– Лично нет, последнее время он жил в Йоханнесбурге. Хотя в «желтой прессе» о нем вдруг замелькали заметки, когда пошли разговоры о якутских контрактах с «Де Бирс», но довольно скупо, судя по всему, этот человек не из тех, кто любит мозолить глаза репортерам. Я просмотрел материалы следствия: в день убийства Чернова он находился за границей, по возвращении из ЮАР милиция взяла у него показания, его проверяли, как отрабатывали и другие линии и других деловых партнеров и знакомых Чернова. Я спросил о нем Стеллу – она сказала, что это дружба, которой дорожат, а не выставляют напоказ. Человек из армейского прошлого ее отца, то ли наставник, то ли друг семьи – в общем, не простое знакомство, но для меня в любом случае – «темная лошадка» с козырным тузом в рукаве.

– И тебе не показалось это подозрительным?

– Показалось, – вздохнул Олег, – разумеется, я тотчас же принялся задавать вопросы самому себе: почему он знал нечто важное для следствия и молчал? Почему вдруг заговорил? Почему именно со мной? Но поскольку гадать можно до бесконечности, я решил встретиться с ним, правда, на всякий случай оставил письмо для секретарши и предупредил Станислава Арнольдовича, ну, сам понимаешь, если я не позвоню до такого-то числа и часа, то он должен сообщить в милицию об исчезновении адвоката своей дочери.

– Бред какой-то, – встряхнулся я, точно от наваждения, – детский сад!

– Сад не сад, но все вышло с точностью до наоборот, – криво усмехнулся Олег, – по-моему, этот человек и сам помешан на подозрительности. За мной прислали машину с двумя телохранителями, привезли в его роскошную загородную резиденцию по Минскому шоссе, там охраны и всяких систем сигнализации и наблюдения тоже оказалось предостаточно.

– Цену себе набивал?

– Непохоже, скорее у него это образ жизни. – Олег помолчал с пару мгновений и снова вздохнул. – Первое, о чем он спросил меня, – список улик, была ли среди них записная книжка погибшего. Он в общих чертах описал ее, потому что видел только однажды и тогда не придал этому значения. Ничего подобного не было среди вещей Чернова, я с его разрешения потом поинтересовался об этом у Стеллы, она не смогла вспомнить такую книжку. Но он настаивал на ее существовании. И он же снова всколыхнул во мне сомнения в правильности окончательной версии гибели Чернова. Сказал, что вина Стеллы кажется ему слишком явно организованной, он считает, что ее подставили и что истинная причина убийства Чернова – в его бизнесе.

– Ты же говорил, что милиция проверила эту линию и бизнес Чернова чист? – стараясь тоже не повышать голоса, спросил я.

– Именно так я и ответил этому человеку, но он стал уверять меня, что абсолютно уверен в существовании у Чернова какого-то другого бизнеса, как говорится, на стороне. Он предположил, что убийцы Чернова искали в его доме именно эту записную книжку, где были важные записи – возможно, компромат на кого-либо из заказчиков либо тайная бухгалтерия. И раны Чернова – не следствия ударов, нанесенных Стеллой, а следы пыток и что Стелла скорее всего в это время спала в своей спальне на втором этаже.

– Чернов давал взятки? – не поверил я. – Вот так просто? Зачем? Имея такого тестя и такие связи? Уверен, там, наверху, работают совершенно иные механизмы. И потом, времена советской рыбной мафии прошли. Или нет? А тебе не кажется, что у твоего нового знакомого разыгралось воображение, ведь то, в чем он пытается тебя убедить, очень смахивает на историю с убийством генерала Каменева. Психически неуравновешенная жена в состоянии аффекта, против которой все улики, вдруг изменяет показания, и на свет появляется теория заговора: люди с пистолетами и в масках вложили ей в руку оружие и приказали стрелять, если она хочет жить и спасти детей. Не слишком ли отдает телесериалом?

– Я тоже так подумал, – признался Олег, – но дело в том, что записная книжка Чернова существует на самом деле и этот человек показал мне ее ксерокопию.

– Так вот сразу и показал? – Я позволил себе усомниться. – И откуда она у него, он не объяснил?

– Объяснил. Чернов сам отдал ее своему другу. Предупредил, что там зашифрована информация, которая стоит многих миллионов, и не в рублях, попросил спрятать. И в случае если что-то случится с ним или его бизнесом, это обеспечит Стеллу на всю жизнь. И когда все плохое, чего ждал Чернов, произошло, он подумал – а вдруг Чернов хотел сказать: спасет Стелле жизнь? Вот только одна загвоздка – все записи в книжке зашифрованы. Но, прочитав их, мы, быть может, узнаем имя истинного убийцы Чернова. Тогда он купил билет на самолет и вылетел в Москву. Прежде чем обратиться ко мне, этот человек навел соответствующие справки. Ему выдали твое имя, а по странному стечению обстоятельств ты оказался школьным другом адвоката Стеллы Черновой. Так что нам всем необходима твоя помощь. Стелле, если предположения друга ее мужа подтвердятся и появятся обоснованные сомнения, которые позволят отправить дело на доследование. Мне, кто хочет ей помочь, ее родителям, ее сыну. И даже этому человеку – другу Чернова, которых у него, как я слышал, было немного, все больше партнеры по бизнесу, и, возможно, мы просто знали не всех и не все о его делах.

Общий вздох восхищения отвлек наше внимание – огромная рыжая самка орангутанга появилась перед зрителями с детенышем, вцепившимся всеми пальцами в ее густую и длинную шерсть, неторопливо повисла на ствольном ответвлении, покачалась на одной лапе, выбирая себе место среди других ветвей, потом удобно устроилась на развилке ствола на переднем плане вольеры и принялась наводить лохматому малышу послеобеденный марафет, с аппетитом выбирая из его подшерстка какую-то мелкую живность. И что-то противное немедленно подкатило к самому горлу.

– Интересно, почему дети, даже самые неухоженные, всегда вызывают такое умиление у публики? – Я и не заметил, что рассуждаю вслух.

– Потому что они ангелы, – тихо сказал Олег. – Значит, нет?

– О чем ты? – спохватился я и повернулся к нему. – Я должен увидеть Стеллу и поговорить с ней.

– И как это связано с твоим согласием посмотреть – хотя бы посмотреть текст? – Олег вдруг сделался чрезвычайно серьезен, это был уже не столько старый друг, сколько известный и очень дорогой адвокат с прагматичным и цепким взглядом на вещи и на людей.

– Я никогда не ввязывался в авантюры. – Я тоже сменил тон на более подходящий для подобного делового разговора. – Интуиция подсказывает мне, здесь что-то не так, но что именно? Если предположение твоего нового знакомого верно и в нем есть хотя бы доля правды, то речь может идти об очень серьезных вещах. А я стараюсь избегать конфликтов. Мне нравится моя жизнь.

– Я думал, ты любил ее… – едва слышно обронил Олег.

– Боюсь, я уже не в том возрасте, чтобы из-за великого чувства совать голову в петлю, мне довольно того, что есть.

Олег вздохнул:

– Когда ты хочешь это сделать? Я говорю о свидании, мне надо заказать пропуск.

– Я не держу в голове расписания занятий, посмотрю дома распечатку и дам тебе знать… Кстати, – я прямо взглянул в глаза Олегу, – этот таинственный покровитель Стеллы, случайно, не носит фамилию Хорст?

Олег вздрогнул:

– Ты прежде частным сыском не занимался?

Тоже мне юрист – назвал столько примет, по которым опознать этот персонаж не представляло никакого труда. Бывший военный, алмазы, избегает любой шумихи вокруг себя и своего бизнеса. Не то чтобы я по жизни был излишне любопытен или увлекался сбором информации о самых заметных фигурах в политике и бизнесе – я не читал прессу в том смысле, как ее читают другие. Я ее вообще не выписывал и не покупал. Я не следил за котировками и обменами дипломатическими нотами. За скандалами и другими новинками, если, конечно, это не касалось моей темы и не было напечатано в научных изданиях. Широкое чтение составляло часть моего образования лет до двадцати пяти, а потом я почувствовал синдром перегрузки и отправил все полученные за эти годы сведения на сортировку. После чего в моем активном интеллектуальном пользовании осталось только самое необходимое, периферийное знание я автоматически задействовал лишь тогда, когда в том возникала потребность в разговоре или в импровизации на лекции.

Все, что необходимо было знать о текущей за окнами жизни и людях, прежде чем сделать обобщение или вывод, приходило ко мне случайно. Мимоходом брошенный взгляд на оставленную на скамейке в аэропорту или в кармане впереди стоящего кресла в самолете газету или журнал. Обрывок фразы или интервью в прямом эфире радио в машине, которую тормознул по дороге в академию или обратно. Немая скупость бегущей телевизионной строки. Порою я и сам не понимаю, откуда при столь малом фактическом наполнении в моей голове находятся основания для восприятия и анализа целостной картины реального мира, и, как потом мне часто говорят, очень точного и безошибочного в оценках. Возможно, это просто научная привычка видеть и выделять главное в информационном потоке данных, может быть, я вижу и слышу больше, чем пользуюсь сию минуту, а быть может, это просто банальная интуиция – дар свыше.

– Дедукция, мой дорогой друг, старо как мир, – теперь вздохнул я и встал, давая понять, что на сегодня эта тема закрыта.

Вообще-то так паршиво я себя не чувствовал очень давно. Лучший и, быть может, единственный друг обратился ко мне за помощью, и речь шла не о займе или дурацком одолжении – о судьбе той, кого я когда-то любил. Что меня останавливало? Что мешало немедленно ответить – да, конечно, да? Я не считаю себя чистоплюем или трусом, но я не видел для себя мотивации со всем энтузиазмом влезать в это дело.

Когда я смотрел тот телевизионный репортаж, то каждой клеточкой кожи чувствовал, как прошлое атакует меня. Я смотрел на чужую, почти незнакомую мне холеную женщину в кадре, но видел себя восемнадцатилетним мальчишкой, влюбленным в одноклассницу и мечтающим об общем счастье для нас двоих. В нашем расставании не было ничего личного: только злые силы судьбы, у которых мы оба пошли на поводу, которым не посмели противостоять, с которыми даже не попытались поспорить – смиренно приняли этот удар и отказались друг от друга. Все эти годы я считал себя жертвой родительской воли и далеко не сразу начал признаваться себе, что во мне тогда скорее всего говорила обида – я позвонил ей на следующий день, я сделал шаг к примирению, тем более что не был ни в чем виноват, но Стелла не ответила мне и не захотела перезвонить или встретиться. И меня занесло – я затаился, я ждал – вот сегодня, завтра, послезавтра, а оказалось – больше никогда. Стелла мне так и не позвонила, и я отныне не искал встречи с ней.

Мы увиделись на пятилетии школьного выпуска – мельком, я опоздал, она уже уезжала, нет, не с Черновым, тогда у нее был кто-то другой. Мы встретились взглядами – она даже не вздрогнула, спокойно кивнула и села в машину. Холодная, как Снежная королева, как будто ее заколдовали, а ее сердце превратилось в осколок льда. Мне было трудно поверить, что это она, что не было общих планов на будущую жизнь, разговоров о детях – сколько девочек и мальчиков, как мы их назовем, где и чему они будут учиться. Я искал и не смог найти объяснения этим внезапным и категорическим переменам в ней. Я решил, что это гипноз. Я уговорил себя, что она ни при чем, что та Стелла, которую я любил, не могла предать меня и наше чувство. Я сочинил о ней историю – о семейном долге, об обязательствах, об отце-тиране, обо всем, что могло нам помешать и чему ей пришлось подчиниться. Я был уверен, что в глубине души в ней тоже живет эта сказка, что однажды жизнь снова сведет нас и мы будем вместе, чтобы уже никогда не расставаться. Но годы шли, мы жили в одном городе, но словно на разных планетах. Я иногда слышал о ней, не думаю, что она слышала обо мне. Может быть, просто не хотела слышать? Потому что это вносило дискомфорт в ее жизнь, беспокоило ее? Я снова и снова оправдывал ее молчание и отсутствие интереса ко мне и нашим детским планам и мечтам. Я думал о ней так, как хотел думать. Я был глуп. Я нарисовал себе образ несчастной красавицы, чья жизнь сдавлена тисками не ею определяемых обстоятельств, я верил, что однажды явлюсь ей рыцарем на белом коне, о котором втайне мечтают все девчонки – красивые и не очень, умные и простушки. Я был готов к роли спасителя и благодетеля, и вот я услышал зов боевой трубы и понял, что прекрасная принцесса постарела и в общем-то никогда меня не ждала.

Впервые за это время я занялся в Интернете поиском одноклассницы. Я прочитал все, что можно было найти о Стелле и ее муже, я внимательно слушал Олега, я выискивал смысл между строк, между слов. И что же? Я слишком близко подошел к краю бездны, и она ответила мне холодным и пустым взглядом постороннего.

Теперь я знаю – Стелла Климова и прежде не была наивной влюбленной. Ее поступками всегда руководил расчет. Оставив роман со мной без продолжения, она закончила иняз и благополучно вышла замуж за подающего надежды дипломата, вместе с которым уехала сначала в одну из стран Северной Африки, а потом в Европу. Она не скучала обо мне, она с легкостью забыла меня. Ее брак с миллионером Черновым, эффектный и громко обставленный, принес молодой вдове дипломата, скончавшегося в самолете от внезапного сердечного приступа в неполные тридцать семь лет, известность и внимание «глянца». В одном из интервью она сказала, что дети портят фигуру, но потом отказалась от своих слов и утверждала, что вообще ничего подобного не говорила, но даже единственный сын у нее не задался, из мальчика вышло что-то другое, прямо противоположное жизненным установкам и пожеланиям его отца. Она не думала о любви, она ею не заболела, она вообще не знала ее. Муж выговорил у нее свободу выбора подруг в обмен на солидное содержание и наследство. Она ни дня в своей жизни не работала и не собиралась – она была привязана к тому образу жизни, к которому привыкла с детства, и не изменяла ему.