2023
Москва – Геническ

Новый год праздновали у друзей. Двое моих названых «крестников» и немного гостей. Чисто семейные традиции. Дружим мы уже так давно, что стали семьей больше, чем друзьями. Звонок раздался в 23.30. Звонил Аид.

– Как ты? Звоню тебе, так как мы сейчас на БЗ выходим в ночь. Чтобы поздравить успеть. У нас все как обычно – тяжело, холодно. Ребята попросили отпраздновать по-тихому, но я сказал, чтобы без алкашки.

– Береги себя, пожалуйста. И – с Новым годом. Пусть он будет для нас счастливым.

Он будет для нас разным. Но узнаем мы это, только его проживая. Пока же часы бьют 12, и я загадываю одно-единственное желание: пусть все, кого я люблю, вернутся живыми. На долгое время это станет самым главным.

В 00.00 отправляю СМС Грину. «С Новым годом! Пусть сбудется все самое невероятное и отчаянно желанное. Пусть все встанет на свои места». Ответ приходит почти через сутки. «С Новым годом, Ленусик! Всего самого наилучшего!»

Отчаянно желанное и самое наилучшее сплетается все эти годы в какой-то тугой комок неразберихи, но я уверена: война план покажет. Рано уезжаю домой. Я за рулем. Новый год трезвый. Алкоголь имеет свойство усиливать состояния, а мои в этом не нуждаются: тревога этой зимой стала моим постоянным спутником.

Январь 2023-го в Москве выдался каким-то невнятным. Или это потому, что в тот год времена, даты, дни недели перестали существовать. У творческих так. И у счастливых. И у тех, кому страшно. И кому больно. У всех, замкнутых на себе внутри, снаружи ничего нет. Вот и января почти не было. Просто – машину нужно греть и с мокрой головой не выйдешь.

Тогда мы оказались близки к тому, чтобы поставить крест на многолетней, такой непонятной и такой ценной для нас двоих дружбе. Сейчас я думаю, что тогда мы просто не понимали, как важны и нужны мы все друг другу. И Кавказ, который хоть и появился в моей жизни совсем недавно, но уже стал любимым младшим братом. В любой компании есть люди-кирпичи и люди-цемент. Цементом был Грин. Остальные – кирпичами. А потом оказалось, что был еще и растворитель. Чтобы цемент не засох и конструкция держалась. Просто я никогда не думала, кому досталась эта роль.

3 января я лежала в постели и перебирала фотографии из поездки. Дошла до видео с гранатой. Скинула Грину: «Стажерам покажешь».

Ответ пришел немедленно: «Открою тебе секрет. Нам ничего не угрожало. Ведь с тобой был лучший сабуним^[1] в этой местности…»

Слово за слово. Приезжает ночью. Впервые ко мне домой. Все у меня были не по разу, кроме него.

– Это просто твой незакрытый гештальт.

– Что ты об этом знаешь? Что вообще ты знаешь обо мне?!

От бессилия и гнева хотелось орать и что-нибудь разбить. Цемент твердел и трескался на глазах. Я проигрывала эту партию с разгромным счетом.

– Лена, это все неправильно. Для тебя. Уезжай, позвони своей принцессе в Дубай и уезжай.

– Она в Швейцарии.

– Еще лучше. У тебя и шенген есть.

– Когда тебя назначили Богом и выдали право решать за других?

– Уезжай. Это не твой мир.

Белые до синевы костяшки пальцев, сжимающих стакан, контрастируют с невозмутимым и почти веселым лицом.

– Твой мир там.

– Иди к черту.

Мы проговорим всю ночь, но эту партию я снова проиграю.

Как и тогда, в 2019-м:

«– Я герой не твоего романа. Уезжай с ней в Швейцарию.

– Кто это сказал? Кто дал тебе право решать за меня?

– Я так сказал…»

Неделю спустя, в январе 23-го, я сижу на полу и рыдаю навзрыд. Пальцы набирают в телефоне СМС: «Кто дал тебе право решать за всех… как ты мог за три часа все разрушить – мой мир, нашу дружбу с Валом, нашу с тобой… ты, самый дорогой для меня человек в этой Вселенной».

Ответа не будет долго.

Грин позвонил в конце месяца.

– Едем?

– Да.

Со ссор мы всегда умели соскакивать одинаково: просто делая вид, что их не было.

– Так, когда ты приедешь или где тебя забирать?

– Я позвоню за час.

– Лучше за три.

– Лена, мы еще не выехали, а мне уже очень хочется тебя ссадить.

Выезжаем вдвоем из Москвы на Херсонщину в ночь. Первые пару часов Грин пытается меня разговорить. Шутит, подкалывает. Я молчу и полностью сосредотачиваясь на дороге: мне пока нечего сказать и почему-то очень хочется плакать. Часа в четыре утра он пересаживает меня на пассажирское сиденье, и я моментально засыпаю. Просыпаюсь оттого, что мы где-то стоим и в машине никого нет. Оказывается, очередная заправка.

Следующие километров 300 едем и болтаем ни о чем. Смеемся. Это традиция.

В Славянске-на-Кубани яркое солнце и +15. Грин щурится от слепящих лучей и вдруг подхватывает меня на руки и, дурачась, подбрасывает вверх. Я визжу и смеюсь. Кризис миновал, мы снова близкие люди.

– Шарахаемся тут по всяким куширям.

– С сидорами.

– С сидорами по куширям. Опять дурочка на войну поперлась.

На мосту пробка. Я сплю. Два человека существуют в этой Вселенной, которые если за рулем – я гарантированно буду спать. Оба члены нашей банды. Успеваем на «ноль» за 5 минут до комендантского часа. Пацаны уже ждут по ту сторону блокпоста. Едем на базу.

– Ребята, как я рада вас видеть!

Обнимаемся до хруста костей. Дома холодно, зима пришла на азовский берег.

– Вы уехали, Блаженный подходит как-то: «А вот девушка была с вами, она где?» – Вал ухмыляется и бросает на меня взгляд, по которому никогда ничего не поймешь.

– А ты что?

– А я ему говорю: «Тебе зачем та девушка?». Ну он больше не спрашивает. Грустный ходит. Ничего, увидитесь.

Кутаюсь в тридцать три одеяла и под мерный звук трех мужских голосов проваливаюсь в сон. Увидеться с Блаженным все еще не получилось. А с кем-то уже не получится никогда.

Утром берег Азова тих и пуст. Пуст, впрочем, он теперь всегда. Прибило льдины, зима стала абсолютно осязаема. Я иду по самой кромке, волны, хрустя льдинками, почти накатывают на мои снежно-белые кроссовки. Подходящая для войны одежда и обувь у меня появятся еще не скоро. Небо в тяжелых свинцовых облаках, значит, и сегодня звезд не будет. Привычно пролетают патрульные «аллигаторы». Машу рукой военлетам. Видят или нет – неважно. Это традиция, на удачу. В установленное время пошел стратег – мне нравится думать, что это именно стратег и пошел он куда-то в сторону пускового рубежа. Ближе к обеду пролетят «сушки». На базе все стабильно.

Мы снова уедем в ночь. А через полгода Грин напишет: «Лена… Твой курорт разбомбили».

И я буду ехать по ночной подмосковной трассе, горько рыдая и даже не пытаясь утирать слезы. Думая, что все закончилось.

Не зная, что ничего еще даже не начиналось.

У пацанов разговоры в шуточной форме – о деле одним им понятными намеками и незаконченными фразами. Информация сродни ядерному оружию. Нет никаких в доску «своих», кроме тех, с кем делишь свою комнату. Поэтому четко – ни с кем ни о чем. Война план покажет. Номера с машины мне снимают сразу после прохода МАПП. Дно проверяют каждый раз перед тем, как в нее сесть. Это надолго становится рефлексом. Я до сих пор проверяю.

Мы вернемся в Москву в начале февраля, и Грин пропадет со связи больше чем на месяц. Этот месяц круто поменяет абсолютно все, задав вектор движения на ближайшие два года. Я буду долго гонять тяжелые мысли, как толстых неповоротливых хомяков, пока не поймаю одну спасительную: мне совершенно неважно как, кем и в каком качестве, но он нужен мне в моей жизни. Другом, братом, случайным прохожим. Что-то очень большое в моей душе этот Грин, чтобы его можно было просто так потерять.

И я уеду в Луганск.

Война, мама, заставляет двигаться даже тогда, когда нет сил пошевелить и пальцем.

Москва – Луганск
Начало

…телефон молчал первый день

Утро последней ноябрьской пятницы 2022 года началось в 6.06 с дикого крика. Мне снился сон. До невозможности натуральный. В таких снах ты чувствуешь вкусы, запахи, тепло чужой руки и, так как это сон, даже эмоции имеют грани осязания. Во сне я сидела в предбаннике мужского отделения Селезневских бань, в которых ни разу не была и которые почему-то были моргом. И знала, что одно дорогое сердце уже никогда не забьется. Я ждала, когда меня пустят проститься с тем, с кем мы так и не успели найти друг друга по-настоящему. С кем не должны были бы быть, но, будучи, многому научились. Ожидание затягивалось. Лавочка была жесткой, в воздухе пахло вениками и сыростью. Глаза остановились на коричневой деревянной двери. Я знала: когда она откроется, пути назад уже не будет. Я пройду в помещение как будто из кино, с огромным, до потолка шкафом, у которого множество выдвижных ящиков. Один из них откроют. Коснусь ледяной руки. Поцелую каменные губы. И никогда, никогда-никогдашеньки уже не смогу сказать ему, как… и как глупо, бессмысленно, безнадежно… я поднимаю глаза выше, дверь начинает открываться, я кричу, и этот крик рождается не в горле, а в самом центре Вселенной, миллионами осколков впивается в сердце, во сне я задыхаюсь от рыданий, крик становится материален, и я наконец-то просыпаюсь. Подушка мокрая, хоть выжимай. Соседи наверняка очень удивлены и недовольны. Минут пять дышу ртом. Первая, самая первая мысль: Аид все-таки уехал, не простившись. Мы никогда не любили прощаний.

Галочка в Телеграм по-прежнему одна. Сообщение не доставлено.

За год до

– Привет. Папа умер. Ты можешь помочь?

– Я безумно тебе соболезную. Конечно, да.

– Спасибо.

Он так и не приехал тогда, как и за две недели до. Когда стало понятно, что надежды больше нет. Я просила. Умоляла. Мне было нужно что-то живое в моей собственной жизни, в которую врывалась смерть. И я хотела сказать о том, что уже три месяца. Мне было в этом отказано. Но в Инстаграме его сестры появились сторис из «Кофемании». В тот день им было очень весело. А я теряла все, что составляло смыслы и базы. В буквальном смысле этого слова. Умер не только папа. Еще одна жизнь остановилась в тот страшный день. Год, который так хорошо начинался, оказался учителем из фильма Kill Bill: за малейший шаг в сторону – палкой по заднице. За провинность посерьезнее выдирали глаз. Что нас не убило, просто не хотело. Хотело бы – убило.

Я возвращалась в Москву с похорон моего отца – единственного мужчины, который показал мне, что такое любовь и свобода. В бизнес-классе «Аэрофлота» из 12 кресел были заняты только 3. Разговорились с соседом. Оказались однофамильцами. Он боится летать. Я боюсь только не встать однажды после падения.

– Ты очень красивая.

– Спасибо. Я знаю.

– Мы можем встретиться в Москве? Поужинаем, в театр сходим?

– Не думаю.

– Почему?

– Я завязала.

Скоро Новый год. И месяц до того, как мне сообщат новости. Что все там очень плохо. Но мне будет уже абсолютно все равно. Папы нет. Той жизни тоже нет. Ничего нет… И Грин не в Москве. Пустота. «Майбах» друга Сашки плавно тормозит у подъезда. Водитель Андрюша молча заносит в дом небольшой чемодан.

– Доброй ночи, Елена. С возвращением!

– Доброй, Андрюш.

Дверь закрывается. Опираюсь на нее спиной, оседаю по зеркальной поверхности. Касаюсь пола ладонями… потом щекой. Кот трется носом о мой собственный нос. Обнимаю его. Сворачиваюсь клубочком на гладком мраморе и, не снимая шубы, засыпаю. Хочется забыть все. Одну лоботомию, пожалуйста. Побыстрее и не взбалтывать.

…телефон молчал второй день

Однажды ты настолько устанешь выбирать все и всех, кого угодно, кроме себя, что проснешься и обнаружишь: тысяча первых мест в твоем мире отданы тебе одной. Или не проснешься вообще. Мне снова повезло. Позвонил близкий друг Макс.

– Пойдем гулять?

– А потом какао?

– А потом какао.

– Пойдем.

В парке уже пахнет зимой, но снега нет, ноябрь в этом году неправильный.

– Как ты думаешь, люди меняются? – спрашиваю я Макса.

Макс молчит. Он очень умный и очень меня любит – по-человечески. Сколько колдобин на пути к себе я преодолела, опираясь на его руку, по каким бездорожьям вела меня его вера, когда все вокруг уже отказались. И вот, фарватер найден, курс устойчив. Но погодные условия в океане жизни непредсказуемы, и мы двигаемся с поправкой на ветер.

– Да. Думаю, что да. Но для этого их должно очень сильно тряхнуть. Ну как тебя. Ты же поменялась.

Идем. Держу его под руку. Опора, которая всегда меня заземляет. Думаем каждый о своем. Он прерывает молчание.

– Дорогая, если ты счастлива, по сути, какая разница, изменился ли кто-то там вне? Но если нет – какая разница, как сильно другой это сделал?

Коан, неразрешимый логический парадокс.

Ты здесь всегда один, и значение имеют только твои эмоции. Но не ценой свободы других людей.

Галочка по-прежнему одна.

За два года до

– Сколько я буду вам должна?

Я настолько не привыкла получать что-либо бесплатно, что сама мысль о том, что этот мрачный молодой мужик в черном с непроницаемым лицом вдруг не возьмет с меня денег за помощь в решении разных вопросов с бывшим мужем, даже не возникла.

– Ничего. Мы не берем за это денег. Я дам адвокатов, они все сделают.

– Я так не могу. Ну хоть как-то я должна вас отблагодарить!

– Спасибо будет достаточно, – улыбается.

Замолкаю в раздумьях. Ненадолго.

– Ну хотите, я за вас замуж выйду?

– Что вы завтра делаете?

– Вот так сразу? Завтра?

– Подъехать сможете? Приедет адвокат. Я вас познакомлю.

Мы тогда еще шутили и улыбались.

Смогу. Завтра, послезавтра.

– К вам кто-нибудь хоть раз приезжал просто так? Чтобы ничего не просить, а просто – кофе, апельсины, шоколад?

– Пожалуй, нет.

– Я буду первой, не возражаете?

Не возражал. Но все сразу пошло не туда. И все сразу подумали не то. Злые языки хуже пистолета. И начался ад длиною почти в год. Но даже в аду бывают выходные. Будет Питер, будут редкие ночи, часы, минуты, когда каждому покажется, что на самом-то деле нет ничего прекраснее жизни, в которой есть тот, кто понимает и принимает тебя таким, какой ты есть. Но мало ли, кому там что кажется. Перекрестились и дальше пошли.

…телефон молчал третий день

Воскресенье без планов. Пятничный сон все еще не забылся, но уже не так остро воспринимается. Пью кофе и позволяю себе вспоминать дальше.

Месяц назад, осенью 2022-го, я вернулась с Мальдив. Еще за две недели до них была в Сочи. Ездила на машине. Бронетехника, танки, маркированные ZVO и камуфляжные «буханки» волонтеров не вызывали ничего, кроме легкого раздражения: вопрос, как попасть к другу в Португалию, волновал меня тогда больше всего, и эти буквы стояли между мной и привычным комфортом. А то, что по М4 едут парни в кузове «Уралов», чтобы где-то там получить осколок в висок или пулю в легкое, меня как-то не беспокоило. Это понимание еще не пришло. Войны в моем мире еще не было.

Помню, был обычный день. Завтра нужно проводить маму, и мы устроили прощальный ужин. Где-то между первым и вторым меня абсолютно внезапно накрыло. И мама подлила масла в огонь:

– Как там твой друг? На войну не уехал?

Пальцы сами набрали СМС: «Привет, ну что, ты еще не на полях Незалежной?»

Ответ Аида пришел быстрее ожидаемого: «Уезжаю в понедельник в Красный Лиман».

А еще в его семье случилась потеря. Как раз в этот день.

Совпадения, совпадения. Они преследовали нас все эти годы. Такое бывает. Ничего личного, просто в небесной канцелярии иных свободных дат не оказалось.

– Я могу приехать попрощаться?

– Да, и даже обязательно. Я должен тебе кое-что отдать.

Все, что случилось после, спланировано не было.