Глава 5

Андрей Рубахин скончался через пять лет, в начале марта. Ирочка обила все пороги, но так и не смогла добиться решения похоронить его на сколько-нибудь приличном кладбище. Литературные мостки были для Рубахина закрыты.

Дина встретила известие о смерти бывшего мужа с улыбкой. Она ждала этого дня давно. Она тщательно спланировала каждый свой шаг в этот день. И даже улыбка, с которой она встретила известие о кончине Андрея, тоже была отрепетирована.

Виктория не хотела идти на похороны.

– Там будут чужие люди… – говорила она неуверенно. – Может быть нам не стоит?

– Это наши похороны! – отрезала Дина. – Мы с твоим отцом прожили вместе двадцать лет. А Ирочка, – Дина ядовито усмехнулась, – что ж… Считай, что она по доброте душевной взяла на себя все хлопоты, связанные с погребением. Одевайся!

С этими словами Дина бросила на кровать Виктории большие пакеты и сверху положила несколько коробочек приличных размеров.

Виктория заглянула в пакеты, раскрыла коробочки и ахнула:

– Мама! Что это?! Мы ведь на похороны собираемся, а не…

Дина посмотрела на дочь так, что та осеклась.

– Ради своей матери, – отчеканила Дина. – Ты все это наденешь!

***

Когда к Охтинскому кладбищу подкатил новенький «порш», у ограды уже толпились репортеры.

– Мама, – Виктория была совершенно подавлена. – Я не выйду из машины.

Дина, сидевшая рядом с водителем, обернулась к ней и глаза ее горели торжеством:

– Ты выйдешь. Ты обязательно выйдешь, – в голосе звучал металл.

– Это жестоко, – тихо сказала Вика.

– Жестоко? – взгляд Дины тяжело придавил дочь. – Наверно это мне нужно было тогда умереть, правда? – спросила она вкрадчиво.

– Но, мама…

– Не сметь возражать мне, – пошипела Дина. – Это мои похороны!

Репортеры защелкали фотоаппаратами, как только дверца машины открылась и вышла Виктория. На ней был легкий норковый полушубок, на матери, поверх парчового черного платья, – накидка из горностая. В ушах у обеих переливались крупные бриллианты.

***

Ирочка тем временем совсем заходилась от негодования. Мало того, что ей пришлось столько мучиться и с больным Андреем, который впал в детство, два дня тому назад она узнала, что никоим образом не может претендовать на зарубежные деньги ни на правах законной жены, ни на каких других. В результате каких-то там проверок и экономических санкций счет был арестован. Если бы она узнала об этом чуть раньше, то, конечно же, не стала бы оплачивать такие пышные похороны, на которые ушла чуть ли не вся наличность. И уж совершенно точно не заказала бы оркестр, опоздавший к назначенному времени на полчаса. Ирочка кусала губы, считая, что без Дины здесь не обошлось, и с тоской поглядывала на молодого мужчину, стоявшего в стороне. Его звали Вадимом.

Продолжится ли их бурный роман, когда он узнает, что она осталась на бобах? Ведь совсем недавно они собирались стать партнерами и открыть клуб «Летучая мышь». Пятьдесят на пятьдесят. А теперь она без гроша… Да еще старая тетка, выжившая из ума сестра Рубахина, все шепчет со священным ужасом, что Дина непременно явится на похороны и крестится поминутно. Какая же она дура! Не появится здесь Дина. Что ей тут делать?..

Когда оркестр, наконец, начал играть, из-за деревьев показалась толпа репортеров, Ирочка оживилась, метнула на Вадима счастливый взгляд и выпрямила спину. Сегодня ей, по крайней мере, улыбнется счастье попасть на первые полосы газет.

Две женщины по-королевски двигались в окружении толпы. Кто они? Неужели из администрации города? Может быть, жена мэра пожаловала? Ирочка поспешила им навстречу.

Если бы ей сказали, что Вика за три года превратилась из серой мышки в потрясающую красавицу, Ира бы никогда не поверила. Слишком она знала Вику. Зажатая, молчаливая, вся в себе и вечно у матери под пятой. Такие красавицами не становятся. Поэтому она с искренним восторгом смотрела на молодую высокую блондинку в шикарных мехах. Она не узнала Вику. А вот Дину узнала, да и то, только когда поравнялась с нею. Лицо Дины было строгим и торжественным.

– И все-таки он был довольно талантлив, – снисходительно бросила она газетчице, скачущей рядом.

Сзади перешептывались:

– Только высокие души умеют прощать… Я бы не сумела проявить такое великодушие, после всего, что он сделал…

Ира едва не задохнулась то негодования. Дина по-хозяйски направлялась к разверстой могиле, царственно кивала знакомым, ошеломленно замершим вокруг, отвечала на вопросы корреспондентов. У края могилы она остановилась, театрально сложила руки на груди, опустила глаза. Все разом умолкли. Дина заговорила, и окружающие вытянули шеи, прислушиваясь.

Ирочка протиснулась сквозь толпу, встала рядом с Вадимом. Теперь он был ее единственной опорой среди роя неприязненных взглядов. Дина закончила свою речь и только тогда, обведя взглядом собравшихся, заметила, наконец, Ирочку. Вернее – демонстративно не заметила ее. Взгляд ее скользнул чуть выше и левее, задержавшись на лице Вадима. И нужно же было глупенькой Ирочке в этот момент взять его под руку…

Дина бросила в могилу горсть земли и трое сизоносых мужичков дружно заработали лопатами. Дело было сделано. Завтра о ней напишут в газетах, называя великодушной вдовой Андрея Рубахина, вспоминая историю их разрыва, ссылаясь на первый роман Виктории и тем самым поднимая рейтинг ее книг. Дина могла бы радоваться своей мести, но молодой мужчина, лет тридцати, которого Ирочка держала под руку, был некоторым препятствием.

Высокомерие и абсолютная уверенность в себе, деньги и власть – вот что она прочла в его лице. Ирочке, пока этот человек будет рядом с нею, все эскапады Дины безразличны. Как она на него смотрит! Похоже, здесь пахнет любовью…

Собравшись уходить, она снова украдкой взглянула на молодого человека и чуть не рассмеялась: тот не сводил глаз с Виктории…

Шествуя мимо побежденной соперницы, безутешная вдова была так рассеяна, что обронила носовой платок, и не заметила этого. Через минуту ее нагнал молодой человек и вернул платок, а вместе с ним протянул свою визитную карточку…

***

В тот день, после похорон, мать и дочь почти не разговаривали. Дина теребила злополучный платок и разглядывала визитку. Душу раздирали противоположные чувства. Одно из них требовало мщения – любой ценой, немедленно. И для него все средства были хороши. Пусть даже таким средством будет хоть родная дочь… Другое чувство кричало об опасности. Проснулся самый древний женский инстинкт – чувствовать опасного мужчину на расстоянии.

Но месть требует смелости, и Дина решила рискнуть…

Глава 6

Вернувшись с кладбища, Вика чувствовала себя разбитой и выпотрошенной. Спектакль, устроенный матерью лишил ее сил. Она попыталась сесть за работу, но вместо этого бессмысленно смотрела в светящийся монитор. Щелкнула пару раз клавишами и из колонок полилась тягучая мелодия Garbage. Что там она поет: «Я жду тебя…»?

Вика всегда боготворила отца. Он вряд ли знал об этом, потому что редко замечал дочь, а Вика была не из тех детей, которые требуют внимания. Она говорила мало и от волнения – нескладно, поэтому никому из родителей не приходило в голову, что девочка развита не по годам и с легкостью излагает свои мысли на бумаге, когда остается одна. Несмотря на то, что с детства Вика зачитывалась книгами отца, знала наизусть целые страницы, в начальной школе она не могла выдумать даже короткого рассказа из пяти строк. «Я была на даче. Там было красиво…» Она плакала от собственной глупости. Переполненное детское сердечко не умело излиться на бумагу. Двери были закрыты.

Вика совершенно точно помнила, как для нее открылись эти двери, и кто их ей отворил. Ей тогда исполнилось десять, и дома были гости. А она сидела у себя в комнате за столом и кусала ногти. В школе задали сочинение о прошедших каникулах, и Вика вывела на листе: «Этим летом мы снова были на даче. Там было…» Она порвала лист, положила перед собой чистый и впала в ступор. Тогда-то к ней и вошла Незнакомка.

Кто из гостей привел ее, и почему ей взбрело в голову взглянуть на хозяйскую дочку, Вика не знала. Незнакомка полистала Викины тетрадки и снисходительно спросила:

– Не клеится?

Вика покачала головой.

– Математика?

– Нет. Сочинение про лето.

– Закрой глаза, – приказала женщина и Вика послушалась. – Сейчас ты увидишь то, что произвело на тебя этим летом самое большое впечатление. Ну, видишь?

Вика открыла глаза, смущенно кивнула.

– Так что это было? – игриво спросила женщина. – Котенок? Новая подружка?

– Дерево, – пожала плечами Вика.

– Обыкновенное дерево? – собеседница не сумела скрыть разочарования.

Вика беспомощно помахала в воздухе руками, будто пыталась оттуда набрать не хватающих слов.

– У него ветки были как руки, которые тянутся к тебе, просят о чем-то… Листья выцветшие. Солнце падало так, что были видны капли на листьях – матовые, тяжелые. Оно было словно в испарине… И похоже на старую женщину. Это ведь очень страшно, когда женщина старая, правда?

– Правда, – медленно ответила Незнакомка, – но с годами к этому привыкаешь. Вот и напиши все, что мне рассказала…

С тех пор сочинения Вика писала только на отлично. Но отец никогда не читал их…

***

Развод родителей стал для нее как взрыв.

Как сотня взрывов, которые гремели каждое утро, как только она открывала глаза. Оглушенная ими, Вика двигалась как робот. По три раза в день возила матери еду в больницу, добрую половину своих вещей снесла в комиссионный. Ей было не с кем ни поговорить, ни посоветоваться. Развод представлялся ей как вегетативный процесс: будто разделили единый живой организм на две части и каждая теперь пытается выжить самостоятельно, обливаясь кровью, заново учась двигаться, дышать, питаться. Каждая корчится в агонии, и уж точно каждая потеряла от боли не только ум, но и сознание.

Вике было не с кем поговорить, потому что единственная ее подруга – Ирочка – осталась где-то там, в другой половине разделенного заживо организма. Да и кому расскажешь, что творится в душе, о взрывах, будивших ее каждое утро вместо будильника? Она доверяла лишь бумаге, изливая боль своего сердца, безумные фантазии, от которых не могла освободиться, непролитые слезы…

Потом вернулась мать из больницы, и жизнь снова обрела русло. Но русло это теперь было слишком жестким и определенным. Свободная река течет не так, как вода в канале с бетонированными высокими стенами – ни на йоту не уклоняясь ни вправо, ни влево. Только вперед.

Пока издательство готовило к публикации ее первый роман, Вика написала второй и третий. Они дались ей легко, так легко, что она стала думать об отце: насколько они с ним похожи?

Она походила на отца лицом и манерами, у нее были те же привычки и склонности. Так неужели и все остальное?..

– Откуда ваша дочь столько знает о любви? – спросили как-то Дину на одном интервью. – У нее богатый опыт?

– Для этого не нужен опыт, – отрезала мать. – Достаточно воображения.

Дина насторожилась. Она слишком была занята местью, чтобы всерьез задуматься о дочери. Кто эта тихая девочка, так легко заставляющая женщин плакать? Всего каких-то несколько лет назад она действительно была серой мышкой, а теперь… Теперь пожалуй, она стала красавицей, да к тому же так похожа на отца.

Дина попыталась поговорить с дочерью:

– Я хотела спросить. Может быть это некстати… Тебе уже двадцать три…

Дочь смотрела сквозь нее и Дина никак не могла подобрать нужных слов.

– Мама, я не люблю мужчин, если ты об этом.

– В каком смысле? – перепугалась Дина.

– Не в том – усмехнулась Виктория. – И этот разговор действительно некстати. Я работаю.

«Однако как быстро она поняла меня», – подумала Дина, закрывая дверь в комнату дочери.

Пройдет год или два, рассуждала она, появится какой-нибудь вертопрах и вскружит дочери голову. Тогда ее снова бросят. На этот раз – дочь. В висках застучало, Дина обхватила ладонями лицо.

Этого нельзя допустить! Права на первый роман Вики принадлежали ей. Второй и последующие договора она тоже подписала на себя, объяснив Виктории, что тем самым снимает с нее ненужные хлопоты посещения налоговой инспекции и прочие формальности. Новую квартиру Дина тоже записала на свое имя. Вика не возражала. Даже не поинтересовалась ни разу…

***

Когда Вике исполнилось двадцать четыре, она случайно на улице встретила школьную подругу Милу Семину и затащила к себе, чтобы познакомить с мамой. С тех пор у них с Милой завязалась дружба. Правда, сама Мила больше к Рубахиным не заглядывала, что Виктория объясняла ее крайней застенчивостью, а вот Вика навещала ее почти каждую неделю, по субботам…

«Милочкины субботы»… Виктория рассказывала о них маме подробно, если та интересовалась. Гуляли по городу, смотрели телевизор, были в салоне красоты. И непременно – милые подробности: массажистка попалась на редкость болтливая, в течение получаса успела пересказать всю свою биографию…

«Вика! Это так занятно! Не хочешь использовать это в своем следующем романе?»

«Разумеется, мамочка…»

Конечно, она использует это, потому что сама придумала. Потому что не было никакого салона и никакой болтливой массажистки тоже не было. Да и Милочка Семина сто лет уже как укатила в Тмутаракань за мужем прапорщиком. На следующий же день укатила, после их встречи. Может быть, даже письма пишет своей известной однокласснице. Только письма приходят на старую квартиру, а мама, когда переезжали, велела их почту уничтожать: столько развелось поклонниц у Виктории…

По субботам Вика выходит на улицу, находит укромное местечко и превращается в другую девушку. Это так просто, было бы желание. Хороший парик, цветные линзы. И вот уже тоненькая брюнетка с большими карими глазами танцует в каком-нибудь ночном клубе. Она совсем не прочь познакомиться с бесшабашным коллекционером легких побед… Да, она похожа на отца. Во всем. «Милочкины субботы» нужны ей как воздух.

Она не ищет большой любви. Она знает, большая любовь – ее собственное изобретение. Таковой на свете не случается.

Она знает, мужчина – существо ненадежное. И те муки, когда заживо делится целое надвое – не для нее. Мужчина ей нужен лишь на ночь. С субботы на воскресенье. А в воскресенье, лишившись сил физических, но напитавшись силами сатанинскими, она вернется домой окрыленная и засядет за работу, которая единственная и составляет суть ее жизни. В любви смысла нет, но она придумает его для других женщин, уж коли его нет в природе, она заставит их поверить в большую любовь. И кто знает, может быть одна из них ее и встретит когда-нибудь. Ведь каждое правило предполагает исключение…