– Моя няня смотрела какой-то английский фильм, там был проповедник-миссионер. Я тогда спросила об этом, только не у няни – та глупа, как гусыня, а у своей учительницы музыки Жанны Мироновны – она такая чудаковатая старая дева, но очень много читает и интересно рассказывает… Я не очень-то люблю музыку, это мать с отцом меня заставляют заниматься. Так вот, я часто специально задаю музыкантше вопросы, чтобы она забыла про урок и начала рассказывать. Она объяснила мне, что миссионеры ехали в самые отдаленные уголки Земли и там, рискуя жизнью, проповедовали дикарям христианство. Я тогда даже позавидовала им – у них был смысл в жизни. Потом мечтала, фантазировала, что я проповедую туземцам где-то в Индии или в Африке. Даже наряжалась в мамино черное вечернее платье, воображала, что это ряса. А потом я выросла, и это как-то само собой прошло, забылось.

– Выросла – и забылось, м-да, – Мирозданье задумалось, глядя куда-то вдаль, поверх Настиной головы, где мчались сквозь Вселенную звездные миры, потом заговорило вновь. – Я могу предоставить тебе второй шанс, ты родишься заново и проживешь новую жизнь. Но там не будет богатых мамы с папой, зато будет Жанна Мироновна. И ты получишь, наконец, выбор. Даже, может быть, выберешь путь… а впрочем, не буду тебе подсказывать, решишь сама. Ну, согласна?

Настя растерянно кивнула. Мир вокруг нее закружился в вихре сияющей звездной пыли – и она полетела куда-то в бездонные глубины Вечности.

Жанна Мироновна, одинокая пожилая учительница музыки, с заветной бумагой на право усыновления в потертой сумочке, тщетно пыталась успокоить отчаянно кричавшего у нее на руках младенца в Доме ребенка. Главврач, наблюдавшая за происходящим, покачала головой:

– Похоже, с этим ребенком у Вас нет контакта. А Вы обязательно хотите мальчика? А то к нам недавно поступила из больницы чудесная девочка, такая спокойная, тихая. Вы с ней, думаю, легко справитесь. Да и лучше, я считаю, одинокой женщине воспитывать именно девочку.

Жанна Мироновна растерянно взглянула на нее: она всегда мечтала о сыне. Как вдруг словно само Мирозданье подтолкнуло ее изнутри:

– Я согласна на девочку. Показывайте!

Заведующая вышла и вскоре вернулась с малышкой. Та взглянула на музыкантшу внимательными серыми глазенками. Жанна Мироновна вздрогнула – эти глаза напомнили ей ее ученицу Настю, недавно трагически погибшую.

– А вот и наша Настенька, – заворковала заведующая. Жанна Мироновна почувствовала легкую нервную дрожь: она немало молилась за душу погибшей девочки, и вот сейчас

Настя словно возвращалась к ней. Это было похоже на чудо. Тем временем девочка широко улыбнулась и сама потянулась к ней.

– Беру Настю, – решительно сказала новоиспеченная мать. – Это МОЙ ребенок.

Главврач, много повидавшая на своем веку и хорошо знавшая свое дело, одобрительно кивнула и пошла оформлять бумаги.

Спустя 17 лет сероглазая скромная девушка решительно повернула от ворот музыкального училища, куда настоятельно советовала ей поступить мать, и направила свои стопы в стороны педагогического университета, где подала документы на факультет дефектологии.

– Хотите работать с больными детьми? – спросили ее в приемной комиссии. – Похвально! Но с Вашим пятерочным аттестатом Вы могли бы поступить и на другой факультет, более, так сказать, престижный.

Настя упрямо покачала головой, в волевой складка губ этой неброско одетой девушки чувствовалась решимость идти до конца в своем выборе.

Артема, странного юношу с блуждающим, отрешенным взглядом, она впервые заметила на втором курсе, когда он вернулся из академического отпуска и попал на ее поток. За его спиной студенты хихикали, перешептывались и выразительно крутили пальцем у виска. Настя, видевшая смысл своей жизни в помощи несчастным людям, смело подошла к Артему и предложила помощь и дружбу. Вскоре она уже знала его диагноз – шизофрения. Болезнь медленно, но верно сжирала его одаренный от природы мозг. За одним академотпуском последовал другой, не успев выйти из психиатрической больницы, он снова попадал в нее. Как-то раз, придя по-дружески к нему в гости, она услышала от родителей Темы (так звали его в кругу семьи), что они, устав от его бреда, уже готовы определить сына в ПНИ. Настя сжала зубы: Тема бредил не инопланетянами и не идеями своего величия, а спасением мира от зла. Он полагал, что способен написать такую книгу, что все люди, прочитав ее, сразу станут самоотверженными и человечными, он страдал, слыша в новостях о войнах, жестокости и несправедливости, мнил себя на пороге величайшего открытия, которое приведет человечество прямиком к Светлому будущему. Вот только, увы, дальше общих слов о мире и гуманности дело не шло, Тема так и не сел за рабочий стол и не написал ни одной страницы.

Но как же можно отдать такого доброго мечтателя в ПНИ, где у больных текут слюни изо рта и в голове часто нет ни одной мысли?! Так думала Настя и, ничтоже сумняшеся, сама предложила Теме заключить брак, пообещав взять на себя как заботу о нем, так и воплощение его мечты.

Как ни отговаривала ее мать, Жанна Мироновна, как ни пугали тяжелым диагнозом родители Темы, она была непреклонна и поспешила отвести его в ЗАГС, пока он еще не признан судом невменяемым.

Состояние Артема между тем ухудшалось, но Настя умудрялась заботиться о нем и отлично учиться. Когда Настя с красным дипломом закончила дефак педуниверситета, он, пытаясь спастись от нарастающей слабости и бессилия, стал прикладываться к бутылке (так называемый «вторичный алкоголизм» нередок у шизофреников). В опьянении Артем был ужасен, он скандалил и буйствовал так, что ни его родители, ни Настина мать не могли этого вынести – и Настя купила квартиру в огромную, почти непосильную ипотеку. Работать она пошла в интернат для несовершеннолетних сирот-инвалидов.

Чем больше пил Артем, тем хуже становился его шизофренический бред. Вместо светлой мечты о создании Светлого будущего у него возникли болезненные идеи ревности: он был теперь убежден, что Настя изменяет ему на каждом шагу, хотя на деле она была чиста и идеально верна мужу. Бред ревности, надо Вам сказать – один из самых тяжелых видов бреда, он зачастую приводит к трагическим результатам. Так случилось и на этот раз.

Настя, стремясь отвлечь мужа от безумных, мучивших его идей, сняла на лето дачу и отвезла туда своего Тему. Однако ни свежий воздух, ни красота природы не лечат шизофрению и алкоголизм. Артем пил ежедневно, в любой детали окружающего видел прямые доказательства измены жены: пошла выносить мусор – значит, ушла к любовнику, не спит ночами во время его запоев – значит, думает о других мужчинах и так далее – до абсурдной бесконечности. Теперь он, не стесняясь соседей, слышавших его пьяные вопли, избивал жену, обвиняя во всех смертных грехах. Настя терпела и… чувствовала себя героем-подвижником.

Душа ее болела больше, чем синяки от побоев. Отказав себе в материнстве (нельзя же рожать и воспитывать ребенка в таких условиях), она стала подбирать бездомных животных – кого-то пристраивала в добрые руки, кого-то оставляла себе, и теперь вместе с ней на даче оказался громадный рыжий пес Яшка, явно имевший в предках бельгийскую овчарку, и несколько больных котят, брошенных кем-то в мешке в речушку, протекавшую возле их дома. Настя, выкроившая время посидеть на берегу, пока муж спал пьяный, услышала их отчаянный писк, вбежала в воду, но пес оказался проворнее – он первым доплыл до тонущего мешка, принес его в зубах хозяйке, а потом облизывал слепых котят, бешено виляя лохматым хвостом и словно улыбаясь зубастой разинутой пастью.

Муж наутро кричал на нее, утверждал, что котенка и пса ей подарил «любовник», пытался бить Яшку и гнать его из дома тяжелой кочергой и требовал убрать котят с его глаз долой. Настя в своей нескончаемой жертвенности оправдывала его жестокость болезнью, заслоняла собой Яшку и спрятала котят в сарае.

Бред имеет свойство развиваться. Где-то в середине лета Артему прочно вошла в голову идея, что он «должен покарать неверную жену». Однажды, когда Настя, измученная бессонными ночами, задремала на лавке возле растопленной печки, он закрыл заслонку, пустив в дом угарный газ, и, крайне довольный собой, отправился в магазин за новой бутылкой.

Мирозданье вздрогнуло от отчаянного Яшкиного воя и лая и обратило взор на деревянный домик, быстро заполняющийся смертельным угаром. Потом указующим перстом обратило взгляд Яшки к окну, пес вышиб стекло одним ударом мощного тела, схватил зубами Настю за одежду и, не обращая внимания на свои порезы, поволок обмякшую хозяйку к окну. От потока свежего воздуха она очнулась, сжав зубы, подтолкнула пса за окно и навалилась на подоконник, стараясь отдышаться.

Она вновь стояла перед лицом Мирозданья с гудящей, раскалывающейся головой, гладя Яшку, преданно жмущегося к ее ногам. Мирозданье сердито хмурилось.

– Да что у тебя за натура такая? – вопросило оно сурово. – То гробишь себя наркотиками, то бросаешься в другую крайность – и убиваешь себя излишней жертвенностью.

– Это лучше развратных тусовок наркоманов, – упрямо сжав зубы, заявила Настя. – Самоотверженность – высший уровень духа.

– Что за теория? – Мирозданье с удивлением подняло бровь.

– Я начинала писать книгу о гуманизме, – пояснила его собеседница, нежно поглаживая Яшкину голову. – Мыслители разных времен восхищались альтруизмом и самопожертвованием.

– Написала? Опубликовала?

– Нет, – Настя понурила голову. – Теме нужна была моя забота – и я все бросила. Да и работы много, я ведь работаю в интернате, больным детям нужна моя помощь. Но зарплата маленькая, а мне платить ипотеку. Устроилась там же уборщицей, а еще подрабатываю частными занятиями.

– Хм, подвижник! И что ты оставишь в Вечности? Умственно отсталые дети, безумный муж-убийца…

Мирозданье опустило взгляд на бренную землю, Настя посмотрела туда же: Артем, прикладываясь на ходу к очередной бутылке, дико хохотал, радуясь своей жуткой мести «изменнице»-жене, при этом двигался вброд через ту самую речушку, где Настя спасла котят. Шаги его были неверными, он потерял направление – и пошел не поперек речки, а вдоль, натыкаясь на склоненные над водой стволы ив и путаясь в осоке. Упал на четвереньки, поднялся, потом снова упал лицом вниз и больше не встал.

У Насти зашлось сердце.

– Спаси его! – закричала она Мирозданью и сама рванулась туда, вниз, к реке. Сжав зубы от непосильной тяжести, она выволокла безжизненное тело на берег, но было уже поздно – Артем захлебнулся насмерть.

– За что ты покарало его? – гневно крикнула она, понимая голову и глядя заплаканными глазами прямо в лицо Мирозданью.

То пожало плечами:

Я никого не караю, – просто сказало оно. – Я не Бог, которого люди придумали от страха перед жизнью и смертью. Люди сами корежат СТРУКТУРУ МИРА, глупо прут против ЗАКОНОВ МИРОЗДАНЬЯ. Этот человек просто получило своё.

Настя плакала, стоя на коленях возле тела, Яшка скулил и лизал ей лицо. Мирозданье положило руку на плечо молодой женщины:

– Твоя странная миссия закончена. Постарайся выбрать другой путь, без саморазрушения. У тебя есть ясный ум, доброта и воля, так постарайся найти им лучшее применение.

– Знаю! Я создам семейный детский дом для больных детей. В интернате относятся к ним плохо, а я дам им свою любовь.

– Ну вот, опять и снова! Когда-то ваш классик, Чернышевский – читала, конечно? – придумал теорию РАЗУМНОГО ЭГОИЗМА. Но это явно не для тебя. Ты способна хотя бы на РАЗУМНЫЙ АЛЬТРУИЗМ?! Миру не нужно жертвенное добро, убивающее добрых людей – мне не доставляет удовольствия видеть ваши страдания. Поищи другой ПУТЬ МИССИОНЕРА – путь радостного служения, приносящего счастье! Я прошу, я требую, я умоляю тебя! – Мирозданье, поймав себя на излишней экспрессии, остановилось, подумало. – Знаешь что, прежде, чем браться за очередное доброе дело, сходи к хорошему психологу. Только не говори, что тебя послало Мирозданье – иначе от психолога быстро попадешь к психиатру.

Похоронив мужа, Настя забрала стареющую мать жить к себе и поделилась с ней своими планами создать семейный детский дом. Разговор с Мирозданьем она сочла галлюцинацией от угарного газа. Написала заявление – и отправилась в опеку.

Зав.опекой – пожилой человек в сильных очках с толстыми стеклами – подозрительно посмотрел на нее. Это был разведенный мужчина, с весьма несчастливой судьбой. В молодости он пережил личную драму: у них с женой долго не было детей, а когда она, наконец, каким-то чудом, забеременела, то поступила очень странно: сделала аборт, бросила ошарашенного мужа и отправилась искать счастья на стороне. Николай Семенович (так звали зав.опекой) с тех пор проникся недоверием и ненавистью ко всем женщинам на свете и… вымещал свои чувства на тех, кто приходил к нему с намерением стать приемным родителем.

– Небось нагрешили по молодости, наделали абортов, а теперь надумали грехи замолить, – злился он про себя, отказывая очередной претендентке на усыновление или приемное родительство. Те в слезах уходили, распрощавшись с мечтой. Если же кто-то проявлял настойчивость, как Настя, он нехотя принимал заявление, предупреждая заранее: «Найдем, к чему придраться – и все равно откажем».