Глава 2

Огибая толпы прохожих, Никита скользил по бульвару на стареньком ховерборде¹. Он искал Валю, но ее нигде не было. Солнце, отражаясь от бирюзовой глади стоячих фонтанов и белых фигурных арок зданий, жарило еще сильней. Ник щурился и почти ослеп от яркой белизны вокруг. Щеки и затылок пощипывало. Он развернул зонтик отражателя и решил сделать еще один круг, прежде чем сдаться. Несколько раз он набирал Валю, но та не принимала сигнал. Наконец он увидел ее под навесом для пикников. Муха-дрон² кружила вокруг нее, Валька же топталась на месте и что-то тараторила, не отрывая взгляда от объектива.

– Валек! Эй!

Она продолжала болтать и жестикулировать, распугивая желающих потеснить ее.

– Я с ног сбился. Неужели нельзя ответить?

Муха зависла в воздухе. Валька сдернула с носа смарт-очки и обернулась.

– Не видишь, я работаю.

– О чем вещаешь? Расскажи народу об озоновых дырах и глобальном потеплении. Пока тебя нашел, обгорел.

– Твоя облезлая лысина никого не интересует. Ты дашь закончить или нет?

– Да пожалуйста!

– Из-за тебя монтировать придется, – она тряхнула головой, отбрасывая с глаз челку, и посадила очки на нос, но тут же с раздражением сдернула их.

– Ну, что это за хрень! Прошлый век! – она потрясла очками. – Мне нужен синтетический хрусталик с нано-чипом и ушной имплант, как у всех нормальных блогеров. Я выгляжу как дура! Кто меня смотреть будет?..

– Вот, – закивал самодовольно Никита, – вспомни об этом, когда в очередной раз побежишь покупать лотерейку. Давно бы накопили…

Валя фыркнула и проворчала:

– Себе-то имплант поставил…

– Мне нужно для работы. Как по-твоему с клиентами общаться?

– Языки учи.

– Вот сама и учи, – бросил Ник. – И потом, ты же знаешь, шеф половину спонсировал.

– Да иди ты!.. – Валя одела очки. – О чем это я? Ага…

Она опять уставилась на муху.

– Народ, так вот по поводу вчерашнего розыгрыша, таблетки достались семидесятилетней старухе. Не кажется ли вам, что сморчкам следует запретить покупать билеты? Давно доказано, в таком возрасте наращивать теломеры³ бесполезно. Старики только переводят бесценный препарат. Бабка заявила, что все равно начнет принимать таблетки, и на науку ей плевать. Она верит, что за полгода омолодится и будет выглядеть, как подросток. Неужели реально рассчитывает попасть в касту таймеров? Вот увидите, никаких бонусов ей не видать, как и своего лица без морщин, – Валя покосилась на Никиту и продолжала. – Еще одна новость, народ! «Вечная молодость» наконец-то признались, сколько стоит производство одной дозы. Мы все знали, что это дешево, но пять кредитов, народ!.. Всего-то пять кредитов! Поход в кафе обходится дороже. С каждого проданного билета они гребут по триста кредитов, а тратят на производство гроши. Понятно, что проблема перенаселения Земли с появлением таймеров еще сильнее обострилась, и продавать таблетки всем желающим – преступление. Но тем более несправедливо, когда препарат достается старухе, которая не сможет им воспользоваться. Короче, народ, комментируйте, что вы думаете по этому поводу. Все ссылки на первоисточники в сопроводиловке. Не забудьте подписаться на мой канал и донатнуть пару кредитов. До связи!

– Ну я закончила, – сказала Валя, принимая на ладонь дрона. – Куда направимся?

– Может пройдем квест? Хавецкий говорил, в Sundust новый лабиринт открыли.

Валька закатила глаза.

– Ник, ну это тупо! Давай лучше в планетарий?

– А планетарий – не тупо?

– Сегодня открытый показ документалки с Марса.

– Ну, пойдем, – вздохнул Никита и взял ховерборд подмышку. – Не надоело тебе наблюдать, как эта парочка дуреет из-за лишнего клубня картошки?

Ник решил не спорить с ней, лишь бы только опять не сорвалась на психостимуляторы.

– Как там ваш таймер? – вдруг спросила Валя.

– Нормально. Со всеми жмуриками перезнакомился, освоился, анекдоты травит. Валёк, ну че за вопросы?

– Да я не об этом. Я только хотела спросить, какой он?

– Две руки, две ноги, два глаза… Как все мертвые, – пожал плечами Никита.

– Может у него внутри… ну не знаю… нано-роботы какие-нибудь, кибер-импланты?

– Вскрывать запретили, а снаружи ничего особенного.

– А можно я зайду к вам посмотреть?

– Валь, – Ник притормозил, – брось эту тему. Ты сама-то понимаешь…

– Больше не проси интересоваться, как прошел твой день, – она насупилась и отвернулась.

В конце бульвара появилась толпа людей в оранжевых одеждах. Над толпой парили яркие голограммы лозунгов. Валькины глаза расширились. Она поспешно полезла в рюкзак за дроном.

– Валь, да ну их!

Ник попытался увести ее, но быстро сдался. Он знал, Валька не уйдет, пока не снимет репортаж для своего блога. Она кинулась к демонстрантам, муха за ней.

Никита отошел в сторонку и присел на лавочку. Толпа молча, но решительно шла по бульвару, направляясь, к башне администрации Центрального City неподалеку. От нечего делать Никита читал лозунги: «Разделение общества – несправедливо!», «Лицензии на беременность – аморально!», «Выбираю жизнь без таблеток! Присоединяйтесь к ЕСТЕСТВЕННИКАМ!».

– Они выбирают жизнь без таблеток, – проворчал Никита. – Ага, как же! Так и я могу выбирать жизнь без миллиона кредитов на счету.

Валька подбежала к демонстрантам и, пятясь спиной вперед, начала что-то спрашивать. Сначала никто не обращал на нее внимания, люди сторонились, но потом от толпы отделился здоровяк и принялся что-то объяснять, поглядывая то на Вальку, то на дрона. Его собратья успели уйти далеко вперед, а парень все вещал. Наконец, он спохватился и бросился догонять своих, оставив довольную девушку позади.

– Удачный день, – Валя вернулась к Никите. Она сияла. – Сразу два ролика! Накидают кредитов.

– Конечно, – Ник отмахнулся. – Ну теперь-то пойдем?

– Не хочешь узнать, о чем он говорил?

– Да не особо.

– Ты ни в чем не участвуешь. Ни за, ни против. Как можно быть настолько пассивным и отсталым от жизни? Тебя только гробы интересуют.

– Это моя работа. Конечно они меня интересуют.

– Как можно в наше время быть гробовщиком? Это то, о чем ты мечтал в детстве?

«Понеслось…» – подумал Ник и нахмурился.

– Нормальная работа. Кому-то ведь нужно этим заниматься.

Ему нравилась работа гробовщика, но как случилось, что он предпочел именно ее всем остальным, вряд ли бы смог толком объяснить – сиюминутное решение. Когда в школе направляли на практикум по общественно-полезному труду, одноклассники разошлись по интернатам и госпиталям. А Никиту ни то, ни другое не интересовало. Тогда он плотно увлекался старыми visual-story⁴, был активным участником ретро-фандома «Белый мир», носил выбеленные волосы до плеч, красил ногти и подводил глаза красным на манер «альбинос». Одноклассники посмеивались и называли отсталым, но Нику было плевать на придурков одноклассников. Как-то вечером он проходил мимо салона ритуальных услуг и увидел долговязого мужчину с рыжей встрепанной бороденкой. Он стоял на входе и курил, привалившись к стене. Никита удивился. Встретить курящего – настоящая редкость. Откуда он взял сигареты? Да еще курит, не стесняясь. Никита невольно притормозил. Незнакомец поманил его сигаретой. Никита еще больше удивился, но подошел. Мужчина представился Хавецким. Они разговорились, и в тот же вечер Ник заполнил электронное заявление на сайте агентства, а утром вышел на работу. В школе, конечно, удивились, но формально возразить не могли. Статус Никиты в фандоме подскочил до модератора. Он был доволен собой, как никогда. Денег в похоронном бюро платили не в пример больше, чем в госпиталях. А потом, когда Ник освоил маленькие хитрости профессии, кредитов на счету заметно прибавилось. Заработанных средств хватило даже на онлайн колледж, после которого его приняли в «Последний приют» менеджером и гробовщиком на постоянной основе. Никита ни разу не пожалел о своем стихийном выборе.

– Ладно, пойдем. Куда там? В планетарий? – угрюмо спросил он.

Глава 3

Никита открыл шкафчик, повесил на плечики черный пиджак. Сегодня он должен помочь Хавецкому с трупом молодого мужчины. Тот пикировал с тридцатого этажа небоскреба и приземлился ровно в центр крыши дорогущего автокара. Крышу машины сильно покорёжило, даром, что метаматериал⁵. Зато у летуна практически никаких повреждений лица и конечностей. Минимум косметики – и будет выглядеть лучше, чем при жизни. Грудную клетку изрядно сплющило, но это они с Хавецким поправят.

Никита накинул на плечи зеленый халат. Машинально сунул руки в карманы и замер. Пальцы нащупали тонкую пластиковую карточку. Билет… Две недели лотерейка пролежала в кармане. Никита ни разу не вспомнил о ней с самых похорон таймера.

В тот день он, как обычно, присутствовал в ритуальном зале и наблюдал за прощанием с усопшим. Родственники и друзья подходили к гробу, смотрели на покойного с выражением скорбной отстраненности и скоро отходили. Никто не плакал. Люди выполняли условия приличия, не более того. Лишь одна девушка выглядела по-настоящему взволнованной. Она подошла к гробу чуть пошатываясь, поправила цветы у изголовья, прикоснулась к руке покойника и, опустив низко голову, простояла так несколько минут. Никита украдкой разглядывал печальную незнакомку с "ёжиком" темно-синих волос, но потом ему пришлось отвлечься. В гарнитуру сообщили, что катафалк подъедет через пять минут, и нужно готовить тело к выносу. Когда Никита опять обернулся к гробу, девушки уже не было. Он огляделся и заметил ее на выходе из ритуального зала.

Никита оповестил собравшимся, что прощание подошло к концу. Никто не возражал. Тогда он подошел к гробу. Осмотрел труп, чтобы в последний раз убедиться, все ли в порядке, и уже собирался закрыть крышку, как вдруг его внимание привлекло что-то блестящее. Из нагрудного кармана пиджака покойника торчал серебристый уголок. Никита сам одевал труп и точно знал, в карманах должно быть пусто. Он скосил глаза в сторону и убедился – поблизости никого. Не в первый раз он вытаскивал из гроба ценности, которыми чувствительные родственники желали одарить близких в последний раз. Рассуждая, что усопшим подарки без надобности, а ему еще жить и платить по счетам, Ник не мучился совестью. Он сделал вид, что поправляет лацкан пиджака покойного. В кармане погибшего таймера оказался билет на следующий розыгрыш препарата «Теломерона».

Никита покрутил в руках серебристую карточку. Он никогда не участвовал в розыгрышах и не собирался. Покупать билеты за триста кровных кредитов было выше его сил. Он любил деньги больше, чем обещания вечной молодости. Хотя дело было не только в молодости, но и в бонусах, которые к ней прилагались.

Таймеры (так называли счастливчиков, что получали шанс продлевать свою жизнь так долго, как только захотят) автоматически попадали в высшую касту общества. Для них открывались двери любых учебных заведений: карьера ученого, политика, управляющего крупной корпорацией – любое блестящее будущее, о котором простому смертному оставалось только мечтать. В их распоряжении появлялось достаточно времени, а, главное, средств для саморазвития. Долгожителям предоставляли неограниченные кредиты на образование и жилье, потакали любым самым прихотливым запросам. Но, не смотря на все социальные лифты, некоторые слыли «прожигателями», тратя время на бесконечные тусовки и психостимуляторы. Такие, как правило, заканчивали плохо, погибая от несчастных случаев и не доживая до возраста старости обычного смертного. Однако считалось, что «прожигатели» встречаются редко. Остальные же превратились в вечно молодых и мудрых небожителей, обеспечивающих прогресс целой цивилизации, в то время как статус смертных опустился до таракана, подбирающего крошки под столом.

Никита не был мечтателем, никогда не рассчитывал лишь на удачу, а потому не участвовал в «социальном лохотроне». Он следовал правилу: «Не надо делать мне как лучше, оставьте мне как хорошо»⁶. Жизнь у гробовщика сложилась успешнее, чем у многих: достойная работа, стабильный доход, высокий статус в касте смертных, и любимая девушка, даже слишком любимая, как ему иногда казалось.

Другое дело сама девушка.

Валя до умопомрачения желала выиграть в лотерее. Она мечтала о вечной молодости, о карьере журналиста крупного новостного канала на Ю-визоре, о жизни, лишенной рутины, полной интересных событий. В глазах Никиты Валя была слишком талантливой, слишком умной для жены гробовщика. Он боялся, что она рано или поздно уйдет. Не к другому, а просто уйдет. А если уж, не дай вселенная, выиграет, он потеряет ее в ту же секунду.

Не раз Валя клялась, что не будет покупать билеты и участвовать в лотерее. Ее хватало на несколько месяцев, а после неизменно наступала депрессия, кризис и, как результат, покупка очередного клочка серебристого пластика. Никита давно внес эти средства в графу семейных расходов и почти смирился.

Дела у него шли неплохо. За пять лет Никита рассчитывал скопить нужную сумму и приобрести лицензию на беременность. Ему казалось, если у них с Валей будет ребенок – настоящая семья, она успокоится, остепенится и оставит несбыточные мечты в прошлом. Может и замуж за него выйдет официально.

И вот – теперь этот лотерейный билет! Никите он совсем не сдался. И зачем только позарился? Что с ним делать? Хорошо бы загнать кому-нибудь, вот только кому?

Билеты продавались в специальных автоматах в каждом супермаркете. Испытать удачу мог любой желающий не зависимо от возраста, пола и социального положения. Однако, перепродавать лотерейки категорически воспрещалось законом. Фальшивобилетчиков отлавливали и строго наказывали. Поэтому нечего было и думать о попытке найти покупателей.

«Можно, конечно, поспрашивать у знакомых, не нужен ли кому за полцены», – рассуждал Никита. Но друзей, за которых гробовщик ручался, пересчитать по пальцам одной руки.

«А может, просто выкинуть?»

Отправить в мусорный бак триста кредитов рука не поднималась.

Мучимый мыслями о лотерейном билете, Никита спустился в анатомический зал. Хавецкий был уже там.

– Ну где шарахаешься? Я тут сам в кипятке, в молотке… – недовольно прохрипел патологоанатом и перекатил сигарету в другой уголок рта. Из его ноздрей повалил дым. Ник всегда поражался контрасту тщедушного тела напарника и глубине его низкого голоса. Уж сколько лет они знакомы, но до сих пор, стоило Нику отвернуться и услышать Хавецкого, он невольно представлял гору мышц.

Патологоанатом успел вскрыть грудину летуна и теперь копался в его внутренностях.

– Давай, хватай вот здесь за брыжейку⁷. Отсечем лишнее, а потом впендюрим два круговых штифта в ребра.

Никита натянул латексные перчатки, надел защитные очки и взял зажимы. Хавецкий еще раз глубоко затянулся и отложил сигарету в баночку Петри, служившую ему пепельницей. Они принялись за работу.

– Слушай, Хавецкий, тебе билет не нужен? – решился спросить Никита.

– В live-cinema? – патологоанатом разогнулся и резко дернул головой. Раздался хруст шейных позвонков.

– Да нет, – Никита двумя пальцами оттянул нагрудный карман халата и показал билет.

Напарник брезгливо дернул губами.

– Пятьдесят, – выпалил он.

– Двести, – парировал Никита.

– Хе! – крякнул патологоанатом, – а тридцать не хочешь?

– Хавецкий, триста кредитов в автомате! Имей совесть.

– То ж в автомате, – возразил напарник. – Да и тридцать много.

– За тридцать я и сам сыграю, – проворчал гробовщик.

– Удачи, – Хавецкий раскурил потухшую сигарету. – Давай, тут еще молотьбы на пару часов, – он передал Никите зажимы. – Татарину предложи, – посоветовал он, имея в виду водителя катафалка. – Интересуется.

– Да ну его. Ненадежный он.

– Да, кривой штрих, согласен.

– Слушай, а он вообще татарин?

– Да откуда мне знать. Я в узкоглазых не разбираюсь. Откуда-то с востока к нам приштормило. У них же теперь земли своей нет, – Хавецкий скинул в ведро желудок и кусок кишечника трупа. – Так, ну че? Давай еще легкие разделаем, а там можно и штифтами заняться.

Они провозились до обеда. Потом Хавецкий заштопал тело и ушел, а Никита остался одевать и гримировать покойника.

Из-за чего парень покончил с собой, он не знал, но догадывался. Не понимал только, зачем было прыгать с верхотуры, когда в любом клиническом центре предлагались бесплатные услуги эвтаназии для всех желающих, достигших шестнадцати лет. Летуну же явно за двадцать.

Гробовщик просканировал баркод на руке трупа. Так и есть, Александр Астафьев, 24 года. Его ровесник.

Времена, когда самоубийство романтизировали давно прошли. В суициде не осталось ничего особенного или уникального, свойственного лишь немногим, и уж тем более ничего одухотворенного. Хотя ритуалов вокруг смерти прибавилось. Взять ту же эвтаназию. Самоубийство в современном обществе превратилось в рутину. Лишив человека основного биологического смысла жизни – свободного размножения и передачи наследственной информации, трудно было ожидать иного. Гедонизм прельщал немногих.