7

3 января 2001 года

Воронцов ехал на работу и улыбался. «Как последний кретин», – сказал он себе, взглянув на свое отражение в вагоне метро и не сразу узнав в нем себя. Попытался принять серьезный вид, но через мгновение уголки губ снова предательски поползли вверх. Его заполонила Лия. В голове прыгали картинки, наподобие комикса, и все – про нее. Вот она выгибается точно кошка, вот прохаживается по комнате в его рубашке, а вот… И именно тут губы вздрагивали усмешкой, по телу пробегал жар, а взгляд уплывал к потолку. Сознание сгинуло, подсунув вместо себя поток почти физически ощущаемых видений, от которых никак не удавалось отделаться. Не удавалось и, пожалуй, не хотелось.

Сколько продлится это наваждение, он не знал, но – тем лучше. Наваждения ни к чему не обязывают и ни в чем не ограничивают. А разве он не имеет права тряхнуть стариной? Может быть, в последний раз!

Лия заставила его позабыть правила, по которым он жил в последнее время, и навязала свои, пришедшиеся ему весьма по вкусу. Он сдался рыжекудрому диктатору с легкостью, потому что тот принудил его жить так, как Воронцову хотелось, не будь на его совести… Но ведь невозможно вечно помнить о совести. И – тяжело. И главное – совсем мало радости. А в нем столько жизни, что хватило бы на дюжину молодцов и еще бы осталось немножко.

Правда, Воронцов ни об энергии своей жизненной, ни о совести теперь не думал. Ощущение полета – вниз головой с высокой кручи, да без всякой опаски – захватывало его целиком. Теперь он был долиной, в которой прорывались и били из-под земли разбуженные землетрясением горячие гейзеры. Он обретал прежнюю форму, мироощущение, веру. Долина вот-вот будет затоплена – хлынул пенящийся горячий поток во все стороны, долина превратится в морское дно.

Лия проснулась, как только Николай зашевелился. Но не подала виду, что не спит. Ей нравилось смотреть сквозь ресницы, как он – медведь огромный – смешно ступает на цыпочках, чтобы не разбудить ее, собираясь на работу. Он не спросил вчера, станет ли она его дожидаться. Она плотно сомкнула веки, чтобы не дать ему возможности спросить об этом сегодня. Чтобы позволить себе сделать окончательный выбор: уйти и расхлебывать заварившуюся кашу самой или все-таки заставить его помочь. Он бы смог. Теперь она точно знала. Силища какая! Совсем как у того, только этот не убийца, скорее – защитник. Он точно смог бы! Ей одной не справиться. Слишком страшен противник, слишком неуязвим и беспощаден. Но все-таки стоит взвесить все «за» и «против».

Он не поцеловал ее на прощание. Она распахнула глаза, как только дверь за ним закрылась. Попыталась успокоиться. Приняла душ. Выпила холодного молока. Порылась в его вещах, отыскала старую тельняшку. Повертелась в ней у зеркала. Показалась себе обольстительной. Тельняшка была без рукавов, на лямках, которые едва прикрывали грудь, а длиною – короче не придумаешь. Лия распустила волосы, тряхнула головой, поморщилась. Не то. Подняла волосы наверх, собрала на макушке в хвост. Пожалуй! Галочке бы понравилось…

От этой мысли Лия закусила губу чуть не до крови. Сорвала с волос ленту, растрепала их и от безысходной ярости расплакалась. Слезы для нее всегда были как летний дождик – прольются и легче дышать. Но теперь все изменилось. Теперь слезы душили, теперь вокруг таилась опасность и никто не мог помочь…

Первая ее мысль была о том, – играла с ней Галочка или ей можно было бы довериться? Пришла и ушла, как всегда, без ответа. Да и хватит об этом. Нет теперь Галочки. Осталась только Аня – богатая наследница, не имеющая к их семье никакого отношения. Осталась Аня, и рядом с ней уже неслышно, но навязчиво ступал кошмар, в глаза которому скоро предстоит заглянуть.

А что, если он ее уже прикончил? Лия ходила по комнате и ломала руки. Думать об этом не было сил. Ведь если с Аней что-нибудь случится, следующей станет она, потому что именно она унаследует грязные дедушкины деньги. Деньги, которые утащили на дно уже почти всю семью.

В двери лязгнул ключ, и Лия замерла посреди комнаты. Сердце стучало в груди как кувалда. Николай? Или… Она зажмурилась от ужаса и в тот же момент услышала:

– Здравствуйте, девушка.

На пороге комнаты стояла женщина с большим пластмассовым ведром и шваброй. Она смотрела на Лию крайне удивленно, но интонации были хозяйскими, уверенными.

– И кто же мы будем? – женщина оперлась на швабру, с недоброй улыбкой разглядывая ее наряд.

Лия опомнилась быстро.

– Мы здесь теперь будем хозяйкой. А вы стало быть – бывшая?

– Кто бывшая? – не поняла женщина.

– Ну, судя по снаряжению, – уборщица. А бывшая, потому что мы с Коленькой в ваших услугах больше не нуждаемся.

Лицо женщины вытянулось и посерело. Она с минуту смотрела на Лию с ненавистью, не зная, что сказать. Потом сдержанно спросила:

– Это он так распорядился?

– Да.

– А он оставил для меня записку? – похоже, она хваталась за соломинку.

– Зачем записку? – искренне удивилась Лия и пошла вперед, прямо на женщину, заставив ее попятиться. – Здесь же – я, живой человек. И память у меня хорошая.

– Но все-таки…

– Не до записок нам было, – театрально закатила глаза Лия, продолжая теснить женщину к двери.

– И надолго вы?

– Навсегда.

– То есть – как?

– Мы с Николаем собираемся сочетаться законным браком. Так что все соответствующие функции по дому я возьму на себя. – Лия грудью вытеснила женщину за дверь и теперь, взявшись за ручку, высунулась на лестничную площадку и улыбнулась во весь рот: – А то как-то нехорошо будет, если вы станете выполнять самые примитивные супружеские обязанности, а я – самые интересные. Правда?

Но тут Лие надоело играть в театр, она сбросила маску и посмотрела на раскрасневшуюся тетку с глубоким презрением:

– Ну все. Цирк окончен. Расходимся.

Хотела закрыть дверь, но потом, подумав, все-таки высунулась еще раз и добавила:

– Эй, старушка, погоди, совет дам. – У женщины от возмущения задрожал подбородок. – Мужики – народ специфический. Начинать с ними нужно с постели, а не с мытья полов. Адье.

И захлопнула дверь прямо перед носом женщины. Последнее, что заметила, как та побледнела и решительно сделала шаг вперед. Неужели ударила бы? Эти интеллигентки гнилые только с виду такие цацы, а подраться им только дай.

После этого глупого инцидента Лия долго сидела на постели, уронив руки и повесив голову. Ее часто заносило. Наверное, она родилась актрисой. Все время хотелось кого-то изображать, говорить чужие слова с чужими интонациями. Но что самое неприятное – она не успевала вовремя остановиться. Если бы не эта черта, или может быть – странность, она, возможно, никогда не отыскала бы Воронцова. Или – никогда не легла бы с ним в постель. Она ведь не собиралась! Даже не думала об этом! Засосала роль одинокой маленькой девочки, которой не с кем встретить Новый год. Сама себя пожалела. А то, что целоваться к нему полезла, так по роли – очень органично вышло.

Лия корила себя недолго. Уже через несколько минут, вспоминая, как вытаращила на нее глазищи тетка с ведром, она весело хохотала, обняв подушку. В ней уживались две совершенно разные девушки. Одна была омертвевшая, с безжизненным взглядом, совершено пустая – и словно все время тонула в собственной пустоте. Единственное, на что она была способна, так это пестовать и усугублять свою хроническую депрессию. Тогда как другая – легкая и воздушная – сплошь состояла из чужих мыслей, слов, взглядов, мнений, фраз, ужимок и движений. В ней было что-то от сбежавшей тени, выучившейся копировать своего хозяина, но так и не сумевшей понять, чем же она отличается от того, кому раньше принадлежала. Эта другая на ходу перенимала манеры у прохожих и случайных знакомых, абсолютно точно могла скопировать того, кого хорошо знала, если, конечно, он не бранился, как это обычно делала Галочка. Другая – Лия звала ее актриской – ничего не принимала всерьез, будто вечно стояла на подмостках, среди лакированных декораций, радовалась всему на свете и веселилась без удержу, если для этого был хоть малейший повод. А если повода не было, выползала на свет божий Мрачная Особа – вторая ее половина, – и тогда небо сразу окрашивалось в серый цвет, солнце гасло, а жизнь теряла вкус. Но к большому сожалению Лии, принимать обдуманные решения и строить планы могла только эта, не самая любимая ее часть. И вот теперь, когда она вспомнила Галочку и сразу же, конечно, монстра, стоящего за ее спиной, что-то внутри погасло, смех оборвался сам собой, и в комнату стала наплывать серая безвоздушная масса страха…

Веру трясло, когда она поднялась к себе. Лихорадило – щеки горели, мысли метались. Отчаяние кружило голову. Вернуться, – была ее первая мысль. Вернуться и… Что? Сказать ей: видишь ли, я соображаю не так быстро, как ты, а потому давай-ка прокрутим наш разговор снова. Отвечать я тебе теперь буду по-другому. Все ответы пришли на язык только дома. Нужно было сказать совсем не то и вести себя совсем не так.

Мысль о том, кто эта наглая девочка, не давала Вере покоя. Ее длинные голые ноги вызвали у Веры шок. С одной стороны – бесстыжая девчонка, а с другой – куда ей с ней, такой гладкой, тягаться. Смешно и больно. Противно и плакать хочется. После того как Вера немного успокоилась, а вернее – мысленно произнесла отповедь обидчице и раздавила ее своими словами, словно ничтожную букашку, она вдруг подумала, что у нее в голове никак не укладывается, что Николай мог связаться… Нет, конечно, она ничего не знала наверняка. Может быть, это его невоспитанная маленькая родственница из какой-нибудь провинции. Может быть… Но что у него могут быть какие-то другие отношения с такой девчонкой, она, как ни старалась, не могла себе представить.

Вера решительно сняла трубку и позвонила Николаю на работу. Телефон этот она знала давно, но ни разу им не воспользовалась – повода не было, а навязываться с пустяками не хотелось.

– Здравствуйте, – быстро заговорила женщина, как только Воронцов поднял трубку, – вы меня не знаете… Вернее, знаете… В общем – это Вера.

– Вы не туда попали, – буркнул Николай.

– Подождите. Вы – Николай Воронцов?

– Да.

– А я Вера. Я у вас убираю, – сказала она, расстроенная тем, что он даже не запомнил ее имени.

– А-а-а, – протянул Николай. – Вера. Помню. Конечно. Что-то случилось?

«Вера. Помню. Конечно». Ей стало настолько хорошо от этих слов, что она чуть не позабыла, зачем позвонила.

– Случилось. Меня выгнали.

– Как? – не понял он. – Кто?

– Девушка, – у Веры затеплилась надежда, что сейчас все разрешится. – Там, у вас…

– Ах да. Я и забыл ее предупредить. Недоразумение.

– Она сказала, чтобы я не приходила никогда.

– Почему – никогда?

– Потому что она сама все будет делать.

Николай хмыкнул и замолчал. Вера забеспокоилась.

– Она вела себя со мной очень грубо. Даже странно…

– Лия? Грубо?! Да что вы! Она совершенно безобидное существо. К тому же – весьма несчастное…

– Вы меня извините, но несчастной ее никак не назовешь!

– Подождите, Вера. Мы ведем довольно странный разговор. Лия поживет немного и уедет. Я тогда вам позвоню, и все будет как прежде. Договорились?

– Договорились.

– Вот и чудненько.

Вера бросила трубку и чуть не до крови закусила губу.