Среда

Зато следующий день начался необычно и эффектно – со звонка взбудораженного Смеловского.

– Ну, спасибо тебе, Инка, удружила! – выдал он, даже не поздоровавшись. – По твоей милости я полночи провел в полицейских застенках!

– В смысле? – Я села в постели, нашла ногами тапочки и поплелась на кухню, свободной от мобильника рукой нащупывая стену рядом.

Без путеводной стены я бы не дошла с закрытыми глазами до кофеварки, а без кофе не могла поднять веки.

– В смысле, все беды от вас, милых дам! Не зря в народе говорят: чтобы найти корень зла, шерше ля фам!

– Поклеп и напраслина. – Я на секунду приоткрыла один глаз, оживила кофеварку и опустилась на кухонный диванчик. – Не припутывай ко мне лично какие-то общенародные корни и расскажи толком, в чем дело.

– Вчера вечером сидел я дома, и вдруг – дзи-и-и-инь! – звонок в дверь! – виртуозно играя голосом, с чувством поведал Макс. – Я открываю, а там – оп-ля! – суровые служивые люди!

Я поудобнее устроилась на диванчике, слушая аудиоспектакль в телефонной трубке.

– Вы, говорят они, Максим Петрович Смеловский, руководитель креативной дирекции телеканала «Южный»? Ну, предположим, отвечаю я, а почему вы-таки интересуетесь? – Смеловский заговорил, как классический еврей из анекдота. – А пройдемте-ка с нами в одно интересное место для важного разговора, говорят они и решительно меня поторапливают, не позволяя даже достойно одеться для званого выхода. Пришлось идти в футболке и трениках!

– Поделись этим с Зямой, он точно оценит твои страдания по поводу несоответствия наряда поводу, – посоветовала я. – А мне попроще и покороче, пожалуйста!

– Короче, привезли меня в один такой кабинет и долго расспрашивали, что я делал вчера во второй половине дня в Нечаевской балке.

– А это где?

– А это там, где ночью хуторские пацаны, ловившие раков, нашли свежий труп гражданина Загадина Альберта Тимофеевича, одна тысяча девятьсот семьдесят седьмого года рождения, проживающего фиг знает где в режиме относительно комфортного кочевого бомжевания!

– А это кто?

– Ты издеваешься? – Максим рассердился. – Что еще мне тебе рассказать о гражданине Загадине? Я его ни разу в жизни не видел!

– А тогда почему по поводу его трупа вопросы возникли к тебе? Это как-то странно. – Я старалась говорить спокойно, чтобы не взволновать собеседника пуще прежнего.

– Да, это было бы странно, если бы рядом со свежими отпечатками протекторов моей машины у того самого озера не валялась моя визитная карточка!

– Ой. – Я поняла суть претензии Смеловского ко мне.

Вчера, когда мы съехали к щетинистому водоему, чтобы я сделала фото в камышах, до этих самых камышей я даже не добралась, потому что на первом же шаге глубоко увязла в рыжей глине. Естественно, я тут же плюхнулась обратно на сиденье и потребовала от владельца автомобиля немедленно выдать мне что-нибудь для срочного обезглинивания испачканной туфли. С учетом толщины грязевого слоя по всей длине трехдюймового каблука, лучше всего подошел бы штукатурный шпатель, но и плотная картонка, которую дал мне Макс, кое-как сгодилась. Безобразно грязную картонку я, разумеется, там же и выбросила.

А это, стало быть, не простая картонка была… Это была визитка!

– И что? Эти идиоты решили, что это ты убил бомжа Загадина и, как последний дурак, оставил на месте преступления свою визитку?! – Я поспешила перевести стрелки на полицию.

Им к претензиям честных граждан не привыкать.

– Слава богу, нет! – Судя по экспрессии, Смеловский энергично перекрестился. – Об убийстве никто не заикался, Загадин был пьян, как сапожник. Предположительно, тоже раков добывать полез, запутался в траве – там дно заросшее – и утонул. Но меня все-таки обстоятельно допросили на предмет того, не видел ли я, неизвестно зачем сидя в этой самой Нечаевской балке, гражданина, который по макушку залился грузинской чачей и отправился в заплыв.

– Почему именно чачей?

– Потому что у воды пустая бутылка валялась. Литровая! Ежу понятно, что после такой дозы и слон бы утонул, а они еще у меня что-то спрашивают!

– Бедненький Максик, – пожалела я друга. – Натерпелся от злобных полицейских дядек!

– Из-за тебя! – напомнил Смеловский. – Так что с тебя теперь причитается мне какой-нибудь качественный антистресс!

– Ладно, я подумаю, что бы такого тебе сделать приятного, – пообещала я, только чтобы нытик отвязался.

Кофеварка уже сотворила для меня большую утреннюю порцию элексира жизни.

Обнадеженный Макс отключился, и мое утро вошло в правильную колею.

День, как обычно, был прочно занят работой, а вечер – хлопотливыми финальными приготовлениями к свадьбе Алки и Зямы.

Четверг

Зяма и Трошкина (теперь уже Кузнецова, хотя документы ей еще предстояло менять) благополучно расписались и улетели в столицу Грузии. Я и Зямин приятель, выступавший в роли свидетеля со стороны жениха, проводили их в аэропорт и нащелкали милых фоток на память.

Молодые чудесно смотрелись – экс-Трошкина в элегантном белом платье, как Одри Хепберн в «Завтраке у Тиффани», Зяма в белых же штанах и расстегнутой по причине жары льняной рубашке, с убранными в гладкий хвост волосами, как тот роскошный голливудский мужик, который играет Тора, только без молота.

Картину несколько портила трехлитровая банка с медом, которую новобрачным в последний момент всучила примчавшаяся в аэропорт Зараза Рафаэловна.

Причем не в подарок всучила, а в нагрузку, с просьбой передать каким-то ее друзьям в Тбилиси.

– Что, в Грузии своего меда нет? – Я возмутилась столь бесцеремонной эксплуатацией.

– Такого нет, – заявила Зараза. – Этот мед собран на экологически чистых полях элитных сортов подсолнечника и обладает особыми целебными свойствами. Его и у нас на Кубани-то днем с огнем не найдешь, а уж в Грузии ему и вовсе неоткуда взяться.

Банка и впрямь была украшена цветастой этикеткой с изображением лохматых подсолнухов и надписью «Мед кубанский элитный».

– Липовый он, а не элитный, – сказала я из чистой вредности. – И явно прошлогодний к тому же – смотрите, как загустел. Его можно было не в банке, а брикетом в целлофане везти, тогда и вес был бы меньше, и никакого риска разбить посудину.

– Это было бы непрезентабельно, – скривилась Зараза.

Я скептически посмотрела на предмет беседы.

Для пущей презентабельности, и, вероятно, заодно для защиты от повреждений, ценный груз уложили в плетушку из ивовых прутьев, щедро заполнив пустоты между банкой и стенками корзинки амортизирующими семечками все того же подсолнечника. Сверху все это аутентичное кубанское великолепие было обмотано прозрачным целлофаном, зафиксированным пышным бантом из кумачовой ленты.

Целлофан громко, радостно хрустел.

Физиономия Зямы, вынужденного влачить сей дивный сувенир, выражала отвращение в смеси с тоскливой покорностью судьбе. С молотом Тора братец смотрелся бы более органично.

Однако отказать молодой жене, малодушно ответившей согласием на просьбу наглой коллеги, Зяма не мог и теперь мучительно страдал от болезненного ущемления чувства прекрасного.

А Трошкина, которая фактически уже Кузнецова, даже не взяла с Заразы гонорар за доставку!

– Это твоя ошибка, Алка, – попеняла ей я, потому что Зяма в такой день упрекать молодую супругу не мог, хотя явно был со мной солидарен. – Ты же теперь хранительница семейного очага и бюджета, как же можно было проявить такое неуместное бескорыстие? И по отношению к кому – к Заразе!

– Я больше так не буду, – потупившись, прошептала подружка.

И Зяма, конечно, тут же сказал, что ему совсем не трудно отнести корзинку в самолет, а всего через полтора часа вынести ее оттуда.

Забрать передачку медолюбивые друзья Заразы должны были прямо в аэропорту Тбилиси.

Мы с молодыми условились держать связь по скайпу – беспроводной Интернет у них в отеле был, а подключать роуминг на телефоны ребята не захотели из соображений экономии.

А поздним вечером того же дня на скайп, как уговаривались, мне позвонила рыдающая Алка.

– Зя-а-а-ама пропал! – проревела она, размазывая по лицу несущественные остатки праздничного макияжа.

– В каком смысле – пропал? – уточнила я, подавив всплеск паники.

Воображение схематично, в стилистике комикса, нарисовало несколько картинок:

1. Зяма, танцующий лезгинку с волоокой чернокосой девой в национальном костюме;

2. Зяма, присевший под тяжестью гигантского коровьего рога с вином;

3. Зяма, стремительно улепетывающий обратно в аэропорт с истошным криком: «Хорошее дело браком не назовут!»

– Не знаю я, как он пропал! – провыла Трошкина.

Называть ее Кузнецовой я еще не привыкла, а теперь даже сомневалась, что надо привыкать.

– Три часа назад он вышел купить хачапури и местного вина – и не верну-у-у-улся!

– И не позвонил?

– Мы же роуминг не подключили, – напомнила Алка.

– Так подключи срочно, – потребовала я. – У тебя же есть Интернет, зайди на сайт компании сотовой связи и подключи. Нужно позвонить в полицию и в посольство.

– А он не велел беспоко-о-оиться!

– Кто не велел? Зяма? А как же он это не велел, если даже не звонил? Или он заранее предупредил тебя, что собирается пропасть? – Я уже ничего не понимала.

– Он мне записку прислал!

– Давно?

– Только что!

– Как прислал?

– С каким-то мальчиком. – Алка всхлипнула. – Мальчик грузинский, по-русски не понимает, записку отдал и удра-а-а-ал!

– Да не реви ты! Что в записке? Она точно от Зямы?

– То-о-очно! В записке вот что: «Немного задержусь, не беспокойся. Твой пупсик».

– С ума он сошел, что ли? – пробормотала я.

Это ж каким надо быть… пупсиком, чтобы оставить молодую жену в первую брачную ночь?!

Может, Трошкина что-то не так поняла?

– Покажи мне записку, – потребовала я.

Зареванная физиономия подружки пропала с экрана, камера планшета сдвинулась и наехала на бумажку на столе.

Я прочитала короткий текст и вздрогнула: вместо подписи там стояли две буквы – ТП.

Зяма – Темный Повелитель?!

Или жертва Темного Повелителя?!

– Тут написано – «Тэ Пэ»! – сказала я вслух.

– Ну, да, Тэ Пэ, это у нас сокращенное «Твой Пупсик», – уверенно заявила Алка.

Видимо, им с Зямой уже случалось обмениваться записками на холодильнике.

Я немного подумала и решила:

– Сейчас мы сделаем вот что: ты успокоишься и ляжешь спать, потому что утро вечера мудренее. А я куплю себе билет на ближайший рейс в Тбилиси и завтра уже буду у тебя. Вместе мы обязательно разберемся, куда там Зяма пропал и как его вернуть.

– Ты прилетишь? Правда? Инка, ты настоящий друг! – обрадовалась Трошкина.

– Друг, товарищ и сестра, – пробормотала я, уже прикидывая, что мне нужно успеть сделать до отъезда.

Какое счастье, что мне, как и Алке, дали отпуск!

Я купила в Инете билет на самолет и собрала чемодан.

Приготовила удобный и симпатичный наряд для поездки – болотного цвета шелковый комбинезон с широким длинным кушаком, который можно было завязать пышным бантом или обернуть вокруг моей тонкой талии несколько раз, оставив концы свободно болтаться, желтые кеды и красную бандану. То есть вообще-то это был такой шикарный платок из натурального шелка хитрой окраски – с лицевой стороны алый, а с изнанки синий. Мне его Зяма подарил, у него есть друзья, которые работают в области моды и продвигают в массы разные креативные новинки.

Обычно я не одобряю стиль, которого придерживается мой пижонистый братец, поскольку не люблю вычурности, но двусторонний платок оказался на редкость многофункциональным аксессуаром.

По прилете в Тбилиси, если там будет прохладно, я планировала переформатировать бандану в палантин.

Укомплектовав походный гардероб, я позвонила Жану и предупредила его, что завтра улетаю в Тбилиси, поэтому посты в своем новом блоге буду делать преимущественно о грузинской кухне, так что пусть уже заранее подбирает подходящие картинки и готовится обрабатывать мои любительские фотки.

А Кулебякину я ничего не сказала.

Пусть помучается!

Папа мне не раз уже говорил, что грузинские мужчины очень ценят женскую красоту и особенно любят блондинок.

Я решила, что буду фотографировать каждого грузина, который упадет к моим ногам, и пусть Кулебякин искусает себе локти и вообще все, до чего дотянется!

Перед ужином я выкроила время и прочитала на туристическом портале статью «Самое-самое в Грузии». Из нее я узнала, что наиболее распространенные грузинские имена – Георгий, Давид и Зураб, а фамилии – Беридзе, Капанадзе и Гелашвили; главное национальное блюдо – хинкали, достопримечательность номер один – крепость Нарикала, самые популярные сувениры – рог для вина и серебро минанкари, а мега-крутой ресторан расположен на горе Мтацминда, откуда открывается непревзойденный вид на столицу.

Эту информацию я собиралась использовать для охмурения родственников, которым надо было убедительно аргументировать мой внезапный порыв умчать в Тбилиси. Не рассказывать же им, что Зяма пропал! После такого сообщения широкомасштабного военного наступления Кузнецовых на Грузию будет не избежать!

На ужин было заливное на петушином бульоне со свиными ножками, поданное с клюквенным соусом и домашним хреном, настолько ядреным, что даже закаленная бабуля прослезилась.

– Да-а-а, хрен в нашем доме хоть куда! – двусмысленно восхитилась она, вынудив мамулю покраснеть, а папулю закашляться.

Я решила, что это подходящий момент, чтобы сменить тему. Плавно вырулить на Грузию со свиных ножек у меня как-то не вышло.

– А Зяма с Алкой были в самом лучшем ресторане Тбилиси на горе Мтацминда, откуда открывается потрясающий вид на столицу Грузии! – сообщила я оживленно.

– Что ели? – тут же поинтересовался папуля.

Я задавила внутренний голос с репликой Алисы Фрейндлих из «Служебного романа» («Цыплята табака… сациви… купаты… шаш-шш-шлы́ки… чебуреки…») и выдала домашнюю заготовку:

– Хинкали. А вы знаете, что это блюдо называют «королем грузинской кухни» и готовят с начинками из баранины, говядины, грибов, овощей – вариантов около сотни?

– Как интересно! – Папуля заслушался.

– Вот и мне очень, очень интересно! – Я показательно вздохнула. – Ах, как хочется тоже попробовать эти хинкали… Да и цыплята табака… сациви… купаты… шаш-шш-шлы́ки… чебуреки…

– Вкусная еда – это не самое главное, – авторитетно сказала бабуля, в которой явно проснулся педагог. – В Тбилиси обязательно и непременно нужно посетить могилу Грибоедова и лермонтовские места, поклониться великому Шота Руставели…

– Он же умер уже, – ляпнула я.

– Это не повод ему не поклониться! – строго сказала мамуля, которая в своем собственном творчестве отнюдь не дискриминирует неживых. – Вот я бы при случае обязательно возложила цветы к памятнику знаменитому грузинскому коллеге.

– Шота Руставели вроде ужастики не писал, – снова ляпнула я, досадуя, что мне мешают создавать яркий образ восторженной дурочки.

Она у меня какая-то не восторженная получалась.

– Руставели не писал ужастики, да ладно? – Наша писательница завелась. – А вот представь: гуляешь ты мирно на лоне грузинской природы с чебуреком в руке, а навстречу тебе бородатый качок, одетый в одну звериную шкуру, с суровым взором и зазубренным мечом! Как, не страшно?

– Убедила, – кивнула я, торопясь вернуть разговор в нужное русло. – О грузинской природе, кстати, Алка тоже в самых восторженных выражениях рассказывает, а еще ей очень понравились уникальные серебряные украшения в старинной грузинской технике минанкари. Зяма же в абсолютном восторге от рогов для вина…

Тут я выдохнула, сознавая, что скудный запас моих знаний практически закончился. В неликвидах остались еще типичные грузинские мужчины Георгий Берадзе и Давид Капанадзе, но как их цензурно приплести к рассказу о невинных развлечениях молодоженов, я не придумала.

К счастью, предки уже в достаточной степени впечатлились – это было понятно по тому, как мечтательно затуманились их взоры.

– Короче, я решила тоже слетать в Тбилиси и отправляюсь туда прямо завтра, – выдала я главное.

– Отличная идея, Дюша! – сказала бабуля.

– В самом деле, у тебя же отпуск, – поддержала меня мамуля.

– А как же Денис? – спросил папуля.

– А у Дениса нет ни отпуска, ни желания попутешествовать, – отговорилась я и встала из-за стола. – Спасибо, все было очень вкусно, пойду собирать чемодан. У меня самолет рано утром.

Я без оглядки убежала к себе и потому не услышала, как папуля задумчиво молвил:

– Сто рецептов фарша для хинкали, ничего себе, а?

– Серебро мининкари, – вздохнула мамуля.

– Могила Грибоедова и лермонтовские места, – напомнила бабуля. – Вот интересно, а билеты на самолет дорогие?