Шираз у Алки есть всегда, потому что она счастливая владелица небольшого хозяйства в Австралии. Хозяйство не винодельческое, а овцеводческое, но это неважно. Управляющий, бесконечно признательный Трошкиной за то, что она тихо сидит в Екатеринодаре и не порывается самолично командовать овцами и овцеводами, регулярно присылает ей в подарок славные австралийские сувениры: шкурки мелких рыжих кенгуру, забавные поделки аборигенов и тот самый шираз, который неизменно спасает Алкину репутацию гостеприимной хозяюшки.

Сегодня, однако, даже самой Трошкиной откровенно хотелось бескомпромиссно жрать, да и время было конкретно после шести, так что мы пошли не к ней, а ко мне.

В фамильном гнезде Кузнецовых на каждый разинутый клювик найдется по сытному червячку!

– Привет честной компании, я Алку привела! – оповестила я родню, едва войдя в прихожую.

– Всем добрый вечер! – сделала чинный книксен благовоспитанная Трошкина.

– Что-то вы, барышни, рано вернулись в родные пенаты, – мимоходом укорила нас бабуля, выруливая из ванной в банном халате, с тюрбаном из махрового полотенца на голове и маской из розовой глины на физиономии. – Гуляли бы, пока молодые да свободные!

– Вот, слышишь? Это не я, это народная мудрость гласит! – сказала я Трошкиной.

– Старость это, а не мудрость, – буркнула она.

– Я все слышу! – крикнула бабуля.

– Вот интересно, как телефонную трубку разрывающуюся снять или дверь открыть по звонку, так она глухая, а как подслушать что-нибудь, не для нее предназначенное, так у нее слух как у гренландского кита, – доверительно поделилась я со смущенной Алкой.

– Я вовсе не толстая! – покричала бабуля, явно вырвав из контекста гренландского кита.

– И поэтому спокойно можешь есть после шести! – покричала я в ответ. – Кстати, что у нас на ужин?

– На ужин будут лабутены, – сообщила мамуля, следуя по коридору из кухни и при этом не отрываясь от вычитки рукописи.

Мы с Алкой молча посторонились, освобождая ей дорогу.

Когда у нашей Баси Кузнецовой горит срок сдачи нового романа, ей лучше не мешать ни в чем. Проклянет, не задумываясь.

– Лабутены? – негромко повторила я.

– Чьи? – встревожилась Трошкина.

За время затянувшегося женихания с Зямой в нашу квартиру перекочевало немало ее личных вещей.

Я хихикнула.

Нет, я в курсе, что в стародавние голодные времена люди варили и ели сапоги, но лабутены? Сколько кожи в тех фирменных лодочках? Такую семью, как наша, точно не накормишь. А если вспомнишь, сколько они стоят, еще и подавишься.

– Алка, не волнуйся, мама запоминает новые слова по ассоциации или по сходству звучания, – успокоила я подружку, с подозрением присматривающуюся к обувнице. – К примеру, ретиноевую мазь она называет рептилоидной, а капли «Лекролин» ассоциирует с французским кроликом.

– Почему?

– Потому что в некоторых аристократических французских фамилиях есть приставка «ле», а еще ударение на последний слог, – объяснила я. – Правда, этот способ не всегда помогает. В последний раз мамуля вместо «Лекролина» потребовала в аптеке капли «Фонзайц», а такого лекарства пока не существует. Хотя название, я считаю, надо запомнить и использовать, оно очень звучное. В помпезном германском стиле.

Мамуля фыркнула.

– Мам, попробуй еще раз, – предложила я. – Что на ужин?

– Ламборджини? – предположила родительница.

– Уже лучше, – кивнула я.

Ламборджини, если с кожаным салоном, на всех хватит. Хотя риск подавиться при мысли о стоимости возрастает многократно.

– Пап, ты что готовишь на ужин? – громко полюбопытствовала я в сторону кухни.

На пороге пищеблока возник папуля, приветливо помахал испачканными мукой ладонями:

– Лобиани!

– Я так и сказала! – крикнула из гостиной мамуля.

Трошкина проводила ее восхищенным взглядом.

Алка искренне считает, что ей невероятно повезло со свекровью. Посмотрим, что она скажет, когда мамуля начнет рассказывать их с Зямой малым деточкам ужастики собственного сочинения.

Сейчас мамулина штатная фокус-группа – завсегдатаи детской песочницы в нашем дворе, и мне сдается, участковый детский врач должен фиксировать повышенное относительно общероссийской нормы количество случаев ночного энуреза у своих маленьких пациентов. Я вот уже взрослая, а мамулины книжки на ночь глядя читать опасаюсь – сомневаюсь в крепости своих нервишек и мочевого пузыря!

Хотя у молодежи в этом смысле организмы, видимо, более выносливые, потому что юные читатели нашу Басю Кузнецову просто обожают. Периодически у нас в подвале или на чердаке собирается фан-клуб, и мамуля в кромешной тьме под возню летучих или пешеходных мышей (смотря где проходит сборище) с листа читает поклонникам очередной шедевр. Для этого у нее даже имеется специальный налобный фонарик из конструктора «Лего», подаренный кем-то из младых фанатов.

А еще она вполне серьезно обсуждает с юными читателями свои творческие планы.

– Уфф, – обмахнулась ладошкой Трошкина, которая в число любителей ужастиков не входит. – Отлегло! Лобиани, а не лабутены! Это хорошо.

– Пожалуй, – осторожно согласилась я.

Вкусовые качества папулиных лобиани были мне пока неизвестны. Может, лабутены не хуже, их я тоже еще не едала.

Папа вышел из кухни, выдал развернутую информацию:

– Лобиани будут грузинские, но по-кузнецовски. Мне показалось, что в классическом варианте лобиани начинка суховата, и я добавил к размятой красной фасоли немного картофельного пюре на молоке и фермерском сливочном масле.

– Отличная идея, – одобрила я, решив, что все названные компоненты вполне съедобны и между собой не конфликтуют.

У папули так бывает далеко не всегда. Он смелый кулинар-изобретатель и в порыве вдохновения иной раз не щадит живота своего, моего и всех прочих членов нашей семьи.

Помню, как-то в начале своего многотрудного творческого пути вместо кубиков зеленого болгарского перца наш кулинар новаторски использовал нарезанное мыло…

Нет, об этом лучше не вспоминать. Хотя лично я тогда буквально за сутки сбросила три с половиной кило и влезла в джинсы, которые носила в выпускном классе.

– Через десять минут убедительно прошу всех к столу! – громко, чтобы слышно было на всю квартиру, объявил папуля, и я услышала металлический скрежет.

Это бабуля в своей светелке завела допотопный механический будильник, чтобы не опоздать к ужину.

Папуля этого очень не одобряет. Он у нас бывший военный – танкист и командир полка, и дисциплину считает краеугольным камнем мироздания. А бабушке не нравится, когда за опоздание к трапезе на нее орут бронебойным голосом: «Два наряда вне очереди и пятьдесят отжиманий!»

Тем более что бабуля бывший педагог и сама умеет орать будь здоров. Гораздо лучше, чем отжиматься.

Мы, Кузнецовы, вообще все на диво горластые, даже не знаю, как у нас приживется тихоня Трошкина. Боюсь, она будет скользить вдоль стеночки боязливым призраком, вдохновляя мамулю на сочинение новых кошмарных романов.

Будильник, трезвон которого можно было услышать даже в ближнем космосе сквозь усиленную обшивку орбитальной станции и гермошлем скафандра, не подвел, и к ужину вся женская часть семейства явилась без опозданий.

Папуля довольно оглядел нас, выжидательно сглатывающих слюнки, и тоже сел за стол, объявив:

– Зяму ждать не будем, он предупредил, что задержится.

Я покосилась на Трошкину, ненавязчиво интересуясь ее реакцией.

Если бы я узнавала о планах жениха на вечер от других людей, пусть даже будущих родственников, он очень быстро вылетел бы из основного состава моих кавалеров. Да он бы и на скамейке запасных не задержался – просквозил бы навылет из моей бальной книжечки!

Но Алла кротко кивнула:

– Да, да, я знаю, Зямочка очень торопится до отъезда закончить срочный заказ.

Я посмотрела на бабулю (она у нас старая феминистка и заядлая правдорубка), бабуля скривилась и приоткрыла рот.

– Бабуль, тебе, наверное, новая вставная челюсть натирает? – упреждая ненужные откровения, спросила я с нажимом. – Тебе, должно быть, кушать больно, да?

– Да, мне очень больно, – вздохнула бабуля и с жалостью посмотрела на Трошкину.

Оставшуюся недосказанной полную фразу «Мне очень больно это видеть» угадали только я и мамуля.

Наш Зяма – жуткий бабник, и Трошкина – его единственное за всю сознательную жизнь серьезное увлечение. Серьезное оно настолько, что Зяма даже решился жениться, потому что после пары лет неузаконенных отношений Алка заявила, что не позволит и далее ее использовать. Ей, мол, нужны определенность и уверенность в крепости уз. Причем обязательным условием заключения брака была поставлена нерушимая моногамность, пока смерть не разлучит их с Зямой. Влюбленный братец со всем согласился и все порочащие его связи пресек, но, зная Казимира нашего Борисовича, я боялась, что он сорвется.

Казимир Кузнецов – красавец мужчина, прирожденный соблазнитель и известный в городе интерьер-дизайнер. А дорогие интерьеры – они, заразы, богаты всякими там диванами, банкетками и козетками, провоцирующими на моральное падение!

Так что самоотверженный труд по завершению нового важного заказа вполне мог оказаться экспрессивным парным танцем в горизонтальной плоскости.

Впрочем, вовсе не в наших интересах было наводить на эту разрушительную мысль простодушную Трошкину. Как новый член семьи она всех более чем устраивала: мы с Алкой с самых яслей шли по жизни рука об руку и практически сроднились.

– Да, совсем непросто приходится супругам гениев, – дипломатично сказала мамуля.

– Тебе так трудно со мной, дорогая? – удивился папуля.

– Вообще-то, я хотела привести в пример тебя. – Мамуля акцентировала местоимение.

Я закатила глаза.

Гениев в нашем семействе – почти как градусов в чистом спирте! Одна бабуля на лавровый венок не претендует. Уже. Лет двадцать назад мы от нее регулярно слышали: «Я заслуженный учитель России, выдающийся педагог и ученый, нишкните, смертные!»

– Супруги гениев должны быть чуткими, понимающими, умеющими вовремя отступить в тень, – продолжила мысль мамуля.

Вышеупомянутая тень широким грозовым фронтом набежала на лицо папули.

Он, конечно, чуткий и понимающий, но отступать куда-либо по военной привычке не любит, а еще чудовищно ревнив, что, по мамулиному неоднократно озвученному мнению, совершенно не подходит супругу гения.

– Очень вкусные пирожки, папульчик! – сказала я громко, умышленно меняя тему.

– Да, лобиани удались! – поддакнула Алка.

– Но перца многовато, – слегка критикнула бабуля.

– В следующий раз я попробую добавить в начинку мягкий творожок и, пожалуй, вовсе откажусь от красного перца, использую только черный, – пообещал папуля.

Он сел на своего любимого конька, и далее ужин проходил спокойно, без эксцессов.

Потом мы с Алкой пошли к ней – пить шираз, секретничать и примерять платья.

Жених с невестой решили обойтись без пафосной свадьбы, запланировав только тихую регистрацию в ЗАГСе, а сразу после нее – отбытие в аэропорт и далее – в свадебное путешествие. Неброское, но исключительно элегантное белое платье для себя и точно такое же, только жемчужно-серое, для меня Трошкина шила сама – она умеет.

Мне чрезвычайно нравилось то, что у нее получалось: наряды наши выглядели очень достойно благодаря отменному качеству шелка и безупречности линий. Прически под них планировались тоже простые и элегантные: аккуратный узел на затылке у меня и такой же узел плюс мелкие живые розы в нем – у Алки. А вот обуть подруге предстояло белые шпильки, а мне, чтобы не нависать над невестой, балетки на плоской подошве. Негоже было бы в такой день возвышаться над мелкорослой Алкой, как корабельная сосна над речной ивушкой! Визуально доминировать в нашей группе должны были жених и его дружок, оба ростом за сто девяносто.

Милые девичьи посиделки прервал Зяма, по-свойски вломившийся в квартиру со словами:

– Алка, я вернулся, ты рада?

Алка безусловно была рада, так что мне пришлось ретироваться – не смотреть же, как они целуются и обжимаются.

К тому же я просто не могла слышать, как Трошкина называет Зяму «мой пупсик».

Во-первых, из них двоих миленькая маленькая куколка – это сама Алка.

Во-вторых, почти двухметровый накачанный Зяма с сокрушительным обаянием матерого суккуба – и чей-то там пупсик?! Обхохочешься.

Я оставила парочку без помех и зрителей наслаждаться обществом друг друга, но Зямино представление о полноценном наслаждении включало также плотный ужин, поэтому очень скоро братец прибежал домой и прямо с порога поинтересовался:

– Чем сегодня кормят?

– На выбор – лабутены, ламборджини, лобиани, – сообщила я, выходя из своей комнаты.

– Мне всего и побольше.

Зяма сначала потер руки, потом помыл их, потом запустил в тазик с пирогами:

– Умммм! Это что-то грузинское? Тематический ужин?

Я кивнула.

В свадебное путешествие молодожены собрались в Тбилиси. Папуля заранее начал заботливо адаптировать их к местной кухне.

– Ха хафи? – спросил братец с набитым ртом.

«А запить?» – перевела я.

Налив прожоре мацони, я решила, что хватит за ним ухаживать, как будто я закрепощенная женщина Кавказа, и ушла к себе, но в одиночестве не осталась, потому что ко мне явилась мамуля.

– Дюша, дочь моя, умеешь ли ты хранить секреты? – интригующе спросила она.

– Смотря какие, – молвила я уклончиво, но честно.

В самом деле, если враги будут пытать меня, требуя выдать им тайну фотосинтеза или закон Ома, они от меня точно ничего не добьются. А вот если один хороший человек попросит поделиться подробностями личной жизни другого хорошего человека…

Мамуля, видимо, прочитала ответ на моем лице, потому что развернулась к двери.

– Да говори уже, не темни, – вздохнула я, отложив планшет. – Если бы я хотела тебя предать, то могла бы прямо сейчас пойти к папуле и сказать ему: «Пап, а у мамы завелся какой-то секрет». И все, иметь тебе дело с военной разведкой.

– Вот ведь умеешь ты мастерски обрисовать перспективы, – поморщилась мамуля. – Даже странно, что при таком таланте ты не стала художником-маринистом!

– А почему я им не стала, ты забыла? – прищурилась злопамятная я. – Кто отругал трехлетнюю Дюшеньку за то, что она немножечко порисовала на стене мамиными тенями для глаз в сине-зеленой гамме?

– Так это же были настоящие французские тени, мне привезли их из самого Парижа! – возмутилась мамуля. – Вот если бы я сейчас использовала для подобного настенного творчества твою дорогую косметику, ты бы меня разве не отругала?

– Не-а, – ответила я и похлопала по дивану, приглашая родительницу присесть. – Я бы разговаривала с тобой особенно ласково… вплоть до самого приезда психиатра.

– Возможно, именно психиатр тут и нужен, – уныло согласилась мамуля, присаживаясь. – Знаешь, у меня появилось пугающее подозрение, будто я схожу с ума…

– Да ладно? С чего бы? Ты всего-то с полсотни романов про нечисть и нежить написала! Разве это можно считать серьезным испытанием для рассудка? – съехидничала я.

– Думаешь, пора сменить жанр? – задумалась писательница.

– А за него будут платить так же хорошо, как за ужастики? – спросила я, отнюдь не желая подорвать благосостояние семьи.

– Возможно, если это будут эротические романы. – В мамулином голосе прорезалась мечтательность.

– Не годится. – Я помотала головой. – Для эротических романов у тебя ярких личных впечатлений не наберется, и супруг гения не позволит радикально пополнить опыт. Скажи сначала, что не так с ужастиками, а потом подумаем, надо ли тебе менять жанр.

– Меня преследует Темный Повелитель, – призналась мамуля с явным смущением и, как мне показалось, с толикой гордости.

Конечно, Темный Повелитель – это вам не червяк дождевой, это звучит гордо.

– Кто-о? – Я чуть преувеличенно удивилась.

Пусть мамуля порадуется, что произвела впечатление на публику. Писателям это полезно.

– Темный Повелитель, – повторила она. – Так он себя называет, а я понятия не имею, кто это такой.

– Король Свазиленда? – предположила я.

– Кто-о?!

– Мсвати Третий, король карликового африканского государства Свазиленд, – объяснила я.

– Не знаю такого, – призналась мамуля, не уточнив, не знает она лично короля или все его государство. – А почему именно он?

– Потому что идеально подходит под определение «Темный Повелитель». – Я пожала плечами. – И к тому же он как раз сейчас находится в России с официальным визитом, я видела новость об этом в Сети.

– И давно он приехал? – заинтересовалась мамуля.

– Вчера.

– Нет, тогда это другой Темный Повелитель, – с сожалением сказала она. – Мой меня уже вторую неделю преследует.

Я нахмурилась.

В том, как родительница назвала неведомого Темного Поведителя «мой», была уже некая интимность. И это при том, что у нее есть законный повелитель, он же муж, он же наш папуля, он же новое воплощение легендарного ревнивца Отелло!

– Вот, кстати, может, это Мавр Венецианский? – Я выдвинула новую версию. – Чем тебе не Темный Повелитель? Давай, рассказывай, как именно он тебя преследует?

– Он подбрасывает мне записки и конфетки, – порозовела мамуля.

– Не ешь их, козленочком станешь, – машинально посоветовала я. – В смысле – подбрасывает? Как? Аж на восьмой этаж?!

– Тебе смешно, а я нервничаю, – пристыдила меня мамуля. – Я то и дело нахожу записки и конфетки то в кармане, то в сумке.

– Зная, что творится у тебя в сумке, полагаю, находишь ты их с запозданием, – предположила я. – Даты в записках есть?

– Нет. Только очень короткий текст и подпись: Темный Повелитель. То есть поначалу подпись была именно такая, а потом сократилась до двух заглавных букв: ТП.

– То есть вы перешли на тот уровень, когда можно общаться запросто, без церемоний. – Я снова не удержалась и съехидничала. – А что пишет-то тебе друг Тэ Пэ?

– Чушь какую-то. – Мамуля выразительно продекламировала с приготовленного листочка. – «Уже скоро. Темный Повелитель». «Жди и верь. Темный Повелитель». И дальше уже как Тэ Пэ: «Все будет хорошо», «Все в восторге от тебя», «Мы идем к вам».

– По-моему, твой Тэ Пэ слишком много смотрит телевизор, это очень похоже на обрывки рекламных слоганов, – отметила я. – А сами записки ты разве не сохранила?

– Только последнюю.

Мамуля протянула мне полоску обычной писчей бумаги, какой пользуются во всех конторах мира:

– Я обнаружила ее за лентой на шляпе, когда вернулась сегодня с утренней прогулки.

– Какой именно шляпы? Той, соломенной, из Венеции? – зачем-то уточнила я и развернула бумажку. – Хм, «Мечты сбываются. ТП»… Слушай, тогда это Газпром!

– Почему Газпром, где логика?

– Или Лукойл. Главная нефтяная компания страны – чем не Темный Повелитель? Нефть – это же черное золото.