5.

Там они расположились на широкой каменной скамье. Небольшой пруд в конце сада, выложенный по берегу серыми валунами, подпитывался подземными ручьями, которые не иссякали даже в самое засушливое лето. С одной стороны водоем заполонили тростник и болотная ряска, с другой буйно разрослись белоснежные лилии, привезенные купцом Ферхатом из дворца Тивериады. Редкие растения он выменял у садовника на индийский шелк. Возле пруда полумесяцем поникли пакистанские ивы. Гибкие, длинные ветви свисали почти до самой воды. Птицы не пели, не разносили свои голоса по уголкам сада. Природа застыла в оцепенении палящего зноя. Лишь изредка тишину нарушали лягушки, испуганно срываясь с насиженных мест и плюхаясь в мутную воду при малейшей опасности.

Мириам не решалась начать разговор. Она любовалась зеркальной гладью пруда, нежными цветами, которые плавно покачивались на воде. Иса заговорил первым.

– Могу я спросить, кто потревожил тебя ночью, госпожа? – голос тихий, приветливый. У нее отлегло от сердца.

– Давний друг… – она смутилась. – Купец Ферхат живет в этом городе давно. По глупой случайности мы познакомились далеко отсюда, но когда узнали, что оба из Магдалы, знакомство наше продолжилось. В городе он уважаемый человек и уже много лет принимает участие в моей судьбе.

– Разве в твоей семье нет мужчин, которые могли бы заботиться о тебе, госпожа?

Мириам судорожно сжала пальцы рук. Нет, теперь ей не больно говорить об этом.

– Никого больше не осталось, – но голос подвел.

Иса решился заглянуть в женские глаза.

– Он любит тебя, – сорвал тонкий лист ивы и принялся мять пальцами.

– Я знаю, – она отвела взгляд.

Странным казался этот разговор, но Мириам не хотела ничего скрывать.

– Ферхат честный человек и желает мне добра. Однажды просил стать его женой. И сегодня снова спрашивал ответ.

– Ты согласилась, госпожа? – измятый лист упал на землю.

– Нет. Я уважаю Ферхата и люблю как отца. И дело здесь не в том, что годами он намного старше меня, возраст только придаст ему значимый вес в глазах избранницы… Я никогда не смогу полюбить его как мужа, как мужчину. Понимаешь ли ты меня, Иса?

– Кажется, да, госпожа, но тебе неприятен наш разговор. Ты искала меня.

– Я хотела узнать, как ты себя чувствуешь, ел ли сегодня и что?

Он только улыбнулся в ответ, но от его улыбки успокоилась душа, и больше никуда не хотелось идти, никого не хотелось видеть. Только сидеть здесь, на этой скамье, и смотреть на него.

– Ты заботишься обо мне, как мать заботится о своем ребенке, госпожа, – неуловимая печаль прозвучала в его голосе.

– Как иначе? Три дня назад ты метался в бреду, а сейчас разговариваешь со мной, будто и вовсе не болел. Раны на ногах затянулись, остались едва заметные рубцы. Ты творишь чудеса?

– Нет, госпожа, – он смущено тронул ее руку. – Твоя забота и бессонные ночи… Да, да, не отворачивайся от меня, не опускай головы. Твоя кормилица мне все рассказала, когда утром принесла свежего молока. Только ты, а не чудо исцелило меня от яда змеи. Тебе я обязан жизнью и, странствуя по нескончаемым дорогам, не забуду этого никогда.

– Ты все-таки хочешь уйти? – Мириам отдернула руку.

– Заплатить такой неблагодарностью? – он покачал головой. – Я не уйду.

Она судорожно выдохнула, чтобы скрыть волнение, но Иса заметил.

– Сейчас не уйду. Я обещал вылечить Якова, потребуется время, месяц или больше, не знаю. Нужно собрать травы, поискать на ближних лугах.

– Хорошо, – согласилась Мириам. – Но одного тебя я не отпущу. Возьми рабов и повозку, под ее тенью переждешь жару, но вечером вернешься ко мне, прошу тебя.

Мольба и нескрываемая нежность в женском голосе смутили его. Он не хотел расстраивать ее, тут же согласился и в благодарность попытался поцеловать тонкую руку, но Мириам решительно отстранилась, чем вызвала недоумение.

– Я тебе не госпожа, – резко поднялась со скамьи. – И больше не называй меня так. Меня зовут Мириам.

– Хорошо… Мириам.

Уже поздней ночью, когда весь дом погрузился в тишину, оставив все попытки безмятежно уснуть, она долго думала о словах, прозвучавших в саду: «ты заботливая, как мать…» Я буду для тебя кем угодно, Иса, но только не матерью. Откуда пришла такая уверенность, она не знала, но страха не было, и сомнения покинули ее сердце.

Ранним утром во дворе двое слуг снаряжали небольшую повозку, крытую полотняным шатром. Служанка принесла корзину с едой, а глиняные кувшины с родниковой водой крепко привязывали внутри повозки. Яруф запрягал коней. Мириам суетилась рядом и в сотый раз заглядывала в корзину, проверяла кувшины, чтобы от тряски те не разбились в дороге и Иса не остался без воды.

Он стоял в стороне, запахнув на груди новый серый хитон, и молча наблюдал за приготовлениями. В их споре победила Мириам, вернее это была не победа и даже не спор, но ему все равно пришлось уступить, иначе она не отпустила бы его со двора.

Еще до рассвета Мириам услышала, как в соседней комнате Иса засобирался в дорогу. Он хотел уйти незаметно пешком, никого не беспокоя, но она остановила его во дворе. Долго спорили, и ему пришлось уступить. Он проявил настойчивость и даже упорство, не желая принимать от нее помощи, но удивленная Мириам напомнила о данном слове, и он смерился.

– Ты должен вернуться до заката, – просила она.

Иса только пожимал плечами.

– Если я не найду, что мне нужно, придется следовать дальше.

– Следовать дальше без надежной охраны опасно. Римские отряды ищут мятежников. На базаре говорят, что предводитель пойман и содержится во дворце Ирода. Но его сторонники нападают не только на солдат, но и на простых людей.

– Откуда тебе известно? – Иса оставил поношенную суму, в которой что-то искал, и внимательно посмотрел на Мириам.

– В городе эта первая новость, ее передают друг другу на улицах и базарах. Прокуратор Пилат объявил о награде за поимку мятежников. Я боюсь за тебя, Иса. Если ты ничего не найдешь в окрестностях Магдалы, прошу, вернись, и я дам тебе больше слуг для охраны.

– Зачем такие хлопоты, госпожа?

– Мириам,– напомнила она свое имя.

– Мириам, – поправился Иса. – Я всю жизнь хожу по дорогам один, и никто меня не трогает, кроме диких зверей. Когда люди узнают, что я могу избавить их от многих болезней, они с радостью предлагают мне и кров и пищу. Ведь сказано: «Вручай в руки целителя жизнь твою, ибо он от Бога, и не отпускай его, пока не излечишься». Для невежественных людей, Мириам, я будто посланник небес. Они надеются на меня и не причинят зла.

– Хотелось бы верить твоим словам, но не все люди думают, как ты. Многие захотят навредить. Ты понимаешь меня? Я просто тревожусь.

– Да, моя заботливая госпожа, – он ласково улыбнулся в ответ. – Не беспокойся, до заката я вернусь.

– Обещаешь?

Он заглянул в изумрудные глаза, словно теплой волной окатил с головы до ног.

– Обещаю, – чуть слышно прошептали губы.

– Береги себя, – и Мириам вознесла молитву могущественной Исиде, прося уберечь путника в дороге.

Когда повозка выехала со двора и высокие тяжелые ворота закрылись, она ощутила посреди двора пустоту. Растерянно стояла под ветвями огромного раскидистого тутовника, а над головой щебетали птицы, радостно встречая первые лучи солнца. Наступал рассвет.

– Он уехал, дочка?– сзади неслышно подошла кормилица.

– Уехал, но к закату обещал вернуться, – печально отозвалась Мириам.

– Пойдем, – Есфирь обняла ее за плечи. – На кухне готов завтрак. Тебе нужно поесть, совсем исхудала за эти дни. Пойдем…

На земляном прохладном полу кухни, в углу, вытянувшись и положив голову на передние лапы, лежал старый пес Яруфа. Служить он не мог, давно ослеп и припадал на задние лапы, но был добр настолько, что позволял детям прислуги лежать у себя на спине, и даже мог прокатить их несколько шагов, словно осел. Пса пожалели, со двора не выгнали, а отвели ему место возле теплого очага.

– Послушай меня, дочка, – начала Есфирь, наливая в кружку теплого молока и выставляя перед Мириам свежие лепешки. – Олива давно созрела, день-два, и начнет падать на землю. Мы потеряем урожай. В этом году, говорят, масло в большой цене. В соседних землях прошло много дождей, олива пропала. Уродила только у нас в Галилеи. Можно выручить хорошие деньги.

Мириам кивнула головой, отломила кусочек маисовой лепешки.

– Все правильно говоришь, кормилица. Но в прошлом году я нанимала сборщиков, а сейчас к нам никто не придет даже за двойную плату.

– Ничего, Мириам, мы и сами со своими людьми сможем собрать хотя бы часть урожая. На полях сейчас отдых, зерно еще не созрело. Можно собрать всех землепашцев, женщин. Даже дети могут подносить пустые корзины, так предложила твоя Сарра. Смышленая девочка. Я поручила от твоего имени всем собраться в роще. Посмотрим, сколько наберется работников.

Мириам задумалась. Даже если работать с раннего утра до позднего вечера, за два-три дня они соберут только половину оливы, остальное пропадет. Время она упустила, и все из-за Исы.

– Я могу попросить помощи у Ферхата, – проговорила Мириам, перебирая спелые финики в чашке. – Только не совсем удобно. Я снова отказала ему.

– Снова? – Есфирь всплеснула руками. – Он опять делал тебе предложение?

Мириам только кивнула. Можно и так сказать.

– Ну когда же ты образумишься, дочка! Пойми, лучшего мужа тебе не сыскать во всей Галилеи. Почему ты не хочешь стать женой такого почтенного и богатого человека? Ты уже вышла из возраста невесты, Мириам. Тебе скоро тридцать. Твои подруги давно имеют детей! Как бы обрадовался твой отец, если бы в доме снова зазвучали детские голоса. Подумай, дочка…

– Я думала, кормилица, но мне нечего ответить почтенному Ферхату.

– Конечно, ты и раньше не очень-то жаловала купца, а уж теперь, когда здесь появился этот несчастный… – Есфирь не договорила, только махнула рукой.

Мириам смутилась и отвела взгляд, кусок финика застрял в горле.

– Что ты хочешь сказать?

– А что я могу сказать? Ничего, Мириам, ничего. Что мне говорить тебе? Ты госпожа, хозяйка такого большого дома. Молода и богата. Что уж мне говорить! Но молодость быстро пройдет, дочка, богатство может иссякнуть. И что останется в конце, Мириам? Ты надеешься, что несчастный скиталец полюбит тебя?

– Мне ничего не нужно от него, – разговор ее тяготил.

Старая Есфирь за долгие годы одиночества успела заменить ей мать, которую она совсем не помнила. Но даже перед ней не хотелось Мириам раскрывать свое сердце и признаваться в том, в чем и сама себе боялась признаться.

– Конечно, не нужно ничего, – согласилась с ней кормилица. – А что у него есть? Дырявая сума да сухая трава. А что там еще было в его сумке, Мириам, каменная пыль и деревянные молоточки? Нищий он и есть нищий, что с него взять! Убогий скиталец… только сможет ли он оценить твою любовь?

– Госпожа, – на пороге кухни возник старый слуга Ионис.

Есфирь замерла на полуслове, с поклоном отступила от стола и, не заметив пса, чуть не упала через его широкую спину.

– Все люди собрались за оградой в роще, – поклонился Ионис. – Ждут ваших распоряжений, госпожа.

– Иди. Я сейчас.

Мириам запахнула легкую тунику, подвязалась широким поясом, пышные волосы убрала под плотный платок, заплела его на манер арабских купчих. Серый хитон надела сверху. Молча взглянула на притихшую кормилицу. Может она и права? Кто знает? И вышла из кухни во двор.

Люди пришли все, и слуги, живущие много лет в доме Мириам, и рабы, которых отец привез еще из Финикии. После его смерти молодая хозяйка предложила всем вольную и отпустила на четыре стороны. Многие ушли, но многие и остались, создали семьи, обзавелись детьми.

Разделение на слуг и рабов осталось по старинке. Жилье тоже делилось, у рабов оно было похуже. Но в благодарность за добросовестный труд Мириам пять лет назад решила обновить крышу, полы, сделать жилище более уютным, поделила его на семьи. Кто хотел уйти и поискать лучшей доли, зажить своим хозяйством, получали расчет. «Плохой слуга – несчастье для дома», – так всегда говорил отец, и она не забывала мудрых слов.