3

Мы мирно валялись в комнате и сообща обсуждали одну из бесконечного списка тем о жизни как таковой. Каждая делилась своими домыслами. Марго, надев очки, сосредоточенно корпела над конспектами. Фиса была – само благодушие. Сегодня она любила всех людей, потому что целый день не выходила из дома и не видела их. Замкнутое пространство нашей комнаты явно шло ей на пользу. И вот Ветка, попивая кофе из необыкновенно красивой сервизной чашечки, ласково так сообщает Фисе:

– Фис, а Фис, на тебя паук спускается…

– Где? – так же благодушно спрашивает Фиса и вдруг, обнаружив здоровенного паука прямехонько перед своим носом, взвизгивает нечеловеческим голосом и пулей вылетает из комнаты.

Что было дальше, никто не видел. Через минуту Фиса спокойненько вернулась, оторвала нитку-паутинку и отнесла паука пастись в коридор. Она их никогда не убивала. Верила, что паука убить – семь грехов на себя взять. Глупо, правда? Но самое главное, что за одну эту минуту, прошедшую с того момента, как она вылетела за дверь, и до того, как она вернулась, жизнь ее, да и наша тоже, совершенно изменилась.

Я не знаю, как это произошло. Меня там не было. Никого не было. Но, вылетев за дверь, Фиса столкнулась с молодым человеком. Шарахнулась в него всем телом. Влипла. И влипла по-настоящему. Надолго.

Я все потом думала: если бы не этот противный паук, она бы не вскочила. Если бы Ветка сказала про паука чуть раньше, Фиса могла бы спокойно взять его и вынести за дверь. Они бы все равно тогда встретились, но это было бы уже не то. Может быть, он не обратил бы на нее внимания, а прошел мимо. А потом встретил бы себе на радость другую девушку, более покладистую, и она не отвечала бы ему «нет» все время. И все были бы живы и счастливы. А мне не снились бы страшные сны теперь. И, в конце концов, жизнь не казалась бы нам такой запутанной фантасмагорией, как в сказках Гофмана, а текла бы себе спокойно и размеренно. Но у Судьбы были на нас свои виды.

Учитель предлагает мне остаться в группе еще на один месяц. Я намекнула ему, что не знаю, как с деньгами, а он предложил даже за полцены и в кредит. Так его заинтересовал мой случай. А еще мне кажется, что ему нравится читать мои записи и строить всевозможные догадки по поводу дальнейшего развития событий. Но сколько предположений он мне ни высказывал, все – мимо. Докторам, наверно, все хочется подогнать под знакомые шаблоны или под собственную классификацию. Но, как я уже сказала, все – мимо.

А в группе я все-таки останусь. Мне понравилось. Вот сейчас у меня домашнее задание – очередной сеанс: мой белый диван превращается в заброшенный старинный замок, я закрываю глаза и спускаюсь по ступенькам в мрачное подземелье. Десять – за спиной гаснет свет белого дня, девять – я несу в руках факел, мне нисколечко не страшно, восемь – пламя факела пляшет как живое, семь – тени изгибаются по стенам в замысловатом танце, шесть, пять…

Вот так отдельно взятый паук может повлиять на судьбу отдельно взятого человека. С него все и началось. С паука. Через два дня, когда Фиса уходила на первую пару, а мы еще сладко спали, мимо проходил однокурсник (тот самый) и скромно поинтересовался, не «в школу» ли она случайно собралась. Фиса улыбнулась ему на «двадцать долларов» и сказала, что, как ни странно, именно туда. И он, улыбнувшись в ответ, заметил: мол, как здорово получилось, что им по дороге. Фиса пришла в восторг от такого совпадения и, обгоняя толпу студентов, которым тоже, по странному совпадению, случайно было по дороге, направилась к лестнице. Молодой человек шел рядом и, открывая перед девушкой двери, был, очевидно, весьма доволен тем, как быстро завязал с ней знакомство. Но радость его была преждевременной, потому что, спустившись на первый этаж, Фиса применила один из наших совместно выработанных ста с хвостиком способов избавления от навязчивых приставал и благополучно скрылась из виду. Молодой человек

окончательно понял, что потерял ее, только когда прибыл на лекции, где выяснилось, что Фиса уже окружена толпой, сквозь которую невозможно пробиться. Он хотел кивнуть ей, но она скользнула по нему неузнающим взглядом. Вот так все продолжилось. Но, во-первых, это был не просто молодой человек, а тот самый, в которого Фиса накануне «влипла». Это вы, наверно, уже поняли. Во-вторых, Фиса вовсе не притворялась, что не узнала его: ни тогда, когда он «поймал» ее в коридоре, ни тогда, когда пытался кивнуть на лекциях. У нее была уникальная особенность – она не запоминала лица людей. Нет, правда, без смеха. Она могла кого-нибудь запомнить только с десятого раза, и то если этот человек ей «запоминался». С первого раза она запомнила только Марго, Ветку и меня. Ну и потом еще черного короля. Так, не будем забегать вперед!

Вот по причине таких необычных свойств своей памяти Фиса и не узнала молодого человека. А может быть, это был внутренний протест по отношению к будущему. Не знаю.

Наша Ветка с самого начала ударилась в художества, то есть в прямом смысле начала «представлять на бумаге». Она купила краски, но они были не обычными, а масляными, и требовали постоянно каких-то разбавителей и растворителей, которые ужасно пахли. И мы через некоторое время запретили Ветке растворять и разбавлять в комнате. Ей пришлось бегать на кухню. Ходить по комнате или спокойно существовать на кроватях, когда она творила, было невыносимо. Ветка издавала немыслимые звуки, бегая стометровку из комнаты на кухню и обратно. «Топ-топ-топ, бум, блямс, хлюп, топ-топ-топ… – Ой, черт возьми! – топ-топ-топ, бум, блюмс, хлюмс. – Вот это дело!»

В творческом экстазе Ветка мало обращала внимания на окружающих, то есть на нас. Поэтому, как только по комнате разливался труднопереносимый запах краски, мы все спешили куда-нибудь удрать. Вот и в тот раз. Ветка сначала замечталась, уставившись в потолок, потом ее рука сама по себе поползла куда-то под тумбочку и вынырнула с кистью. Прошло еще несколько минут, рука самопроизвольно потянулась ко рту, и Ветка кисть куснула. Это, наверно, было невкусно, и она опомнилась. И обнаружила, что же это такое у нее в руках. Выйдя из состояния полного транса, она внимательно посмотрела на кисточку и радостно улыбнулась:

– Это именно то, что надо.

Фисе повезло, она в это время блаженствовала в гостях у тетушки. Я сразу же вспомнила, что меня просила позаниматься с ней соседка Машка. Машку мы любили: у нее был телевизор. Но она не разрешала ходить к ней табуном. Поэтому каждый раз перед хорошим фильмом мы спорили между собой, кто же Машку больше любит. Сообразив, что я сдалась без боя и сейчас сбегу, Марго застонала и попыталась былообразумить Ветку. Но та в своем художественном угаре уже ничего не слышала и ничего не соображала. Тогда Марго, тяжело вздыхая, стала собираться в магазин и взяла с собой последний рубль, оставшийся у нас до завтрашней стипендии. В буфет с такими деньгами не пускали, и мы планировали купить килограммчика два картошки и сварить в мундире. (Напоминаю для тех, кто забыл: картошка стоила тогда ровно десять копеек. Можно было десять килограммов купить.) И так, вздыхая, Марго поползла к выходу, в то время как Ветка уже стояла, скрестив руки, у холста, и лицо ее сияло дерзновенной мыслью.

Марго часто показывала Фисе на Ветку в такие моменты и шепотом говорила:

– Ты только на нее посмотри! Какая разница, что она потом нарисует! Это ведь уже не важно, правда? Вот настоящая картина!

И Фиса со смешком соглашалась. А ведь Марго говорила не шутя, а со слезой в голосе. Она сама рисовала профессионально, раз в сто лучше Ветки, но никогда об этом никому не рассказывала. Только года через два я случайно увидела ее рисунки. Марго всегда была такая.

И вот, когда все мы расползлись из комнаты, а Ветка забегала свою творческую стометровку, в неприкрытую дверь заглянул молодой человек. Он увидел холст, краски, заглянул потом на кухню и быстро оценил обстановку. Во время очередного Веткиного демарша она вдруг обнаружила рядом со своей дверью маленький раскладной столик, за столиком – улыбающегося молодого человека, а на столике – большую, написанную фломастером табличку: «Промыв кисточек!». Ветку это заинтересовало. На столике стояли две баночки с водой и тем, что так сильно пахнет, а внизу – ведерко. Она секунду подумала, что за новости такие, но в нашем коридоре и не такое случалось, поэтому она протянула молодому человеку кисть. Он профессионально обработал ее и сказал:

– Вот и бегать не придется…

Когда разомлевшая от домашних пирогов Фиса вернулась от тетушки, в комнате у холста стояла Ветка, и какой-то молодой человек показывал ей, как смешивать краски.

– Фиса, знакомься, это Оз.

Фиса молча кивнула и в этот момент отчетливо вспомнила и паука, и случайного попутчика «в школу». Но было поздно. Не отвертеться. Озстоял посреди комнаты и смотрел на Фису. Она, кажется, тогда уже поняла, что отделаться от него будет не так-то просто. Оз вошел в дом, Озстоял и помогал Ветке.

Может быть, был еще шанс что-то исправить, как-то потихоньку выпроводить Оза из нашего дома. Но тут нежданно-негаданно за дверью раздался крик. Это я кричала на Марго, вернувшуюся из магазина.

Сначала я увидела ее из Машкиного окна. Марго шла, не разбирая дороги, и читала свой любимый журнал «Экран», который несла в правой руке. Левой рукой она доедала не менее любимое мороженое. Я сначала спокойненько отошла от окна, но потом, опомнившись, сообразила: у нас ведь рубль оставался. И, подскочив к окну, глазам своим не поверила. Нет, сетки с картошкой в руках Марго не наблюдалось. Совсем. Только журнал и мороженое! Внутри у меня закипело негодование, а желудок тут же взвыл, как голодный щенок. Я вышла в коридор и стала ждать, когда же она поднимется на четвертый этаж.

Ждать пришлось долго. Марго останавливалась на пролетах, пытаясь спасти таящее мороженое и дочитать про любимого Янковского. Когда она подошла к комнате и подняла глаза, они были затуманены чем-то похожим на счастье. Она некоторое время близоруко всматривалась в мое лицо, а потом начала тихо оседать по стенке. В голове у нее, очевидно, начало проясняться, а глаза раскрывались все шире и шире.

– Как же это я… – бормотала Марго, – я ведь… ой, точно! Я ведь совершенно забыла…

И тут я зарычала на нее. Что-то типа: «Да-как-же-так!» И на мой крик выскочили Фиса, Ветка и Оз. Они втащили нас с Марго в комнату, и та принялась слабеющим голосом объяснять, что случилось. Проголодавшаяся после активных занятий творчеством Ветка ничего не могла понять, а когда поняла, не могла поверить. И все спрашивала:

– Хорошо, а есть-то мы сегодня что-нибудь будем?

Тогда Марго начинала объяснять все сначала.

Фиса уже минут десять от души смеялась, наблюдая эту сцену. Ей голод не грозил, она целый день у тети отъедалась.

– Ладно, не грустите. Я вам тонну пирогов привезла, – сказала она наконец.

И получилось, что Оз как бы тоже приглашен. Потому что он стоял тут, слушал и всем сочувствовал. И даже, кажется, предлагал помощь. А потом, не говорить же ему:

– Ну все, пока, мы сейчас пироги есть будем.

Вот так появился Оз. Кстати, Оз – это фамилия. Сначала он пытался делать вид, что может и вовсе не приходить к нам. Попросит не обращать на него внимания, посидит, перебросится с кем-нибудь парой фраз и уйдет. Но ведь к нам никто не приходил по собственному желанию! Значит, это была его привилегия. Получалось, что Оз нам как бы не чужой. Правда, Фиса на него внимания никогда не обращала и все время говорила ему: нет. Он изредка спрашивал что-нибудь. Ну, например, говорил, что идет в магазин и осведомлялся, не купить ли нам чего-нибудь заодно. Марго радостно открывала было рот, а Фиса, не отрываясь от книги, четко говорила: «Нет». Даже не «спасибо, нет», а просто – «нет». Оз спрашивал: «Сейчас будет фильм Тарковского. Хотите, я к вам свой маленький телевизор принесу?» Мы обалдевали от радости, а Фиса спокойно поворачивалась и говорила: «Нет». И мы почему-то не возражали. Как будто понимали, что она права, даже еще не зная почему. Но словно чувствовали, что она и должна именно так отвечать ему.

Тогда Оз поменял тактику. Он попробовал сблизиться с каждой из нас отдельно. Сначала он запасся расположением Марго. Она терпеть не могла все, что было связано с физическими нагрузками, а Оз непременно оказывался рядом, когда ей предстояло что-нибудь из рук вон физически трудное. Например, наступала ее очередь чистить апельсины. Оз брал нож, садился рядом и чистил вместе с ней. Или – принести для всех книги из библиотеки. Марго пыхтя тащила хилый пакетик, пакетик обязательно рвался, книги рассыпались, она тащила их в руках, прижимая к себе, но тут появлялся Оз с большим кожаным портфелем и складывал в него все, что находилось в руках у Марго. И нес.

Марго невероятно смущалась в присутствии мужчин, юношей и даже десятилетних мальчиков. Мы с Фисой думали, что это последствия от проживания с молодоженами в их прежней комнате. Разговаривать с Озом она не решалась. А он и не навязывался. Но от молчаливого спутника Марго стало бы не по себе куда быстрее. От кого угодно, только не от Оза. Он умел так стушевываться, что напоминал ей младшего брата, которого можно не стесняться. Он шел с ней рядом, словно так и было нужно. Вскоре Марго к этому привыкла. Но еще до того, как это случилось, до того, как она окончательно потеряла бдительность, как-то поздно вечером, когда ей казалось, что мы с Веткой уже мирно спим, она сказала Фисе:

– Ты знаешь, кажется, он тебя любит.

– С чего ты взяла?

– Не знаю. Это не поддается логике. Вот он целый день ходит рядом со мной, в твою сторону даже не смотрит, ничего про тебя не говорит, но как-то, я не понимаю только как, дает мне при этом понять, что он тебя любит.

– Бред.

Однако, похоже, для Фисы это была не новость.

После покорения Марго Оз принялся за Ветку. Ну, здесь он использовал совсем другую тактику. Оставаясь с Веткой наедине, Озпереходил на ее высокопарный язык, и они часами вели философские беседы. Ветке это очень нравилось. У нее было так мало единомышленников. Ветка всегда витала где-то в облаках, и никому было не ведомо, как к ней туда добраться. Но Оз эту дорожку отыскал. И совсем скоро Ветка стала часто говорить: «Вот Оз считает…»

Фиса непременно от такого поворота разговора морщилась. А Марго, как будто признавая, что слушать Оза – это жуткая слабость, все-таки не могла преодолеть своего любопытства и тянулась к Ветке: «Так что он там считает…»

Прошло еще какое-то время, и Оз, очевидно, решил, что Ветки с него достаточно, она уже своя в доску, и попробовал перекинуть сеть своего беспредельного обаяния на меня. И вот тут его ожидало полнейшее разочарование.

Оз ходил вокруг меня кругами, но никак не мог найти лазейки, чтобы втереться ко мне в доверие. Я ведь с самого начала понимала, что ему нужно. Что он подбирается к Фисе. Я видела, как он на нее смотрел. То есть как старательно он не смотрел на нее. Так старательно, что этого нельзя было не заметить. А когда случайно встречался с ней глазами, то отводил взгляд и его, похоже, током пронзало с ног до головы. Он притворялся безразличным. Он всем своим видом пытался сказать: «Да кто она такая, ваша Фиса». Но от меня он не мог спрятаться. Я-то знала, кто она такая, наша Фиса. Кто она мне и кто она ему. Я ведь сама ее очень любила…

Вот только не надо начинать, ладно? Наш доктор Р. тоже, когда до этого места в моих записях добрался, закивал головой, словно напоролся на знакомое что-то, и стал потирать руки. А потом все спрашивал меня: «А не задумывались ли вы…»

Я задумывалась. Мы обо всем в то время задумывались. И все пытались осмыслить. Нет, у меня нормальная сексуальная ориентация. Мне никогда не нравились женщины. Нет, как бы я ни любила Фису, мне никогда не хотелось ее поцеловать. И ущипнуть ее за зад тоже не хотелось, ей-богу! У меня были насчет поцеловать совсем другие желания (с нашего четвертого курса). Желания были в брюках, и с одним я даже ходила в кино. Но он меня не поцеловал. А любовь к Фисе – это совсем, совсем другое. Я не могу объяснить, в чем она состояла. Не то чтобы я считала ее умнее или красивее себя. Нет. Иногда даже наоборот. Не то чтобы я готова была умереть за нее. Не то. Но мне часто хотелось, чтобы время, которое мы проводили вдвоем, длилось бесконечно. Ветка и Марго никогда не были мне так близки, и я порой ревновала, когда кто-то из них заявлял на Фису права. Я страдала. Как несчастный ревнивец, лишенный прав на свою возлюбленную. А Фиса любила всех сразу. Всех по-своему. Она впадала в детство с Веткой, устраивала дни всепоглощающей лени вместе с Марго, вела бесконечные интеллектуальные разговоры со мной. Поэтому я считала, что мы с ней роднее.