ЗВОНОК

Мне недавно исполнилось двадцать шесть. За окном солнечное осеннее утро. Воскресенье. Я дома одна. Дочка, как обычно на выходных, пошла к своему отцу, он забрал ее еще накануне совсем рано утром. Как же здорово, никуда не спеша, просто поваляться на диване, листая модный журнал. Я журналы не читаю, но картинки рассматривать люблю. Я мысленно с удовольствием примеряю наряды, и тут звонит телефон. Вставать невыносимо лень, но телефон настойчиво трезвонит и трезвонит.

– Кому я вдруг понадобилась с утра в выходной день? – я раздражаюсь, невольно смотрю на часы, – только пол десятого, а вдруг я еще сплю? Опять, небось, с каким-то соцопросом или рекламой, совсем обнаглели уже, и по выходным от них нет спасенья.

Телефон замолчал, кто-то не дождался.

– Ну и чудненько, – только и успела подумать, как телефон зазвонил снова. – Вряд ли это совпадение, когда два звонка подряд, да еще так долго держат трубку, видимо, все же кто-то из своих пытается дозвониться, зная, что я дома. Ну ладно, подойду, – я буквально соскребаю себя с дивана, за трубкой надо выйти в коридор. – И почему бы не класть ее рядом? – в очередной раз ругаюсь я на себя.

В коридоре меня встречает большое круглое зеркало в массивной раме. Под ним на тумбочке пищит специально установленной, противной и резкой мелодией телефон. Это сделано для того, чтобы его хотелось побыстрее выключить, а значит – подойти. Взглянув в отражение, я испугалась – плохо смытая с вечера субботы тушь растеклась, образовав темно-синий синяк под правым глазом.

– Красавица, – промелькнуло в голове, – вот сейчас бы поклонники на тебя полюбовались, ни бровей, ни ресниц, одно бледно-синее пятно. Надо оттереть, а то и самой страшно!

И чтобы оставить руки свободными, я зажимаю пиликающую трубку между левыми плечом и ухом.

– Але! Да! – невнятно бубню я.

– Привет, – бодро отвечает мне Ирина, моя младшая сестра.

– Привет, привет, как дела? – обрадовалась я, что хоть свои, значит, не зря вставала.

– Да все нормально. Слушай, а ты с матерью вчера не разговаривала? А то я что-то второй день не могу до нее дозвониться? – немного взволнованно, спрашивает она.

– Ну началось! – скисаю я тут же.

Как обычно, в последнее время от вопросов про мать у меня сразу портится настроение.

– Ира, ну ты же все знаешь! Ну чего спрашивать-то? – отвечаю я недовольно, уже понимая, что единственный выходной день, скорее всего, будет испорчен.

Мы только в пятницу вечером коротко созванивались, как раз по маминому поводу, я делилась неприятными результатами звонка. От воспоминаний на душе опять стало тяжело.

– Не-е, ну мало ли? – протягивает она.

– Ну чего «мало ли»? – переспрашиваю я более мягко. – С пятницы ничего не изменилось, – а в голове снова прокручивается пятничная ситуация.

В пятницу, по дороге со школы домой, моя дочь с провожающей ее до дома няней встретились с нашей мамой на улице. Катя шагнула к бабушке навстречу и поздоровалась, а наша бабушка с гордо поднятой головой бравым шагом, глядя вперед, пронеслась, не притормозив, мимо внучки как мимо пустого места. Представить не могу, что моя дочь почувствовала, и как смутилась перед идущими рядом одноклассниками. Живут все рядом и знают ее бабушку. Посыпались неприятные вопросы. А что Катя может им объяснить?! Что бабушка перестала узнавать собственную восьмилетнюю внучку, обидевшись на дочь?

Татьяна – няня моей дочери, взрослая, казалось бы, девушка, бывшая одноклассница моей сестры, просто оторопела от маминого поступка. Она и так боится нашу маму «как огня». И если она приходит ко мне домой, то Таня, боясь скандалов, категорически отказывается находиться с ней в одной квартире, и просит меня подгадывать время так, чтобы они не пересекались. А тут такой фортель! Я предчувствовала, что скоро могу остаться без няни, что, к сожалению, и произошло. Кому понравится терпеть обзывания и стрессы?! А я, несмотря на подавленность этой ситуацией, считала, что в пятницу еще довольно хорошо все закончилось хотя бы потому, что мама не устроила прилюдно скандал на тему, что «няня нам дороже родной бабки», как она это умеет.

Катя опять пришла домой расстроенная. Объяснить и внушить ребенку, что не нужно принимать бабушкины поступки и слова на свой счет, что она не виновата, что это взрослые «с ума посходили», к сожалению, у меня не получалось, хотя я и пыталась.

– С пятницы, думаю, ничего не изменилось, мама жива-здорова и ходит гулять. А вчера был твой день, я ей не звонила, я работала, так что у меня без новостей, – я окончательно расстроилась.

– Слушай, сходим к ней вместе? Посмотрим, что там у нее дома творится? – с ноткой давления спросила сестра.

– Да что там может быть?! Дозвонимся попозже. И так один выходной, – сделала я попытку отвертеться.

– Ну Лена, мы же договаривались! – продавливает сестра.

Договаривались-то, договаривались, только как подумаю об очередном скандале, у меня прямо живот сводит, так не хочется идти, но раз договаривались, то куда денешься.

– Во сколько? – сдаюсь я, понимая, что не могу отказать.

– Давай в час у подъезда? – сестра ожила, почувствовав опору.

– Давай. Ну все, тогда в час? – безысходно спросила я, одновременно прощаясь.

– Все, – попрощалась сестра.

СЕМЕЙНЫЕ ОТНОШЕНИЯ

С мамой мы жили рядом, на соседних улицах. Но на тот момент общались с трудом и я, и сестра. А так как дочерей у мамы две, то по договоренности звонила ей та дочь, которая на тот момент находилась в меньшей опале. Ссоры между мамой и нами происходили раз в неделю, это точно. На мамины выпады в наш адрес мы обычно старались или промолчать, или, звоня на следующий день, сделать вид, что просто ничего вчера не произошло. Иногда этот фокус нам удавался, мама принимала игру и разговаривала, и шутила, как ни в чем не бывало. Но причина для того, чтобы новая ссора началась или же старая вспыхнула с новой силой могла быть любая. И ее, эту причину, как ни старайся, просто невозможно предугадать. Мы с сестрой одно время созванивались перед тем, как набрать маме, и обсуждали, на что она обиделась в прошлый раз и как бы так ее спросить в этот, чтобы история не повторилась снова. Но нам почти никогда не удавались прогнозы. Началом скандала мог послужить не тот тон, в котором, как считала мама, я с ней поздоровалась, или не тот набор фраз, которыми я произнесла приветствие, не такой взгляд при встрече и… миллион других причин. Но итог ссоры всегда сводился к обвинениям в недостаточном проявлении с моей стороны почитания и обожания к ней, как к матери.

Мы старались звонить раз или два в день, чтобы поздороваться и спросить о ее самочувствии… и получали в ответ что-то из серии: «Сдохну, узнаете».

Позвонив маме где-то в одиннадцать часов утра, на вопрос «Мам, привет, как дела?» в трубке раздавалось:

– Да какие у меня дела, дела у вас, это ж вы занятые, а я-то чего? Гляди, вспомнила она про мать… дела… ты бы о здоровье сначала спросила… да ела я сегодня или нет? Уже одиннадцать!

И, распаляясь за пару минут, мама начинала сама себя оскорблять, говоря: «Да, мать же у вас идиотка, хуже матери в мире не найти, я – сволочь, а вы у меня святые…» и так далее, и тому подобное.

В первые годы мы терялись и делали попытки оправдаться:

– Мам, да я такого никогда не говорила, – старались донести до нее и я, и сестра.

Но она орала и не слушала нас.

– Не говорила, так подумала! Судят не по словам, а по делам, – обрезала наши попытки объясниться мама. – Не смей мной командовать! – кричала мама. – Мной никто никогда не командовал, даже мать, которой у меня не было, а ты рот разеваешь! Знай край, да не падай! Не всегда говори, что знаешь, но всегда знай, что говоришь! Яйца курицу не учат! Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку, – сыпала она выражениями.

После этого мне или сестре задавался прямой вопрос:

– Кто здесь мать, я или ты?

Получив ответ, что, конечно же – она, мама резюмировала:

– Вот и закрой свой рот! (Или просто «заткнись»).

Мама – человек начитанный, любит вставлять в разговор цитаты, устоявшиеся выражения и в карман за словом не лезет. Во то время, когда происходят описываемые события, мы все уже с полгода жили раздельно, мама словно не могла с этим смириться, а нам это позволяло более-менее дозировать общение. В иной раз казалось, что чем спокойнее ты стараешься реагировать, тем больше это раздражает и выводит из себя нашу маму. В такие дни нас обвиняли в полном равнодушии, эмоциональной холодности и бедности, незрелости чувств и прочее. Порой, устав от бесконечного выяснения отношений, мы поступали по-другому, мы звонили ей, но молчали. Главным для нас являлось понимание того, что раз мама сняла трубку и бодро говорит «алло», то, значит, с ней все нормально. Все друзья-знакомые, знавшие нашу непростую ситуацию в семье, тоже рассказывали нам, где и при каких обстоятельствах они ее видели. И так как гулять мама ходила строго два раза в день, то информации у нас хватало.

В последний раз причиной к началу серьезного конфликта послужил мой «не имеющий названия» поступок, а именно то, что я наняла дочери репетитора по английскому языку. Мама на это страшно обиделась. Она считала, что ее знаний английского вполне достаточно для занятий с внучкой, а у меня на этот счет имелось другое мнение. Ее знания самоучки и акцент, с которым она читала тексты, не имея опыта разговорной речи, не казались мне достаточными для преподавательской деятельности. Возмущенная наймом учительницы мама требовала от моей дочери сказать «этой крохоборке», одно из названий мамой репетитора, чтобы та не приходила, если «внучка, конечно, любит бабушку». Внучка, не осмеливаясь бабушке возражать, со слезами жаловалась мне, я разговаривала об этом с мамой, мы ссорились, и ситуация заходила в тупик.

– Твоя мать – упертая овца, – объявляла она моей дочке, – а ты идешь у нее на поводу. Ты-то хоть будь умней! – взывала она к ее детской совести.

Сейчас я бы сформулировала принцип маминой любви так: «Мама любит меня только тогда, когда я ей полностью подчиняюсь и безоговорочно соглашаюсь с ее мнением».

При этом никто и никак не ограничивал бабушку во встречах и занятиях с внучкой. Я ключи от своей квартиры у мамы не забирала и запретов не устанавливала. Конечно, я просила маму не обзывать меня при ребенке и делала неоднократные попытки объяснять ей свою позицию. В итоге выяснения отношений мама устроила грандиозную истерику и сказала, что у нее нет дочери, то есть меня. Находясь со мной в ссоре, она не считала нужным не то, что приходить к внучке, а даже позвонить ей, а в этот раз и узнавать отказалась.

Вот из-за этой ссоры теперь только сестра могла периодически заходить к маме домой, а мне Ира «докладывала обстановку». Сестра от нас обеих приносила маме то продукты, то оставляла немного денег, ту посильную помощь, которую мы могли ей тогда оказать. И хотя на тот момент нашей маме еще не исполнилось и пятидесяти лет, и она не страдала никакими хроническими заболеваниями, мы уже не первый год как ей помогали. Я же в то время растила дочь одна и без алиментов, у сестры тоже был маленький ребенок, и у нас обеих имелось по «букету» хронических болезней. Мама принимала от нас все как должное, слов благодарности мы не слышали, да и не ждали, честно говоря. Мы чувствовали счастье, если день проходил без скандала и обвинений в наш адрес.

В тот чудесный день сестра, не дозвонившись до мамы, откровенно боялась идти к ней одна, так как не хотела скандала, и позвонила мне. Но у меня ключей от маминой квартиры не было, а заходить одна я, вроде, как не имею права. И, поддерживая друг друга, мы и сговорились прийти вместе, так сказать, разделить бремя.

Сейчас мы снова в ссоре, и так как мама выбрала письменную тактику общения, я и пишу в ответ на ее претензии ко мне свою книгу.

Еще я пишу ее в надежде, что такие же несчастные дочери, как и я, прочтут ее, и им будет хоть немного легче, узнав, что они такие в этом мире не одни и что у них есть полное право чувствовать то, что они чувствуют. И, главное, сделают все, чтобы не перенести подобную модель поведения на собственных детей, ведь взгляды на мир, на людей, ценности, понятия закладываются в нас в детстве и потом во многом неосознанно переносятся нами и на наши семьи, создавая так называемые «родовые проклятия». Я надеюсь, вы увидите, как разнится восприятие ситуации через призму личностных проблем каждого человека. Как каждый усматривает что-то свое в словах и действиях другого и трактует их по-своему, а другой человек, возможно, совсем не то имел ввиду. И все это, мягко говоря, недопонимание происходит между самыми, казалось бы, близкими людьми. Что тогда ожидать от посторонних?