Глава четвёртая

Бывают такие дни, когда даже фотоэлементы на дверях на тебя не реагируют. А все возможные препятствия на свете выступают против тебя единым фронтом. Сегодня был именно такой день. Как не торопилась Лена, весь мир был настроен ей мешать. В результате в кабинет Махоркина Рязанцева влетела в пятнадцать минут десятого, когда основной состав был уже в сборе. В кабинете пахло кофе. Трое мужчин молча потягивали из кружек ароматный напиток.

– Опаздываете, Елена Аркадьевна, – не зло пожурил Махоркин. – Хотя вы не последняя – ждём ещё Волкова. Кофе будете?

– Буду, – выдохнула Рязанцева, утомлённая утренним невезением. Горячий напиток моментально вернул настроение. – А можно мне фотографии с места происшествия пока глянуть?

– Их Волков должен принести. Предупреждаю сразу – то, что вы увидите, может шокировать. – Махоркин допил кофе и спрятал чашку в тумбочку. – Хорошо, что я вас вчера не пустил, хоть спали нормально. А мне вот всю ночь кошмары снились. Но не будем терять время, давайте составим картину преступления. Елена Аркадьевна, вам – главному нашему аналитику, хочу предоставить такую возможность.

– Спасибо за доверие, Александр Васильевич. Хоть чем-то я могу быть вам полезна, – съязвила Лена.

– Вы зря на меня обижаетесь, – попробовал оправдаться Махоркин. – Вы это поймёте, когда увидите фотографии.

– Хорошо. Давайте предположим, как это могло быть. Вечером двадцать пятого апреля Лебедева приехала к матери в Починки, пробыла у неё полчаса и поспешила назад домой, хотела выспаться перед премьерой. По дороге на станцию на неё кто-то напал, затащил в лес, изнасиловал, потом убил… – Лена повернулась к Махоркину. – Или наоборот?

– Это только Волков сказать может. – Махоркин посмотрел на часы. – Скорей всего Лебедева сопротивлялась, и насильник сначала её убил, а уже потом изнасиловал.

– Что-то мне подсказывает, что так и было. Ярость, с которой он наносил ножевые ранения… правда, я могу судить только по вашим рассказам, так как на месте преступления не была, – не удержалась от упрёка Рязанцева, – говорит о многом. Вряд ли он бы стал уродовать её уже после того как изнасиловал, хотя…

– Ну для расследования это большого значения не имеет, – вставил Махоркин.

– Имеет. Нам необходимо составить психологический портрет убийцы. Узнать мотивацию. Кто это был? Случайный человек, маньяк, фанатичный поклонник, псих-одиночка? Специально ли он выслеживал Лебедеву или жертвой могла стать любая девушка, прогуливающаяся поздно вечером одна в глухом месте. Если мы это определим, то сможем сузить круг поиска.

– Заждались? – В дверях показался красный козырёк. – Хорошо устроились, кофе распивают.

Махоркин открыл, было, рот, чтобы выговорить Волкову за опоздание, но передумал. Всё равно это не возымело бы результата, а время будет потеряно.

– Фотографии принёс?

– Вот не гостеприимный ты, Махоркин. Злой. Может, я тоже кофю хочу.

– Остыло, пока ты добирался.

– Да ладно. Вот ваши фотографии. – Долговязый судмедэксперт вынул из папки стопку снимков и протянул Махоркину.

– Давайте уж мне. – Лена выхватила фото и впилась в них глазами.

Махоркин был прав – вглядываясь в то кровавое месиво, где должно быть лицо женщины, Лена почувствовала лёгкое головокружение.

– А вот предварительное заключение экспертизы. – Волков достал из той же папки сложенный вдвое лист бумаги.

– Уже? – удивился Котов.

– Ну пока тут некоторые кофеи распивают… – Волков многозначительно посмотрел на Махоркина, – мы – работники интеллектуального труда, делом занимались.

– Ладно, говори уж, не тяни.

– Зачитаю главное. – Судмедэксперт развернул лист и с выражением продекламировал: – Смерть наступила в результате множественных ножевых ранений. После смерти жертва была неоднократно изнасилована.

– Получается – он её сначала убил, – заключила Рязанцева, продолжая рассматривать снимки.

– На теле обнаружены следы побоев, а это позволяет предположить, что жертва сопротивлялась, – добавил Волков, – причём достаточно уверено.

– И, чтобы справиться, ему пришлось её убить, – продолжил рассуждения Котов. – По-видимому, она своим сопротивлением очень его разозлила. Балерины они на вид только хрупкие, но гоняют их там, в театре, как настоящих спортсменов.

– А почему мы решили, что это Лебедева? – Вопрос Рязанцевой прозвучал, как гром среди ясного неба. – У нас что, есть заключение дактилоскопической экспертизы?

– А кто ещё? – растерянно спросил Ревин.

– Я не знаю, но это не Лебедева. – Лена протянула фотографии Махоркину и повернулась к Котову. – Лицо, конечно, обезображено настолько, что сличить с портретом я не могу. Но ты сам сказал – на вид хрупкие… А теперь посмотрите на лодыжки и щиколотки трупа. У балерины щиколотки тонкие, а икры накаченные. Я почитала немного в интернете, так вот, в хореографических училищах ведут очень строгий отбор. Не каждая девочка может его пройти, здесь играют роль физиологические особенности строения. Хрупкость достигается не только ежедневными тренировками и постоянными недоеданиями, это врождённая особенность.

– Ну, глядя на Волочкову – этого не скажешь. Дама она достаточно видная, и формы у неё очень даже выдающиеся, – возразил Ревин.

– Потому из балета и попёрли, – глупо захихикал Волков.

– Волочкова стала жертвой интриг, – вступилась за балерину Рязанцева. – Возможно, её формы несколько не укладываются в установленные непонятно кем рамки, но это говорит только в её пользу. На своём примере она доказала несостоятельность этих критериев.

– Давайте всё же ближе к делу. – Направление разговора Махоркину не нравилось. – Значит, вы считаете, это не Лебедева. А что скажет судмедэксперт?

– Тело пролежало в воде несколько дней, могло разбухнуть.

– А сколько оно пролежало, удалось точно установить?

– Шустра ты, Рязанцева, вопросы задавать. Точно пока не установили, но дня три, не меньше.

– Мне надо взглянуть на труп.

– Да пожалуйста. Ещё есть желающие?

– Не, я вчера насмотрелся, я лучше ещё кофейку заварю, – отказался Ревин.

– Я пойду с вами, – шагнул вперёд Махоркин.

Зловещие стены морга излучали холодный ужас. В пропитанный формалином воздух подмешивался приторно-сладкий запах разлагающихся трупов.

– Вот тут она. – Волков подошёл к крайней каталке и приподнял простыню.

У Лены потемнело в глазах.

– Закройте. На это, действительно, невозможно смотреть.

– Я вас предупреждал, – тут же вставил Махоркин.

– Я хочу взглянуть на её руки и стопы. – Не дожидаясь Волкова, Лена сама приподняла простынь. Распухшие пальцы были синими.

– Нет, не Лебедева это.

– Вы по пальцам определили? – усмехнулся судмедэксперт.

– По маникюру. Не может балерина, готовясь к премьере, ходить с облупившимся лаком на ногтях.

– Может он от влаги облупился, как вы говорите? – предположил Махоркин.

– Или во время драки, – добавил Волков.

– Ну допустим. Но посмотрите на её стопы. Вы когда-нибудь видели, чтоб у балерины были живые стопы?

– Ну у этой точно не живые, – хохотнул судмедэксперт.

– У балерин пальцы ног разбиты в кровь, им же приходится по нескольку часов прыгать на кончиках пальцев. Это точно не стопы балерины.

– Вот те раз. – Волков посмотрел на Махоркина. – Придётся вернуть труп на место и искать дальше.

– А это что? – пропустив мимо ушей шуточку, заинтересовалась Рязанцева. На соседней каталке из-под простыни выглядывала изящная женская ручка с аккуратным маникюром. На безымянном пальчике руки посверкивал изумруд, вкраплённый в колечко из белого золота.

– Ночью привезли. Из реки выловили. Прикиньте, парень на теплоходе девушке предложение делал. Прошу твоей руки, говорит, а она в ответ как заорёт – рука! Он за борт глянул, а там рука плавает, – брызгая слюной и заикаясь от смеха, рассказывал Волков.

– Что вы несёте?

– Это правда, – подтвердил Махоркин. – Всю ночь водолазы собирали человеческие останки в Москве-реке.

– Покажите мне. – Лена отдёрнула простыню. На каталке лежали руки, ноги и фрагменты туловища. Головы не было. – А голова где?

– Голову не нашли.

– Это Лебедева.

– Почему вы так решили? – От удивления брови начальника приподнялись.

– Кольцо. Про это кольцо мне говорила её мать. Зелёный изумруд в белом золоте. И стопы, видите, разбиты. Это Лебедева, и без головы ясно.

– Ну, я не знаю, что сказать, – развёл руками Махоркин, – похоже, Волков, вам пора увольняться.

– Вот так дела, – ошарашено смотрел на Рязанцеву Котов. – Вы прям ясновидящая. А кому же тогда принадлежит труп из Починок?

– Это нам ещё предстоит выяснить. Значит так. Делом Лебедевой будет заниматься Рязанцева. Труп неизвестной беру на себя. А вам придётся заниматься одновременно и тем, и другим, – распределил обязанности Махоркин.

– Так может объединить их в одно? – предложил Котов.

– У нас нет для этого оснований. Разный почерк и характер преступления. Сходится только время и место. Но это совпадение, и то не чистое. Останки Лебедевой были обнаружены в Москве, а не в Починках.

– А голова?

– С головой не ясно. Но вряд ли преступник спрятал голову в Починках, а остальные части тащил в Москву. Легче было там же их и спрятать. Значит, убийство скорей всего произошло в Москве. Теперь установим порядок работы. По утрам совещание у меня в кабинете, в конце дня у Рязанцевой. Олег, ты берёшь образец ткани с одежды неизвестной, едешь в Починки, обходишь дома, опрашиваешь жителей. Виктор, что там с мужем Лебедевой?

– Сегодня в полдень ждём, – отчитался Котов.

– Встретишь его в аэропорту и сразу сюда. Елена Аркадьевна его жаждет допросить, не так ли? – улыбнулся Махоркин Рязанцевой.

Именно таким она его и представляла. Высокий стройный брюнет с синими глазами, которые обрамляли длинные, пушистые, загнутые на концах ресницы. Таким ресницам можно обзавидоваться. Пухлые губы масляно блестели. Безупречную, чуть смугловатую кожу лица заливал яркий, чётко очерченный румянец. Подобный румянец бывает у детей во время температуры. У Дмитрия Пирожникова он был всегда. Лицо мужчины казалось столь же приторно-слащавым, как и его фамилия. Многим женщинам такие нравятся, но у Лены мужская смазливость всегда вызывала лёгкую тошноту. Словно пирожных объелась. Вёл себя мужчина так же приторно-слащаво, как и выглядел. Старался выглядеть галантным и вежливым, но, как говорят в театре – переигрывал. Так и хотелось крикнуть – «не верю!».

– Значит двадцать пятого числа, вечером вы были в Калининграде в гостинице «Москва»? – Делала записи в блокнот Лена. – А чем вы занимались? Кто-нибудь может подтвердить ваше пребывание там?

– Ну, конечно. Мы с друзьями посидели внизу в баре, в десять часов разошлись по номерам. Девушка на ресепшене выдала мне ключ. Я думаю, она меня запомнила.

– И до утра не выходили из номера?

– Нет. – Пирожников поправил выбившийся завиток кучерявых волос. – Ах да, после полуночи я выходил, попросил у горничной утюг. Она точно меня запомнила, так как на тот момент уже улеглась спать, и получилось, что я ненароком её разбудил. Она была недовольна, но что делать, не могу же я явиться на съёмку в мятых брюках.

Костюм на Пирожникове был с иголочки. И даже чёрный плащ выглядел так, как будто его только что надели. Ни помятостей, ни заломов, словно и не было этого перелёта из Калининграда в Москву.

– Сейчас вам необходимо будет опознать труп вашей супруги. Но… – Лена замялась, – мы не можем вам показать её лицо, только части тела.

– О Боже! – театрально заломил руки Пирожников.

– О Боже! – театрально заломил руки Пирожников, когда Волков откинул простынь с каталки. При этом малиновый румянец на щеках актёра стал розовым. – Какой ужас!

– Дмитрий Вячеславович, вы можете узнать в этом вашу супругу?

Пирожников хлопал длинными ресницами и молчал.

– Может нашатырь, – предложил Волков.

– Нет, спасибо, я обойдусь, – пролепетал Пирожников, постепенно приходя в себя.

– Так что? – поторапливала Рязанцева.

– Не… не знаю. Как тут определить?

– По рукам, например.

– По рукам? Не знаю. Разве можно узнать по рукам?

– Ну хорошо. Может быть, вы узнаете кольцо? Вот это. – Рязанцева указала на посверкивающий изумруд.

– Кольцо? Чёрт, кольцо… я забыл… – На какой-то миг Пирожников перестал быть актёром, в глазах его читался настоящий животный страх.

– Что забыли? – сузила глаза Рязанцева.

– Кольцо, да, кольцо, – опомнился мужчина, снова надевая актёрскую маску. – У неё было… похожее, но точно ли это то самое, я сказать не могу.

– Мать Вероники обнаружила у вас дома обручальное кольцо, которое, по её словам, дочь никогда не снимала. У вас есть объяснение – почему Вероника его сняла в тот день?

– Нет, – замотал головой Пирожников. – Я не знаю. Я же в командировке, в Калининграде был.

– Когда вы последний раз виделись со своей супругой?

– Так двадцать третьего, перед отлётом.

– Как вы расстались?

– Как всегда, нормально. Поцеловал её на прощание и поехал в аэропорт.

– Видимо, мне в пару к вашей «Маруси», надо какого-нибудь «Ивашку» завести, – пошучивал Махоркин, глядя, как Рязанцева устанавливает магнитно-маркерную доску, которую она любовно называла Марусей.

– Но пока не завели, придётся потесниться. – Чёрный маркер разделил металлическое полотно доски на две части. – Ну что ж, раз все в сборе, давайте подведём итоги дня. Начнём с Починок. – Лена кивнула в сторону Олега.

– Как я уже докладывал, нам удалось установить личность погибшей, ею оказалась студентка строительного техникума Баньщикова Диана. Мать погибшей узнала в лоскутке ткани, который я ей показал, юбку девушки. О том, что случилось с дочерью – ничего не знала. Последний раз Диана Баньщикова приезжала в Починки одиннадцать дней назад. В воскресенье, двадцатого апреля вечером, она, как обычно, отправилась на станцию, но до Москвы не доехала, и в общежитии, где проживала, не появилась. В техникуме никто на отсутствие студентки не обратил внимания, а соседка по комнате решила, что Баньщикова осталась у матери. Вот так.

– При опознании трупа мать сначала грохнулась в обморок, – добавил Волков, – пришлось ей водки плеснуть, чтоб к жизни вернулась.

– Вы в своём уме? – Ошарашено глядела на судмедэксперта Лена.

– Не шуми, Рязанцева, это обычная практика. Сначала нашатырь под нос, затем полстакана водки – самолично разработанный рецепт привода в чувство. Помогает. Без этого средства обморочным место только на каталке. А у меня свободных нет.

– Баньщикова-старшая сказала, что на девушке были часики, правда, недорогие, золотая цепочка и серьги. На трупе ничего из перечисленного обнаружено не было.

– У неё мочки ушей разорваны, – добавил Волков.

– Выходит, преступник не только надругался над телом девушки, но ещё и ограбил её. У меня всё, – закончил Ревин.

– Это хорошо, что он её ограбил.

– Вы серьёзно, Александр Васильевич?

– Абсолютно. Это поможет нам выйти на след изувера. Олег, нужно точное описание, а лучше эскиз похищенных вещей. Возьми кого-нибудь из наших художников, пусть попробуют изобразить их на бумаге. Потом надо обойти все возможные места, где эти вещи могут всплыть. В первую очередь ломбарды. Перешерсти интернет, все сайты, где продают и покупают с рук. На всякий случай просмотри подобного рода объявления в газетах, хотя вряд ли он будет так светиться.

– Понял, – кивнул Ревин.

– Теперь, что у нас есть по Лебедевой? – Махоркин записал со своей стороны доски план действий и передал маркер Рязанцевой.

– И так – Лебедева. В разговоре с Королёвым – Пирожниковым мне не удалось найти какой-нибудь подозрительной зацепки, но и симпатии у меня этот человек не вызвал.

– Как же так, – ухмыльнулся Волков, – такой красавец, известный актёр и не вызвал симпатии? Почему?

– Не знаю, это на подсознательном уровне. Слишком он слащавый весь какой-то и не искрений. И потом, что это за муж такой любящий, что по руке жену узнать не может.

– Ну это вы зря, Елена Аркадьевна, я вот тоже свою жену по руке не узнал, когда приехал её в ЗАГС забирать, – вставил Котов. – Они там с подружками такую хитрую штуку придумали. Короче, спрятались все за занавеской, и каждая кисть в прорезь выставила, а мне, значит, угадывай, чью руку просил. Так вот мне Наташка до сих пор простить не может, что я её подругу Людку тогда за руку из-за занавески вывел. При каждом удобном случае пеняет. Стоит только какое-нибудь недовольство выразить, так она мне – а надо было на той, чью руку выбрал, и жениться.