерших данной профессиональной группы умирает: 63 папиросницы, 62 чел., занятых в типографиях, по 61 – газо– и водопроводчиков, переплетчиков, коробочников, брошюровщиков; 60 живописцев, свыше 50 граверов, резчиков по стеклу, обойщиков, портных, шляпочников, медников, бронзовщиков, портных, парикмахеров, писарей, чертежников, слесарей и жестянщиков; ниже 50 %, но все-таки выше среднего (для чахотки средний процент умерших старше 15 лет равен 32), дают прочие группы, также занимающиеся тяжелым трудом. От крупозного воспаления легких при среднем проценте смертности, равном 8,2, умирают всего более лица, работающие на открытом воздухе (мусорщики, метельщики, мостовщики, каменщики, штукатуры, печники, садовники и огородники, от 18 до 17 %), от брюшного тифа (при среднем проценте – 4,6) – студенты (19,6), мусорщики, метельщики, мостовщики, плотники, полотеры (от 13 до 20 %); от алкоголизма (ср. 1, 95 %) – полотеры, мясники, колбасники, проститутки, извозчики, ломовые, носильщики тяжестей, банщики, парикмахеры, башмачницы, сапожники (от 4 до 9)».

Заболеваемость и смертность напрямую зависела от условий жизни, которые определялись квартплатой. В квартирах, где плата на жителя была выше 100 руб., умирало 14 человек из тысячи, в квартирах же, где плата была менее 20 руб., коэффициент смертности был в 2 раза больше – 30 человек из тысячи. Также различались коэффициенты смертности от чахотки (соответственно 25 и 45 человек на тысячу), от болезней питания (12 человек среди обеспеченного населения и 38 среди необеспеченного), от болезней пищеварения – 16 и 52 человека, и от тифов – 2 и 6 человек.

Наличие в квартире водопровода также влияло на продолжительность жизни, так как обеспечивало выполнение элементарных гигиенических процедур. К 1900 году абонентами городской водопроводной сети числилось около 70 % петербургских домов, но оставшиеся 30 % как раз и приходились на беднейшие районы. В Петербурге в 1890 году водопровод имелся примерно в 25 %, ватерклозет – в 12 % однокомнатных квартир (которые с известной долей условности можно считать по преимуществу рабочими).

В 1895–1896 годах было проведено обследование жилищ рабочих в одном из пригородов и на Выборгской стороне Петербурга. На Выборгской стороне оказалось 12 квартир с водопроводом, в 23 случаях жильцы пользовались водопроводом в коридоре, в 7 – во дворе и в других местах, и в 41 квартире пользовались водой, привозимой в бочках. В пригороде не было ни одной квартиры с водопроводом. Жильцы лишь 27 из 90 квартир пользовались водопроводом во дворе, а остальные покупали воду у водовоза или сами носили ее из ближайшего источника, который «в большинстве случаев представлял… очень загрязненную речку или ручей».

* * *

Разумеется, предпринимались попытки улучшить эту ситуацию. При многих заводах открывались больницы, детские ясли и даже избы-читальни. Но усилий отдельных промышленников было явно недостаточно.

В апреле 1903 года по инициативе ученого Д.А. Дриля учреждено Товарищество устройства и улучшения жилищ для трудящегося нуждающегося населения, позднее переименованное в Товарищество борьбы с жилищной нуждой.

Главной задачей товарищества было создание «гигиенических, рационально устроенных жилищ для бедного населения» с организацией «при домах учреждений, способствующих улучшению быта и жизненной обстановки, каковы столовые, читальни, детские сады и т. п.».

Свой первый опыт товарищество решилось предпринять на Васильевском острове, в Галерной гавани – районе со сплошной деревянной застройкой, где жили рабочие и беднейшие мещане.

«Галерная гавань – частичка громадного и великолепного города, в котором вы живете и наслаждаетесь, далеко у взморья, на самом конце Васильевского острова, по соседству со Смоленским кладбищем; ненадежный приют самого бедного петербургского народонаселения, о существовании которого вы только подозреваете – того народонаселения, которое замирает от страха при малейшем возвышении воды и рискует быть потопленным всякий раз, когда в серый осенний день воет ветер, раздается зловещий звук пушек, днем развеваются флаги на Адмиралтейской башне, а ночью зажигаются роковые фонари», – писал публицист XIX века Иван Панаев.

Обширный участок для рабочего городка на углу Малого проспекта Васильевского острова и Гаванской улицы был приобретен у принцессы Е.Г. Саксен-Альтенбургской. Городок решили назвать Гаванским.

Автором проекта стал архитектор Н.В. Дмитриев (при участии В.А. Федорова), по совместительству председатель правления товарищества. Для изучения западного опыта создания дешевых жилищ его командировали в Западную Европу. С особым интересом он изучал английский опыт (в частности, строительную деятельность лорда Раутона в Лондоне). 28 апреля и 12 июня 1904 года состоялась закладка зданий, параллельных Малому проспекту. Позднее были сооружены еще два корпуса вдоль Гаванской улицы (современный адрес – Малый пр. В. О., 69, 71; Гаванская ул., 47), здесь проживало свыше 1000 человек. Для семейных предназначались две сотни малогабаритных квартир (в одну, две или три комнаты), для одиноких – 110 отдельных комнат с общими кухнями. В торцевых частях двух домов у проспекта располагались магазин и ясли. Первый этаж здания в глубине квартала заняло четырехклассное училище, а в дворовом корпусе разместился общественный центр городка – чайная-столовая, зал для чтений, библиотека и гимнастический зал.

Гаванский рабочий городок

Другую попытку строительства домов для рабочих предпринял в 1892 году архитектор Владимир Петрович Кондратьев. Вместе со своим старшим братом Леонидом он занимался обмером квартир в домах, предназначенных на снос. Его поразили ужасные жилищные условия, скученность и непомерно высокие цены на жилье для бедноты. В своем дневнике он записал: «Почему бы не построить хороший дом специально для рабочих? Ведь он не будет убыточным. Рабочие обычно за квартиру платят очень много».

В 1892 году В.П. Кондратьев получил звание техника, дающее право производства работ по гражданскому строительству, после чего уехал в Европу набираться опыта. Вернувшись, создал Общество взаимного благоустройства жизни семейных рабочих, главной задачей которого было строительство образцовых жилищ для рабочих. В течение пяти лет он добивался утверждения устава кооперативного общества и, не дождавшись положительного ответа Министерства внутренних дел, начал строительство на собственные средства. Один из его знакомых – Г.М. Кржижановский, порекомендовал В.П. Кондратьеву прогрессивно настроенных рабочих, инженеров и студентов, которые создали группу проектировщиков образцового городка-коммуны.

Для строительства купили участки по Лубенской улице (№ 3, 5, 8, 16 и 20/31 на углу Смоленской ул.). Летом 1904 года построили первый дом, получивший название «Порт-Артур» (современный адрес – Смоленская ул., 31/Заозерная ул., 20). Вслед за ним началось строительство второго дома под названием «Маньчжурия» (Заозерная ул., 3).

Для жильцов имелись бесплатные бани, библиотека, школа, музыкальная комната с набором инструментов и кинозал. Здание было оснащено мусоросжигающей печью, которая, по тем временам, являлась технической новинкой. Летом для детей жильцов в Петергофе был организован детский сад на 30 мест, который назывался Летней колонией.

В 1905 году наконец утвердили многострадальный устав Общества, но в урезанном виде. Часть положений (взаимная помощь, соревнование в знании и созидательном труде и т. д.) изъяли. Возмущенный В.П. Кондратьев издал частным образом первоначальную редакцию устава в виде брошюры и начал распространять его в рабочих районах города, за что его арестовали, но вскоре освободили (взяв обязательство уничтожить оставшийся тираж и не повторять подобного впредь). Из-за ареста он потерял дешевые кредиты во всех банках города. Строительство «Маньчжурии» остановилось. Для продолжения работы В.П. Кондратьев взял в кредит у князя Кочубея 250 тыс. руб. золотом под весьма высокие 22 % годовых. Это позволило завершить строительство «Маньчжурии», но для выплаты долгов ему пришлось продать земли, купленные для развития рабочего городка, и отдавать большую часть средств, получаемых строительной практикой. Строительство рабочего городка завершилось.

Комплексы «Маньчжурия» и «Порт-Артур» так и не стали родоначальниками новой жизни. Д.А. Засосов и В.И. Пызин в своей книге «Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов» писали: «Если подле трактира или чайной поднимался скандал и дело доходило до драки прохожие говорили: „Опять портартуровцы воюют“ или „Опять «Маньчжурия» дерется“»… Нам пришлось познакомиться с бытом этих домов, так как мы, уже будучи студентами, принимали участие в их обследовании. Бледные дети, истощенные женщины, пьяные мужчины, разухабистые девицы легкого поведения – вот кого можно было встретить в этих домах. Вечером дом шумел: играли на гармониках, пели пьяными голосами, шла картежная игра, ссорились. Воры возвращались с промысла, тут же скупщики краденного – портные – перешивали до неузнаваемости украденное пальто или пиджак… Жалко было смотреть на этих людей, отвыкших от трудовой жизни, соблазнившихся на эту жизнь, проводивших время в попойках, в карточной игре, в каком-то угаре. Еще грустнее было смотреть на детей, которые видели всю грязь этого ненормального быта».

Впоследствии В.П. Кондратьев становится гласным Городской думы, за работу в которой неоднократно получал благодарственные адреса от рабочих. В декабре 1917 года он передал «Порт-Артур» советскому правительству. Затем некоторое время занимал должность руководителя наркомата промышленности и торговли, позднее становится начальником технического отдела наркомата социального обеспечения. В 1920-м занимает должность главного архитектора Воронежской области, а свою профессиональную деятельность закончил в должности инспектора по строительству Театра Советской армии в Москве. В.П. Кондратьев одним из первых удостоен персональной пенсии республиканского значения. Умер в 1952 году.

Подобные частные инициативы не могли решить проблему полностью. Они лишь показывали пути и условия ее решения. И одним из этих условий был учет архитектором при проектировании зданий нужд и потребностей жильцов вне зависимости от их состоятельности и родовитости.