Цитаты из книги «Закрой дверь за совой»

«Хорошее воспитание часто принимают за хорошее отношение». Эту истину Ирма усвоила очень рано.

Она желает надеть ее на семейное торжество и заставить любимых родственников плакать от зависти. Я ее понимаю. Мы все ненавидим любимых родственников, дай им бог здоровья. Вот она придет в банк, счастливая, в расцвете своих восьмидесяти пяти лет. И что она обнаружит в ячейке?

Закон, считал Макар, это всего лишь правила, с помощью которых одним людям удобно управлять другими.

– Отправляет рубль? – Обычно чуть больше. Стольник, кто-то даже не жалеет двухсот рублей. И что он видит на следующий день? – Четыреста рублей? – Верно. Удваивается лишь новая сумма, переведенная на счет. Поэтому наш голубчик переводит… сколько? – Тысячу! – Двести пятьдесят, – улыбнулся Гройс. – На этом этапе человек еще сам не верит своему счастью и хочет убедиться, что все взаправду. Через сутки на его счету оказывается пятьсот рублей, и вот тогда он играет по-крупному. Пять тысяч! – И вы отдаете ему десять? – Конечно. – А если он уйдет с этими десятью тысячами и больше не появится? Вы останетесь в минусе. – Один из двадцати уйдет, – согласился Гройс. – Но мне хватит и девятнадцати. Они уже прочно сидят на крючке. Самый важный

В эту секунду старуха действительно походила на сумасшедшую – или на человека, у которого есть цель, что иногда одно и то же.

– А если про субъективную картину? – Когда ты уходишь с фотографии. – Что это значит? – Вот сижу я, думаю о своей жизни, – сказал Сергей. – И если в этот миг сделать фотографию моментальной камерой – «полароидом» воображаемым – то на моем снимке я буду в центре. Так с самого детства повелось. Вот я маленький с папой на рыбалке. Вот в футбол играю. Вот в институт поступил. Женился. Развелся. И везде фокус на мне, сечешь? – Секу, – сказал Макар. – А потом? – А потом наступает момент, когда ты отдыхаешь с семьей на даче летним вечером, шашлыки с мангала снимаешь и по тарелкам раскладываешь, – а рядом жена, вокруг дети твои бегают, теща с тестем хлопочут, домашнее вино разливают, сосед из-за забора поглядывает… И ты вдруг понимаешь, что если сейчас сделать снимок, в центре уже будешь не ты. А твой ребенок. Как будто воспоминание об этом дне – оно одно-единственное, и твой сын неумолимо оттягивает его к себе, отбирает. Ты превращаешься в декорацию для чужой жизни. Сначала это случается пару раз в год. Потом чаще. И не замечаешь, как сам начинаешь думать о себе как о второстепенном герое, потому что твоя роль главного персонажа подошла к концу. Ты на этой сцене еще долго останешься, но зрители уже смотрят не на тебя. В тот момент, когда ты это ощутил, молодость закончилась. Я так думаю.

Если ты про объективную картину, то лет в шестьдесят, – нехотя сказал он. – Как говорила моя бабушка, есть молодость и зрелость, а у зрелости три стадии: «ничего не болит», «что-то побаливает» и «сегодня целый день ничего не болело». Если здоровый человек ложится спать и думает «сегодня целый день ничего не болело», значит, он старик.

Когда человек начинает стареть? – спросил он.

мы уже пропили невинность, поздно корячиться и надевать панталоны.

больше вашей веры в человечество меня восхищают только трусы с кармашками, которые шьет Ивановская фабрика нижнего белья