Все, кроме Шлёмы, одобрительно кивнули. Шлёма же, схватив отца за рукав, стараясь вложить в свои слова как можно больше убедительности, произнес: «Отец, пожалуйста, разреши мне остаться. Я буду вместе с Петровичем. Он за мной присмотрит. Я уже взрослый, мне шестнадцать с половиной. Только не говори нет. Если ты скажешь мне нет, я все-равно убегу». Нихама зарыдала, представив, как они оставят здесь своего Шлёмочку. Иосиф молчал. В его семье было принято уважать решение каждого, и, хотя ему было горько и больно соглашаться, он кивнул. «Только отец, – продолжал Шлёма, – прошу тебя, возьми Белку и ее родителей с собой. Я не хочу ее потерять».

Иосиф, всеми силами сдерживающий рыдания в своей душе, подошел к Нихаме и крепко сдавил ей ладонь, давая тем самым понять, как ему тяжело.

Война надвинулась черной тучей на их счастливую и спокойную жизнь и взбудоражила души его сыновей. Мальчики, еще не видевшие крови и не пережившие еще смертей близких и любимых, просто-таки рвались в бой. Давали знать о себе юность, упрямство и тяга к приключениям. Никто из них не представлял, какой тяжкий путь предстоит пройти каждому. Только рассудительный и уже остепенившийся Зяма понимал, что идет не просто повоевать и подраться – он идет защищать свою жену и своего еще нерожденного ребенка от нелюдей, которые посягают на его, Зямин, маленький белорусский городок, на его тихих и мирных жителей, живших друг с другом в дружбе и взаимопонимании невзирая на национальности, на весь этот мир счастья и любви, который он, Зяма, кирпичик к кирпичику строил день за днем. Он, Зяма, идет защищать свой еврейский народ, который имеет право на существование на этой Земле, хотят того фашисты или нет.

Прощание было мучительным. Женщины, дети и старики маленького городка, таща свои пожитки в узелках, узлах и чемоданах, шли в направлении к железнодорожной станции. Там их ждал товарный состав, пустой внутри, без лавок и полок, как это было бы в обычном пассажирском поезде. Да и где взяться такому поезду здесь, на маленькой станции?

– Товарищи! Поторапливайтесь! Но без паники. Без паники. Все поместятся. Не переживайте, через несколько дней всё будет в порядке. Мы немцев далеко не пустим. Может, даже в наш город не пустим. Ну, трогай! – дал команду Петрович и поезд тронулся, увозя с собой стариков, женщин и детей неизвестно куда, но подальше от смерти.

Практически всё боеспособное мужское население осталось в городе в распоряжении Петровича и армейского комиссара, присланного в помощь. Шлёма, вцепившись в рукав Петровича, глазами, полными слез, следил за уходящим поездом, увозящим самых дорогих и любимых, кто у него был: родителей, брата и… Белку.

Поезд держал направление на Воронеж, где был областной эвакуационный пункт. В Москву и Ленинград ехать запрещалось, и семью Иосифа отправили за Урал. В душном и полном людьми вагоне у Цили начались схватки и на свет появился маленький Зямочкин сын – Сашенька.

Уже в небольшом уральском городке Иосифа и Нихаму нашли письма от Сонечки о том, что ее муж геройски погиб под Сталинградом, и от армейского управления о том, что Зелик пропал без вести. Все долгие ночи взывала Нихама к Богу, чтобы Зелик был жив, чтобы он нашелся. Всеми вечерами молился Иосиф за жизни своих детей. И Бог, такой горячо любимый и веруемый, услышал молитвы этих измученных старых людей. Спустя полтора года после начала войны постучался в их ворота худой солдат, стоявший на единственной ноге и опиравшийся на костыль. «Зелик!!! – что было мочи закричала Нихама. – Живой!»

Тяжело было слушать историю, которую пережил Зелик. Попал он в штрафной батальон, или, как его называли, «батальон смертников». Батальон составляли бывшие заключенные и люди, имевшие плохую репутацию. Они должны были быть на самой передовой, буквально преграждая своими телами путь немцам и давая советской армии возможность собраться силами. Шел бой. Советская армия отступала. Зелика и еще двух оставшихся в живых штрафников оставили в поле прикрывать отход советских войск. Чтобы солдаты не убежали и не оставили позиций, пулеметы приковали тяжелой металлической цепью к их ногам. Советские войска скрылись из виду, на горизонте показались немцы. И в широком поле из окопов их встретила пулеметная очередь трех бойцов. Бой был не на жизнь, а на смерть. Два Зеликиных товарища погибли и он, с трудом передвигаясь, таща за собой пулемет, стал стрелять поочередно то из левого, то из правого пулемета, чтобы немцы не подумали, что он остался один. Дело шло к вечеру. Боясь наступать в темноте и нападения партизан, которые могли быть в видневшемся за полем лесу, немцы отступили, чтобы переночевать в близлежащей деревне и с утра пойти в наступление. Зелик, оставшись на поле совсем один, решил двигаться в направлении леса. Путь, который налегке он прошел бы за пятнадцать минут, он смог преодолеть лишь к полуночи. Он полз, таща за собой прикованный к ноге пулемет. Цепь содрала кожу, а невыносимая боль в коленном суставе, казалось, разорвет его сердце. На рассвете его нашли партизаны. Он лежал без сознания в луже крови. Разведывательным самолетом его отправили в госпиталь на Большую Землю. Ногу спасти не удалось.

«Главное, жив! Главное, жив!» – причитала Нихама, гладя сына по поседевшим волосам, по вымученной культе и украдкой вытирая слезы.

Через два года они получили разрешение переехать в Москву. И выплакавшая свои глаза Сонечка первый раз за всё это время улыбнулась, увидев родителей, братьев и маленького Сашеньку. Уговаривали Белку и ее родителей поехать вместе в Москву. Но те не согласились: «У нас же там никого нет, чего мы будем вам обузой. Мы уж здесь войну переживем».

С фронта стали приходить утешительные вести. Советская армия перешла в наступление и прогнала немцев за пределы страны. Пришло письмо от Шлёмы. Сердце Иосифа разрывалось, когда он читал известия, написанные сыном. Немцы, придя в их родной белорусский городок, согнали в овраг Арона с женой и детьми, еще одну еврейскую семью, не пожелавшую уехать со всеми, и неизвестно откуда взявшегося татарина, чудом забредшего в этот городок и, видимо, похожего на еврея, и закопали живьем. Потом прошли автоматной очередью по еще дышащему бугру. С приходом темноты партизаны пробрались к оврагу в надежде, что кого-то можно еще спасти. Но тщетно. Погибли все. Да, кстати, теперь он, Шлёма, больше не партизан, а солдат действующей советской армии. Когда советская армия вошла в городок, партизаны присоединились к ее составу. Он, Шлёма, уже награжден многими орденами и медалями и ждет дня Победы, чтобы приехать к своим родным и обнять их.

И вот этот долгожданный день наступил. День Победы. Прихрамывая, подошел к дому, где жили Сонечка и родители, солдат Шлёма. В одном из боев у него оторвало взрывом пятку, но он всё равно упросил военврача, чтобы его отправили на фронт.

Через несколько дней приехал и Борис. Вся семья с интересом слушала, что довелось пережить Борису. Конечно, Дальний Восток – это не Западный фронт, но и там хватало своих проблем. Особенный интерес вызвал у домашних рассказ Бориса о переводе его в женский артиллерийский отряд. Вызвали его, Бориса, к генералу. Вот генерал и говорит: «Старшина Гольдберг! Я знаю, что вы исправный боец артиллерийского полка. Вас любят и уважают солдаты. Но у меня на одном участке есть большая проблема. У меня есть женский отряд. Мы уже несколько бойцов этого отряда отправили на Большую Землю из-за болезни. Что за болезнь никто не говорит. Короче, когда женщины стоят ночью на посту, они падают без сознания. Старшина Иванов, который командует сейчас этим отрядом, не понимает причины. С завтрашнего дня вы беретесь за командование. Я приказываю прекратить творящиеся там беспорядки и остановить текучесть кадров!»

Озадаченный, пришел Борис в женский отряд. Прямо загадка какая-то, что там могло происходить? Но ответ не заставил себя долго ждать. Молодые женщины, быстро раскусившие добрый и заботливый характер Бориса, который сильно выделялся на фоне сухого, неразговорчивого и озлобленного Иванова, пожаловались ему, что не могут во время месячных идти на ночное дежурство. При минус сорока мерзнут не только ноги и поясница. При таком минусе тряпка, тяжелая и окровавленная, примерзает к телу, и любое движение приносит невыносимую боль. Уже несколько женщин увезли на Большую Землю, и им уже никогда не быть матерями. Борис проникся всем сердцем к этим проблемам, сделал специальный график дежурств и настоял на получении бойцами своего отряда дополнительно теплого обмундирования.

С любовью и нежностью смотрели Иосиф и Нихама на своих сыновей. «Спасибо тебе, Господи, что мои дети вернулись домой! Вот только Зямочка… Где он, Господи?» – подняв к небу глаза, приговаривала про себя Нихама.

Москва торжествовала Победу. Со всех сторон лилась музыка, по улицам гуляли молодые солдаты, окруженные восторженными девчатами. Радость и счастье переполняли воздух. И когда одиннадцатого мая рано утром позвонил в дверь почтальон, ему быстро и радостно открыли дверь. Потупив глаза и не произнеся ни слова, он отдал Нихаме солдатский треугольник и быстро побежал вниз по лестнице.

«Уважаемые товарищи Иосиф и Нихама Гольдберги! Ваш сын Зиновий Гольдберг геройски погиб при взятии Рейхстага первого мая 1945 года. Вы воспитали прекрасного человека и храброго бойца, прошедшего всю войну сначала в войсках разведки, а потом в пехотных войсках. Его подвиг Родина никогда не забудет. Тело Зиновия Гольдберга похоронено в Берлине», затем были перечислены все ордена и медали, которые Зямочка получил во время боев. Нихама почувствовала, как почва уходит у неё из-под ног. Она мягко присела на корточки, обхватив косяк двери, и упала без сознания.

Неудивительно, что в этой обстановке, наполненной скорбью, тихий стук в дверь показался громом среди ясного неба. Иосиф подошел открыть и замер: в дверях стояла Белка. Вся растрепанная, растерянная: «Можно к вам, дядя Иосиф? Мои родители умерли от туберкулеза. Я осталась совсем одна. А Шлёма где?»

Шли неделя за неделей, месяц за месяцем. В вагоне метро ехал молодой высокий человек, пытавшийся сквозь тесную толпу продвинуться к выходу. На его дороге оказалась девушка с большим тяжелым портфелем, которая неуверенно рассматривала схему московского метро. Непослушная челка спадала ей на лоб, закрывая обзор, и она, из-за тесноты лишенная возможности отвести волосы со лба рукой, пыталась их сдуть. Но безрезультатно. Она нервничала, но следующий «сдув» снова оказывался безуспешным. Наблюдать за этим было так смешно, что молодой человек рассмеялся. «Девушка, вы выходите? – вежливо спросил он. – Но даже если вы не хотите, я все-таки советую вам выйти. По крайней мере, вы поправите волосы и спокойно разберетесь, куда вам надо ехать». Девушка с вызовом посмотрела на молодого человека, но послушалась и вышла. Он вышел за ней.

– Я хорошо знаю Москву. Куда вам надо? Я даже могу вас проводить. Как вас зовут? Меня зовут Борис.

– Сколько вопросов и информации в одну минуту, – засмеялась девушка. – Мне надо в Люблино дачное, я там буду снимать комнату. А зовут меня Ляля.

– Надо же, какое совпадение, я тоже живу в Люблино, – обрадовался Борис и принялся объяснять, как туда нужно ехать на метро и на поезде.

Он проводил Лялю до самого дома, где она должна была жить, наклонился к самому ее уху и тихо сказал: «Я не прощаюсь. Мы еще увидимся. И не раз».

Лялька обустроилась в своей комнате, которую ей сдала тетя Нюра Иванова, выложила всё свое богатство – книги – на стол и, усталая, легла в постель. Вошла тетя Нюра пожелать своей молодой постоялице спокойной ночи.

– Да, вот еще что, милая. Если девушка впервые спит на новом месте, то надо сказать: «Сплю на новом месте – приснись, жених, невесте». И тогда ты увидишь во сне своего будущего мужа, – тетя Нюра хитро улыбнулась и вышла.