Часть первая
Знакомство

Было два часа пополудни, когда я решилась на побег. Крадучись пробралась мимо комнаты родителей, по дороге подивившись молодецкому храпу моего батюшки, который изволил почивать после сытного обеда, закончившегося всего полчаса назад. Сморил сон и остальных постоянных обитателей дома. Только в обеденном зале хлопотали служанки, убирая тарелки и расставляя стулья после трапезы. Мимо дверей этого помещения я прошла уже не таясь. И рыжая нахалка Ельгия, которая постоянно самым наглым образом перечила хозяевам и была уже неоднократно в наказание за это оставлена без ужина, и тихая, скромная Ольгетта прекрасно знали о моих ежедневных отлучках из дома. Знали они и то, куда я собиралась. Поэтому лишь одобрительно помахали мне рукой и вдвойне засуетились, торопясь окончить уборку. Зуб даю, и часа не пройдет, как они присоединятся ко мне на берегу озера, торопясь накупаться вдоволь, пока остальные домочадцы сладко отдыхают. А я и не против – вместе веселее. Тем более что служанки всего на пару лет меня старше, то есть общих тем для разговоров всегда хватает. Интересно ведь обсудить подальше от ушей грозной воспитательницы, как смуглый черноволосый конюх Ирган накануне многозначительно перемигивался с Ельгией, а деревенский весельчак и балагур Нортон ни с того ни с сего вручил Ольгетте при случайной встрече букет полевых цветов.

Однако у самого порога дома меня поджидало разочарование. Стоило мне только взяться за дверную ручку, как позади раздался свистящий гневный шепот:

– Саэрисса Катарина, куда вы собрались?

Я тихо прошептала ругательство, которому меня накануне научил Ирган. Правда, смысл его ускользнул от моего понимания, было там что-то про собак и их размножение, но, судя по пунцовому лицу конюха и тому, как он умолял меня не выдавать его, если кто-нибудь спросит, откуда я знаю такие слова, это выражение считалось сверхнеприличным.

– Саэрисса, что вы там бормочете себе под нос? – Шепот ощутимо приблизился, и в мое плечо пребольно вцепилась костлявая сухенькая ручка. – Еще раз повторяю вопрос: куда вы собрались?

Я нехотя повернулась и смиренно уставилась себе под ноги, опасаясь даже лишний раз посмотреть на тин Ималию – высокую худощавую старуху, в любую погоду затянутую в строгое черное платье. Не стал исключением и этот день, хотя на улице царила жаркая солнечная погода.

Тин Ималия обучала меня хорошим манерам, правилам этикета и ромалийскому языку, готовя к первому выходу в свет. И я уже выть хотела от этой вездесущей старой карги, на корню пресекающей любые мои забавы. Мол, негоже девушке из знатной семьи носиться по окрестностям, гоняя воробьев и сверкая голыми щиколотками. И уж тем более негоже саэриссе щеголять совершенно неподобающим загаром, который к лицу только крестьянкам. Сейчас в моде изысканная бледность, отдающая в мертвецкую синеву. Мои родители умрут от стыда, вынужденные осенью представить высшему свету какую-то разбойницу и простолюдинку вместо скромной дочери из древнего рода.

Именно из-за нее я каждый день чуть ли не ползком покидала дом. Более чем уверена, что тин Ималия не одобрила бы мои ежедневные купания с последующим загоранием. И даже страшно подумать, в какой ужас бы она пришла, узнав, что компанию мне в этом занятии составляют служанки!

До сего дня все проходило благополучно. Я сбегала на озеро, где проводила время в свое удовольствие, и ближе к ужину тихонько возвращалась. Но сегодня, по всей видимости, придется остаться в душном, сонном доме и сходить с ума от скуки до вечернего чаепития, по традиции проводившегося на свежем воздухе.

– Саэрисса! – Тин Ималия, и во второй раз не дождавшись ответа на свой вопрос, гневно выпрямилась во весь немаленький рост. Изрядно повысила голос, уже не утруждая себя шепотом, и принялась меня отчитывать, тыча пальцем чуть ли не мне в нос: – Катарина, вынуждена признать: вы мое самое большое разочарование! В ваши годы не пристало помышлять о развлечениях, присущих простолюдинам, но никак не представительницам дворянства. О чем вы думаете, собираясь куда-то без сопровождения слуг или охраны? Вам всего пятнадцать! А вдруг на вас нападут? Вдруг вас похитят или, не приведи небо, убьют? Да что там, у меня язык не поворачивается сказать, что могут сделать разбойники с молоденькой глупенькой девицей, тем более одетой столь… столь развратно!

И она окинула меня таким гневным взглядом, что мне моментально стало жарко дышать. Я смущенно уставилась в пол, нервно разглаживая несуществующие складки на поясе платья. И что ее так возмутило в моем наряде? Ничего не понимаю! Ну да, длиной не в пол, а немного короче, чтобы было удобнее бегать и лазить по деревьям. Но и что из этого? Ельгия порой вообще платья по колено носит, и никто ей ничего не говорит.

Однако здравый смысл подсказал мне, что приводить в пример рыжеволосую нахальную девицу, которая не раз и не два до хрипоты ругалась с Ималией, не самая лучшая идея, поэтому я промолчала. Помнится, в прошлую свою ссору со служанкой моя воспитательница так кричала, что я всерьез испугалась, не хватит ли ее удар.

– Я просто хотела прогуляться и собрать полевых цветов, – проблеяла я, разглядывая отскобленные трудолюбивой Ольгеттой половицы и опасаясь лишний раз посмотреть на разъяренную старуху. – Тин, кто на меня тут может напасть? И потом, бегаю я быстро, кричу громко…

– Это не те качества, которыми надлежит гордиться девушке из знатного семейства! – Ималия не оценила мою слабую попытку разрядить обстановку шуткой. Укоризненно зацокала языком. – Извините, саэрисса Катарина, но я буду вынуждена рассказать о вашей выходке родителям. Думаю, ваш проступок заслуживает самого сурового наказания.

Я опустила голову еще ниже, пряча улыбку на губах. Слова воспитательницы меня не напугали, а лишь рассмешили. Да, батюшка никогда не спорил с тин Ималией, когда та жаловалась на мое вопиющее поведение, поскольку сам откровенно побаивался громогласной строгой женщины. Он усердно делал вид, что мне не избежать суровой порки. Кричал, багровея лицом и потрясая над головой кулаками. Обещал выбить из меня всю дурь розгами, после чего запирался со мной в кабинете и угощал засахаренными фруктами, изредка хлеща воздух длинным тонким прутом. При каждом ударе я взвизгивала, словно от боли, но сама при этом давилась беззвучным хохотом. А потом еще целый вечер хмурилась, прихрамывала и отказывалась садиться, чем доставляла неимоверное удовольствие Ималии. Только в такие моменты я видела искреннюю улыбку на лице грозной воспитательницы. Она даже добрела на несколько дней, вкрадчиво интересуясь моим самочувствием и притворно сожалея о жестокости моего отца – саэра Алония Валания.

Только одного жаль – что сегодня мне не суждено искупаться и позагорать. Остальное не так уж и страшно. Точнее, вообще не страшно. Отец никогда меня не наказывал, максимум – оставлял без сладкого, да и то всякий раз после этого матушка тайком присылала ко мне служанку с целым блюдом конфет.

– Мне очень жаль, – все же ответила я, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более уныло и грустно. – Простите, тин Ималия.

– Простить тебя за что? – оборвал мои извинения тихий женский голос.

Я торопливо обернулась и испуганно всплеснула руками, поскольку позади нас стояла моя матушка – саэра Алисандра. Она уже давно и тяжело болела, поэтому почти не вставала с постели. Но сейчас, видимо, заинтересовалась шумом ссоры и решила узнать, что случилось.

Матушка и раньше гордилась своей стройной талией, которую не испортило рождение двух дочерей, но сейчас она поражала просто-таки неестественной худобой, что не могла скрыть даже просторная ночная рубаха и пеньюар, накинутый поверх. Болезнь выпила из нее все соки, иссушила прежде прекрасное тело, стерла с лица все краски, из-за чего синие глаза, подчеркнутые кругами усталости и бессонницы, казались огромными. Болезнь не пощадила даже волосы. Если раньше ее белокурая коса была в руку толщиной, то теперь на плече матери лежало нечто, более напоминающее крысиный хвостик.

– Саэра Алисандра! – Ималия поторопилась присесть перед моей матерью в реверансе. Гневно сверкнула на меня глазами. – Вот видите, Катарина, до чего довело ваше непослушание! Вы ведь знаете, как плохо чувствует себя ваша мать, а между тем ей пришлось встать, чтобы призвать вас к ответу.

– Я встала потому, что услышала ваши крики, – спокойно парировала моя мать, подарив мне краткую ободряющую улыбку. С некоторым вызовом скрестила на груди руки, хотя было видно, что при этом она с трудом сдержала болезненный стон. – Так что тут происходит, тин Ималия? Почему вы кричите на мою дочь?

– Я не кричу, – несколько уязвленно отозвалась воспитательница. Матушка с показным изумлением вздернула бровь, и она нехотя исправилась: – Возможно, я в самом деле позволила себе немного лишнего, но, уверяю вас, у меня были на то веские основания! Поведение саэриссы Катарины становится все более и более вызывающим! Видимо, на нее оказывает дурное влияние эта несносная девчонка – Ельгия. Саэра, при всем моем уважении, вы слишком мягки со слугами и дочерью. Не понимаю…

– Разве я недостаточно внятно спросила? – оборвала ее рассуждения моя матушка, чуть повысив голос. – Повторю в таком случае. Чем провинилась моя дочь, что вы позволяете себе кричать на нее?

– Я… Я… – Ималия стремительно побагровела.

Я невольно залюбовалась ровным пунцовым цветом ее лица. Давненько ее никто на место не ставил. Видимо, уже забыла, кто на самом деле является в доме истинной хозяйкой.

– Катарина? – смягчив тон, обратилась мать уже ко мне, поняв, что воспитательница пока не в состоянии отвечать на ее вопросы. – Чем ты так разозлила глубокоуважаемую тин?

– Я хотела нарвать полевых цветов, чтобы поставить у тебя в комнате, – сказала я, глядя на матушку до омерзения честным взглядом.

В конце концов, это даже ложью назвать тяжело: я всегда могу собрать букет на озере, а Ольгетта и Ельгия с удовольствием мне в этом помогут, сплавав за самыми красивыми кувшинками.

– Нарвать цветов? – Матушка польщенно заулыбалась. – Очень мило. Но в таком случае я совершенно не понимаю, почему Ималия на тебя так рассердилась. – И перевела испытующий взор обратно на воспитательницу, которая уже немного успокоилась. По крайней мере, нездоровый и нехарактерный румянец схлынул с ее лица, уступив место обычной бледности.

– Саэрисса кралась к выходу, словно задумала что-то нехорошее, – мрачно отозвалась она и обвиняюще ткнула пальцем в мою сторону. – И посмотрите, саэра Алисандра, какое вызывающее платье на ней! Разве в таком ходят на прогулки?

Матушка изумленно хмыкнула, внимательнейшим образом оглядела меня с ног до головы и обратно и пожала плечами, явно не найдя, к чему можно придраться. На мне было скромное синее платье чуть короче положенного.

– Не понимаю, – проговорила она. – Совершенно не понимаю, о чем вы толкуете, тин Ималия. Да, в этом платье неудобно бегать по полям – длинное слишком. Но вы сами в свое время настаивали, чтобы Катарина и думать забыла о более легких нарядах. Хотя, по-моему, в такую жару только их и следует носить.

– Но, саэра! – Ималия аж взвизгнула от подобного заявления. Покачала головой, будто отказываясь верить своим ушам. – О чем вы говорите? Катарина – молодая, привлекательная девушка. Ей нельзя позволять гулять в одиночестве! Мало ли куда и к кому она на самом деле собралась! Как будто я не видела, как давеча она перемигивалась с этим мужланом Ирганом! Будь моя воля – я бы заперла ее в доме и никуда не выпускала до самого замужества! Подумайте, какой позор вы рискуете навлечь на свою семью, если во время первой брачной ночи окажется…

– Достаточно! – с неожиданной злостью рявкнула матушка. Побледнела еще сильнее от накатившей слабости, и я покачнулась к ней, испугавшись, что она вот-вот рухнет в обморок. Однако в последний момент матушка выпрямилась и продолжила с удивительным холодом в тоне: – Тин Ималия, вы позволяете себе слишком много в своих грязных домыслах. Это уже граничит с оскорблением. Не забывайтесь! Катарина еще ребенок, чтобы подозревать ее в таких мерзостях. – После чего повернулась ко мне и тепло произнесла: – Девочка моя, иди по своим делам. Принеси мне самый большой букет цветов, договорились? А я немного потолкую с тин Ималией.

– Но… – пискнула я, краем глаза заметив, как воспитательница скривилась в злобной гримасе.

– Катарина! – с нажимом сказала матушка, обрывая мои возможные возражения. Попыталась мне ободряюще улыбнуться, однако лишь скривилась от вновь накатившей боли, поэтому продолжила шепотом: – Пожалуйста, Катарина, хоть ты не заставляй меня повторять. Иди туда, куда ты там хотела. Дай мне побеседовать с тин Ималией наедине. И без цветов не возвращайся. Хорошо?

Я присела перед ней в реверансе, быстро чмокнула протянутую на прощание ледяную узкую ладошку и выскользнула во двор, не рискуя больше спорить. Когда я уже закрывала дверь, то услышала, как мать холодно обратилась к Ималии:

– Уважаемая тин, пройдемте ко мне. Мне тяжело стоять и еще тяжелее ругаться, но больше терпеть ваше омерзительное поведение я не намерена. Вы не хозяйка этого дома, ясно?

* * *

Озеро располагалось примерно в миле от дома. Дорога пролегала по лесу, который начинался сразу за калиткой просторного заднего двора, густо заросшего бурьяном и пыльными лопухами. Безобразие, конечно. Раньше за порядком и чистотой следила матушка, которая одним строгим голосом и суровым взглядом могла призвать к ответу распоясавшихся слуг, но ныне, как я уже говорила, она почти не вставала с кровати. А отец, искренне опечаленный ее затянувшейся болезнью, не обращал внимания на подобные пустяки. Он привозил домой лучших целителей и травников из самых далеких деревень, выписал даже новомодного врача из соседней Ромалии – тиана Альвадеса, но все впустую.

Матушка сначала покорно лечилась, принимая все прописанные лекарства и по мере сил выполняя так называемые чудодейственные упражнения для разгона дурной крови. Она пила всевозможные отвары из трав, добавляла в утренний чай несколько капель настоя мухоморов, от чего, кстати, у нее случилось жуткое расстройство желудка, однажды даже сорвала спину, пытаясь достать затылком пятки, что якобы должно было восстановить связь между душой и телом. Но все было зря. Ей становилось все хуже и хуже. И наконец она взбунтовалась, когда тиан Альвадес, целую неделю после своего приезда употреблявший местную самогонку, чтобы облегчить себе перемену климата, протрезвел и прописал ей неделю пить мочу новорожденного теленка и обматываться на ночь простыней, вымоченной в крови молочного поросенка. Ох, какой же скандал тогда учинила матушка! Никогда в жизни не видела ее такой разъяренной. Даже когда мы с Марион – моей сестрой, которая уже год как вышла замуж и переехала в столицу, разрисовали углем все стены в гостиной. Матушка переколотила всю посуду, которую не успели убрать, кричала, что никогда и ни за что не сделает то, что рекомендовал тиан, пусть даже от этого будет зависеть ее жизнь. А потом рухнула в глубокий обморок, за краткую вспышку гнева израсходовав все свои силы. Глубокоуважаемый врач надулся как сыч и громогласно заявил, что не желает иметь дело со столь неуступчивой больной, погрязшей в косности и предрассудках, и на следующий же день поспешно бежал из нашего имения. После его отъезда батюшка недосчитался столового серебра, а еще через несколько месяцев из близлежащей деревни явился разгневанный крестьянин, волоча за руку зареванную девицу, видимо свою дочку, с подозрительно округлившейся талией. При этом он кричал на всю округу о том, что найдет этого смазливого ромалийца и… В общем, я не совсем поняла его дальнейших угроз, а Ирган и Ельгия, более просвещенные в плане ругательств, наотрез отказались объяснять мне смысл этих выражений. Помню только, что в них каким-то образом фигурировали родители ромалийца и некие отношения, в которые мужик обязался с ними вступить.

Так или иначе, но батюшке пришлось щедро заплатить разгневанному крестьянину. И после этого саэр Алоний отказался от идеи найти в какой-либо другой стране врача, способного излечить матушку. По крайней мере, целители, которых он по-прежнему изредка привозил в имение, всего лишь поили матушку травяными отварами, по большей части успокаивающими, и не проповедовали столь радикальных методов лечения.

Я невесело хмыкнула, прибавив шагу. Почему-то накатил страх. Как и обычно, впрочем. Именно в этой низине, расположенной примерно на полпути к озеру, мне всегда становилось не по себе. Даже птицы здесь никогда не пели. Ветви деревьев, покрытые зеленым мхом, спускались почти до самой земли, образуя нечто вроде шатра над узенькой ниточкой едва угадывающейся среди травы тропинки. Казалось, будто из-за плотно сомкнутых стволов кто-то следил за мной недобрым взглядом. Только комары во влажном, душном сумраке чувствовали себя привольно.

Я заторопилась покинуть нехорошее место, но по злой иронии судьбы почти сразу споткнулась о выступающий из земли корень березы, вольготно пролегший поперек моего пути. С приглушенным вскриком упала, выставив перед собой руки, и зашипела от боли, до крови разбив колени. Более того, разорвала при этом платье, что грозило мне крупными проблемами дома. Вряд ли столь вопиющий случай получится скрыть от тин Ималии. Наверняка она сейчас сильно злится, получив выволочку от моей матери, а значит, при моем возвращении осмотрит меня с ног до головы. И разбитые колени вкупе с грязным платьем послужат более чем достаточным поводом для нового утомительного разбирательства.

Я тихонечко застонала от жалости к себе. Поскольку навредить платью больше при всем желании было уже невозможно, села прямо на землю и задрала подол, осматривая глубокие кровавые ссадины. Ой-ой-ой, даже страшно представить, что меня ждет дома! Ималия наверняка придумает всякие ужасы, которыми я якобы занималась в свое отсутствие. Опять придется краснеть перед отцом. Благо, что он меня и пальцем не тронет, но расстроится. Да и маму лишний раз волновать не хочется.

И я постыдно разревелась, размазывая по лицу слезы грязными после падения ладонями. Что же мне так не везет? Нет, не стоило идти сегодня на прогулку. Верно говорят: если дело не заладилось с самого начала, то не стоит его продолжать.

Я так упоительно и от души плакала, что не замечала ничего на свете. Наверное, именно этим можно объяснить тот факт, что я не услышала чужих шагов. Но вдруг у меня за спиной послышалось осторожное покашливание, и хрипловатый мужской голос вежливо осведомился:

– С вами все в порядке?

Я взвизгнула от неожиданности и вскочила на ноги, торопливо опустив неприлично задранный подол. Обернулась и увидела перед собой незнакомого парня. На вид ему было около двадцати. Белая просторная рубаха заправлена в узкие штаны. На ногах – высокие сапоги, заляпанные грязью. Ишь ты, и где только умудрился ее выискать в такую сушь?

Парень встряхнул темной вихрастой шевелюрой и повторил свой вопрос, глядя мне прямо в глаза:

– С вами все в порядке? Я слышал, что вы плакали.

– Я споткнулась, – угрюмо пояснила я. Посмотрела на свое безнадежно загубленное платье и опять скуксилась. – Упала и ушиблась сильно.

– А помимо этого? – Незнакомец слабо улыбнулся, и я невольно залюбовалась необычным зеленым цветом его глаз. – Вас точно никто не обидел?

– Нет, – ответила я, в душе недоумевая, о чем он говорит. Кто может меня обидеть в нескольких минутах ходьбы от моего родного имения? Да меня любая собака в округе знает. Подумала немного и поспешила представиться, присев в торопливом реверансе: – Саэрисса Катарина Валания.

– Саэрисса? – с непонятной ноткой разочарования протянул парень. – Из рода Валания?

Хотел было что-то добавить, но в последний момент передумал. После чего самым невежливым образом развернулся и отправился восвояси, даже не удосужившись назвать своего имени.