Рабочий день закончился. Плаваю в своих мыслях и собираюсь домой, когда за спиной раздается дрожащий голос Веры:
– Ты хочешь уйти? – Она стоит в дверном проеме, ее глаза полны паники. – Пожалуйста, не оставляйте меня одну. Я боюсь… Никто не обращает на меня внимание, а я не могу одна…
Вера подбегает ко мне и цепляется за руку. Ее пальцы дрожат. Я пытаюсь улыбнуться, но сердце сжимается от боли.
– Вера, я вернусь утром. Ты ведь большая девочка, правда? – говорю я мягко и присаживаюсь перед ней на корточки.
– Нет! – вскрикивает она, всхлипывая. – Я буду хорошей! Только останься, пожалуйста… Мама меня бросила, и ты тоже…
Эти слова бьют по самому больному месту. Я понимаю, что не смогу уйти вот так. Слишком много воспоминаний о собственном детстве всплывает в этот момент.
– Хорошо, я побуду пока ты не уснешь, – тихо говорю я и крепко обнимаю девочку. Конечно, ей тяжело, она очень домашний и нежный ребенок. Как только у матери рука поднялась. Вера, все еще всхлипывая, прижимается ко мне в ответ и затихает. Я провожу рукой по ее волосам и пытаюсь представить, чем обернется моя слабость.
Собираю силы и, пока Вера отвлекается на игрушки, достаю телефон. Звонок Саше – неизбежность, которую откладывать дальше бессмысленно.
Шесть лет назад я еще верила в то, что мы с Сашей будем счастливы. Он был энергичным, с блестящими перспективами, а я – молодой воспитательницей, мечтающей о детях. Мы мечтали вместе. А потом все рухнуло, как карточный домик. Сашу уволили с работы. Перспективы утонули в бутылке алкоголя. А мечты развеялись, как дым.
В нашем доме остались только раздражение и молчаливые упреки. Я оказалась еще и бесплодной. Все мои попытки забеременеть оборачивались только болью и разочарованием.
Собравшись с силами, набираю номер.
– Да? – голос Саши резкий, он явно недоволен, что я его отвлекаю.
– Привет, Саша, – говорю осторожно, стараясь не показывать волнение. – Я сегодня поздно приду. Тут сложная ситуация с одной девочкой…
– Слушай, Наташ, – перебивает он раздраженно. – Ты вообще понимаешь, что дома пусто? Мне поесть нужно. Я прихожу домой с работы, а там ни еды, ни тебя. Опять твои подкидыши важнее семьи?
Я сглатываю ком в горле. Его слова звучат ядовито, словно обвинение, которому я уже не могу возразить.
– Девочка Вера… ее мать бросила прямо у нас на глазах, – говорю я медленно. – Девочке всего шесть лет.
– И что? Ты всех брошенных будешь спасать? Своего ребенка бы лучше завела, – он усмехается безрадостно. – Может, хватит о чужих заботиться? Ты о нашем будущем подумай.
Будущем. Это слово уже давно потеряло для меня всякий смысл.
– Хорошо, Саша, – шепчу я, не позволяя голосу дрогнуть. – Я разберусь.
– Давай, разбирайся, только не забудь, что у тебя есть муж, а не только эти сироты, – отвечает он, прежде чем бросить трубку.
Я долго смотрю на погасший экран телефона. Сердце сжимается от боли, но я привычно ее подавляю. Пора возвращаться к своим обязанностям.
Вера сидит в углу игровой комнаты, перебирая мягкие игрушки. Ее кудрявые волосы растрепаны, а глаза устало смотрят на куклу, которую она механически прижимает к себе. Она словно строит вокруг себя невидимую стену.
– Ты осталась здесь, тетя Наташа, – шепчет она, когда я подхожу ближе.
– Конечно, я здесь. Ты думала, я уйду? – отвечаю с мягкой улыбкой.
Она кивает, и в ее глазах на мгновение вспыхивает благодарность. Мы сидим рядом, не говоря ни слова. Ее доверие еще хрупкое, но оно есть. Я решаю нарушить молчание.
– Вера, расскажи мне о своей маме. Какая она?
Она опускает голову и обнимает медвежонка.
– Она красивая. Всегда пахнет духами. Но теперь она больше не хочет быть со мной, – голос девочки дрожит.
– Может, она просто растерялась? Иногда взрослые делают ошибки, – осторожно говорю я.
Вера молчит, лишь сильнее сжимает игрушку. Ее лицо остается непроницаемым. Я понимаю, что мои слова не могут пробить стену ее боли.
Позже я укладываю ее в кровать. Маленькая ручка цепляется за мою ладонь.
– Ты будешь здесь, когда я проснусь? – ее голос полон тревоги.
– Я постараюсь прийти. Спи спокойно, Вера. Я рядом, – провожу рукой по ее волосам.
Девочка засыпает, но ее лицо остается напряженным. Я выхожу из комнаты и решаю, что ждать больше нельзя. Мне нужно узнать больше.
Здание погружается в полную тишину. Свет в коридорах едва горит. Я выжидаю, пока все окончательно не заснут. Подкрадываюсь к кабинету директора. Дверь чуть приоткрыта, внутри темно.
Сердце колотится в груди. Я закрываю дверь за собой и осторожно подхожу к шкафу, где спрятана папка с делом Веры. Пальцы дрожат, когда я открываю дверцу и нахожу нужную папку.
На обложке написано: "Вера Соколова". Я кладу ее на стол, быстро перелистываю страницы. Имя матери, адрес, детали их прошлого. Все это может дать мне шанс помочь девочке.
Я достаю телефон и делаю снимки документов. Экран гаснет, и в этот момент я слышу голоса за дверью.
– Ты уверен, что тут кто-то есть? – голос директора звучит подозрительно.
– Да, я точно слышал какой-то шорох, – отвечает кто-то другой, наверное, охранник.
Шаги приближаются. Ручка двери медленно опускается. Я замираю. Шкаф остается открытым, папка на столе. Успеть спрятаться или сбежать – невозможно. Время словно замирает. Я стою неподвижно и жду неизбежного.
Темнота обволакивает кабинет. Я стою у шкафа с папками, стараясь дышать как можно тише. Папка с делом Веры лежит на столе, телефон в руке. Но за дверью все ближе слышны шаги и голоса.
Ручка двери начинает медленно опускаться. Мое сердце замирает. Время растягивается до бесконечности. И вдруг снаружи раздается шум. Грохот и чей-то возмущенный крик нарушают тишину. Директор резко отпускает ручку
– Пойду проверю, что там происходит, – говорит он, и шаги удаляются вместе с голосами.
Я не верю своему счастью. Осторожно, как в замедленной съемке, я закрываю шкаф и подхожу к двери. Еще пару секунд – и я тихо выскальзываю в коридор. Сердце все еще бьется где-то в горле, но я заставляю себя идти ровным шагом, чтобы не привлечь внимания.
Только оказавшись в комнате воспитателей, я наконец позволяю себе выдохнуть. Но внутри все еще клокочет паника. Если бы меня поймали…
Перед тем как поехать домой, я снова иду проверить Веру. Девочка спит беспокойно, свернувшись калачиком и обняв своего медвежонка. На ее лице все еще отпечатаны страх и боль. Я наклоняюсь, чтобы поправить одеяло, и тихо шепчу:
– Я рядом, Вера. Все будет хорошо.
Она чуть расслабляется, но мое сердце все равно разрывается. Я знаю, что не смогу уснуть, пока не узнаю правду о ее матери.
Присев на край кровати, я начинаю искать информацию в телефоне. Имя матери Веры всплывает почти сразу. Статьи и фотографии наводят на мысль, что эта женщина ни в чем не нуждается. Она успешна, ухожена, судя по всему, достаточно богата. Красивые интерьеры, дорогие наряды… И все это не сходится с тем фактом, что она бросила своего ребенка. Зачем она это сделала? Почему выкинула собственную дочь, словно ненужного котенка?
Ответа в сети я не нахожу. Но мне нужно будет задать ей этот вопрос лично. Именно ради этого я сделала те фотографии в кабинете директора.
Поздно вечером я добираюсь домой. Квартира встречает меня холодом, а из комнаты сразу же доносится резкий голос Саши, полный раздражения и пренебрежения:
– Наташа, это нормально вообще? Я с работы пришел, а дома ничего не готово! Ты вообще чем там целый день занимаешься?
Я устало снимаю пальто, стараясь не показать, как мне тяжело. Захожу на кухню. На столе пусто, грязная посуда так и осталась нетронутой с утра. Саша уже стоит с перекошенным лицом, его взгляд пронзает меня, как ледяной нож.
– Я же сказала, что задержусь на работе, Саша. У нас чрезвычайная ситуация с ребенком, – начинаю я, надеясь на понимание. Но он перебивает меня на полуслове, не желая слышать оправданий.
– Ребенком? Чужим подкидышем? – Он усмехается так, что мне хочется исчезнуть. – Может, лучше о нашей семье подумала бы? Хотя о чем я… у тебя же своих детей не будет, так ты решила чужих спасать. Это все, на что ты годна? Ты посмотри на себя! Ни еды, ни порядка, рубашки мои не поглажены. Это нормально?
– Я сделаю все завтра, – отвечаю тихо, почти шепотом, чувствуя, как внутри все ломается.
– Завтра? Твое вечное завтра уже достало, Наташа! – он приближается ко мне, нависая сверху. – Может, ты наконец поймешь, что завтра никому не нужно? Дома порядок нужен сегодня. Еда должна быть сегодня. А не твои жалкие отмазки про детдомовских сирот!
Я молчу. Возразить мне нечего. Да и спорить бесполезно.
– Ты ведь всегда такая была! Никому не нужная, даже своим родителям. Думаешь, эти твои добрые дела что-то изменят? Ты для них – никто. И для меня – тоже, – его голос становится ледяным.
Последняя фраза будто бьет меня в грудь с такой силой, что у меня перехватывает дыхание. Я отворачиваюсь, чтобы муж не видел слез в моих глазах. Молча прохожу мимо него, стараясь не издать ни звука. Как будто шаги по квартире могут сломать хрупкую оболочку, в которую я прячусь.
Закрываю дверь ванной на замок и опираюсь спиной о стену. В ванной я наконец позволяю себе разрыдаться. Слезы льются горячими потоками. Его слова все еще звучат в голове, как издевательское эхо: "Ты даже ребенка родить не можешь…" Они разрывают меня изнутри, оставляя только боль и чувство абсолютного бессилия.
Когда истерика немного отступает, я машинально вспоминаю фотографии и ту глянцевую жизнь, которую ведет мать Веры. Почему она отказалась от собственного ребенка, имея все это? Как можно бросить девочку на произвол судьбы?
Вытираю лицо полотенцем и беру телефон. Дрожащими пальцами нахожу ее номер. Мне нужно поговорить с ней. Я не могу позволить девочке страдать дальше.
Телефон дрожит в моей руке, как будто пытается сорваться на пол. Гудки тянутся бесконечно, а я судорожно глотаю воздух, чтобы унять дрожь в груди. Наконец – ответ.
– Алло? – женский голос ленивый, уставший, но в нем чувствуется скрытое раздражение. На заднем фоне перекрываются звуки смеха и музыки. Ее окружает легкость жизни, которая так контрастирует с тяжестью поступка, который она совершила.
– Инна Сергеевна? Это Наталья… воспитательница из детского дома, где вы сегодня оставили Веру, – спешу представиться. В горле пересохло, но я заставляю себя продолжить. – Нам нужно поговорить. Это очень важно.
– Что еще за Вера? – голос на том конце становится холоднее.
– Ваша дочь. Девочка, которую вы оставили… в детском доме, – произношу я осторожно.
– А, ясно, – она говорит почти шепотом, как будто осознает что-то неприятное. – И что вам надо? Я занята.
– Это вопрос жизни и смерти. Пожалуйста, дайте мне шанс объясниться. Нам необходимо встретиться, – прошу я, чувствуя, как в груди сжимается от напряжения.
– Ладно, хорошо, – нехотя соглашается она после паузы. – Я пришлю адрес позже.
Связь обрывается, оставив меня в звенящей тишине. Я опускаю голову, пытаясь перевести дыхание. Все получилось, но мне совсем не легче. Вдруг раздается стук в дверь ванной, и я подпрыгиваю от неожиданности. Телефон выпадает из рук и глухо ударяется об пол, экран гаснет.
– Наташа! Ты там еще долго? – голос Саши вспарывает тишину. – Ты что, решила там ночевать? Хватит страдать, ложись спать. Завтра вставать рано.
– Сейчас выйду, – отвечаю я, стараясь сдержать дрожь в голосе. Поднимаю телефон и смотрю на потухший экран. Не работает. Видимо, отключился.
У меня нет выбора. Я вытираю лицо и выхожу из ванной. Саша стоит у двери, скрестив руки на груди. Его взгляд полон укора.
– Ложись и не устраивай спектаклей, – бросает он. Я молча прохожу мимо и ложусь в постель.
Ночь кажется бесконечно долгой. Будильник звонит слишком рано. Я почти не спала. Поднимаюсь с кровати и сразу иду на кухню готовить завтрак. Саша ворчит за столом, недовольно поглядывая на часы.
– Ты сегодня хоть успела, – бросает он язвительно, отодвигая тарелку.
Я не отвечаю. Едва проводив его за дверь, я хватаю сумку, и сама спешу на работу.
На улице серое утро, холодный ветер режет лицо. Мысли путаются в голове. Я так погружена в свои тревоги, что почти не замечаю, как выхожу на дорогу.
В последний момент визг тормозов разрывает воздух, и я ощущаю легкий толчок. Меня пошатывает, будто земля уходит из-под ног. Перед глазами мелькает темная громада машины, остановившейся буквально в сантиметрах. Дверь с глухим щелчком распахивается, и из нее выбегает мужчина – высокий, подтянутый, с настороженным и обеспокоенным взглядом.
– Черт! Вы в порядке? – Его голос звучит резко, но в нем нет агрессии, только паника и облегчение.
Я пытаюсь сосредоточиться на его лице. Густые темные волосы, чуть взлохмаченные, прямой нос и выразительный взгляд серо-голубых глаз. В нем есть что-то… смутно знакомое. Но мозг отказывается связывать образы.
– Простите… Это моя вина, – автоматически произношу я, чувствуя неловкость под его пристальным взглядом.
Мужчина хмурится, недоверчиво качая головой.
– Простите? Это вы говорите мне? – он произносит с удивлением и чуть заметной ноткой раздражения. – Я мог вас раздавить, а вы извиняетесь? Это какая-то шутка?
Я отвожу взгляд, чувствуя, как щеки начинают гореть.
– Все хорошо. Я действительно не пострадала, – тихо говорю, надеясь, что он просто отпустит меня с миром.
– Не пострадали? Вы хоть понимаете, как вам повезло? – он подходит чуть ближе, внимательно осматривая меня. – Вам нужно в больницу. Провериться, мало ли.
Я отступаю на шаг и качаю головой.
– Не стоит. Со мной все нормально.
Мужчина вздыхает, глядя на меня как на несмышленого ребенка. В его глазах отражается смесь облегчения и какого-то странного сожаления.
О проекте
О подписке