Читать книгу «Темное пламя любви» онлайн полностью📖 — Елены Арсеньевой — MyBook.
cover

 





– Я тебя отдаю, – проговорил Игорь, но голос его был едва слышен. – Отдаю своими руками, отдаю ему…

– Что ты говоришь? – испуганно спросила Ольга. – Я ничего не понимаю!

– Лишь одно это вернет меня к жизни, – продолжал Игорь. – Я не слишком дорожу ею, ведь теперь она станет только раскаянием за то, что я сделал, только раскаянием, горем и тоской, но если я умру, то уведу с собой и тебя. Заберу против своей воли! Понимаешь, Оля? Ты умрешь, если умру я, потому что любишь меня, потому что цепляешься за меня и не сможешь избавиться от желания видеть меня снова и снова. Только он, только другой сможет вернуть к жизни тебя и меня, только с его помощью ты поймешь, что произошло с нами, но это будет не прежняя наша общая жизнь. У каждого будет своя… наши тропы разойдутся… Но мы оба останемся живы, вот что самое главное, понимаешь, Оля?

– Нет, я не понимаю, я не хочу этого понимать! – услышала она свой крик – не смогла удержаться от крика боли и муки! – вскочила, но в этот момент машину встряхнуло на каком-то ухабе, Ольгу швырнуло в сторону, она ударилась головой о пластиковую перегородку между кабиной и салоном – и потеряла сознание.

В давние времена

– Не может быть! – горячо выкрикнула Ольгушка. – Не могла моя матушка… не могла убить кого-то! И разве у тебя, тетушка, был сын? Отчего же я про это никогда не слышала?

– Не только ты – никто не слышал, – тихо ответила тетка Лукерья. – Никто, потому что хранила я это в тайне. Даже муж мой, Каллистратушка, про сие не знал и не ведал. Конечно, того, что досталась я ему не девицею, не скроешь, но я ему правду сказала: напал на меня однажды, еще давно, еще до встречи с ним, в лесу лихой человек, ссильничал – да и сгинул навеки. Только и радости было, что в тот же день нашла я на лесной тропе перстенек чудной красоты: из какого-то черного железа, с камешком зеленым. Вот он, на пальце моем… Конечно, я его подняла и надела. У меня никогда ничего подобного не было… да и у моих подружек не было! И даже у Груньки, которой муж вечно дарил всякие побрякушки, не было такого перстенька. Видать, от зависти она и начала мне твердить всякие глупости: дескать, зачем, сестреница[6], ты этот перстенек подобрала? Порча, мол, на нем! «Сними, говорит, да мне отдай – я попробую его отчитать!» Я ей, конечно, в ответ: «Ишь чего захотела! Ты всякими побрякушками увешана с головы до пояса, а у меня в кои-то веки колечко завелось? Не отдам! И не выдумывай про порчу, знаю я тебя! Заберешь себе – и поминай мой перстенек как звали!» Ох, как разозлилась Грунька! Прошипела: «Ну что ж, тогда терпи да не жалуйся. Только много зла ты с ним натерпишься, а еще больше другим этого зла принесешь!» – «Каркай, ворона, каркай!» – сказала я ей да и прочь выгнала. И впрямь накаркала мне беду Грунька – вскорости поняла, что забрюхатела… Ах, как я от всех таилась, как пряталась, до какой боли брюхо тряпками затягивала! Даже родимый батюшка ни о чем не подозревал, ну да он по большей части в отхожем промысле был. Однако все же настал день моих родин. Кому мне было открыться, кого на помощь позвать, как не сестреницу мою, Груню Васнецову? Ведь, кроме нее, никакой женской родни у меня больше не осталось! Сговорились мы с Грунькой, что она ребеночка примет и в лес его тайно снесет, спрячет там, а я его на другой же день отыщу, когда с подружками в лес пойду, – отыщу, будто нечаянно. И заберу к себе, будто из жалости, и вырастет он как приемыш, но только я одна буду знать, что это мое роженое дитятко, мой Демьянушка.

Тут тетка Лукерья с трудом перевела дух и не сразу продолжила:

– Ох как больно мне было рожать! Как же я мучилась! Сунула мне Грунька жгут между зубами, велела покрепче зажать, чтоб криков моих слышно не было, – и ну орудовать своими ручищами в нутре моем женском, чтобы дитя поскорей на свет явилось. Этой боли я уже не вынесла, обеспамятела, а когда очнулась, надеясь увидеть свое дитятко, была при мне одна только Грунька. И сказала она, будто сыночек мой родился мертвеньким, и, пока лежала я без памяти, она снесла дитя в лес и бросила там в болото. А потом вернулась в мой дом и все кругом меня прибрала и вымыла, чтобы, не дай бог, ни один досужий соседский глаз не высмотрел, что здесь происходило.

Ольгушка с ужасом таращилась на тетку Лукерью, не в силах поверить ни единому словечку, но при этом понимая, что той уже смотрит смерть в глаза, а перед этим непрощающим, беспощадным взором, наверное, не лгут…

– Ну что ж, – горестно продолжала тетка Лукерья, – оклемалась я, оплакала я сыночка родимого, заплатила Груньке, чтобы молчала о моей беде, да ей все мало было, то и дело приходила из меня деньги тянуть! Поблагодарила ее, однако все же понять не могла: почему она не дала мне на роженое мое дитятко взглянуть, почему не дала омыть его слезами, почему унесла да сунула сыночка моего в болотину? Тоска по нему меня ни на день, ни на час не оставляла, ни на минуточку. И вот начали мне являться страшные видения, как будто сыночек мой родился живым, а не мертвым, как будто очнулся он в болотине, кричал, плакал, да никто спасти его не мог, как будто на крики явился моховик, дух злобный, который является людям в виде зеленой мохнатой свиньи, да и заел дитя беспомощное! Едва не помешалась я от таких снов, уже руки на себя хотела наложить, да убоялась греха. Жизнь моя текла, будто вода мутная, а Грунька не унималась, тянула да тянула с меня деньги, а коли денег не дам, грозилась всему честному народу рассказать о том, что со мной случилось. Приходилось мне у отца тайком подворовывать, подпаивая его, чтобы не мог вспомнить, сколько оставалось в кошеле монет. Как-то спросила я Груньку, за что она меня так ненавидит, за что мучает? Не сразу, но все же поведала она мне правду: мол, мстит за то, что муж ее, Василий Васнецов, был некогда в меня влюблен, однако робел со мной заговорить, со скромницей, не то что присвататься. А Грунька по нему сохла! И вот пошла она на страшное дело: мало того что на себя его однажды затащила, по пьяной-то лавочке, когда парень не соображал, что делает и кого целует-милует, да еще принялась его беспрерывно опаивать приворотами да присушками, от которых он и вовсе разум потерял, женился на Груньке и стал верным помощником ее ведьмовских проделок…

Ольгушка рада была бы уши заткнуть, чтобы не слышать ужасных слов об отце своем и матери, да тетка Лукерья крепко держала ее за руки, не давала ими шевельнуть, и все вела, вела свои ужасные речи, от которых сердце Ольгушки билось уже с перебоями, а иной раз ей казалось, будто оно и вовсе остановится.

– Шло время, стала душа моя потихоньку успокаиваться, и страшные видения меня больше не посещали. Жизнь моя кое-как наладилась. Я вышла замуж за отца Каллистрата, заплатив Груньке вовсе уж цену немереную. Боялась, как бы она не открыла моей вины миру честному да мужу моему! Он простил… от любви ко мне и доброты своей простил, что я не девицей непорочной ему досталась. Однако, конечно, узнав, что у меня ребенок родился да был в болоте утоплен, будто падаль, этого он простить бы не мог! А Грунька, которой по-прежнему хотелось завладеть моим перстеньком, для начала намекнула отцу Каллистрату, что не иначе полюбовник мне его подарил. Велел муж его снять: негоже, мол, попадье носить что-то еще, кроме колечка венчального! Однако снять его оказалось невозможно: я раздалась вширь, и пальцы у меня потолстели, вот перстенек в палец врос. Не обрубать же его! Смирился с этим отец Каллистрат. А Грунька, своего не добившись, все не унималась: грозилась наговорить мужу моему, будто я сама дитятко утопила! Насилу, говорю, откупилась от твоей матушки… чтоб ее черти на том свете жарили да парили!

Прежняя злоба зазвенела в голосе тетки Лукерьи, и Ольгушка вдруг почувствовала, что здесь что-то не то: не могла ее добрая да ласковая матушка оказаться такой злодейкой, какой тетка ее описывает. А что до того, будто любовь отца к матери зиждилась только на присушках и приворотах, то уж в это Ольгушка никогда не поверила бы, потому что вся жизнь родителей происходила на ее глазах, и такую любовь, которая сияла между ними, можно было только в сказке отыскать. Ни на минуту не засомневался бы Василий оседлать черта и полететь на нем в дальние дали, чтобы отыскать царицыны черевички для любимой своей Грунюшки!

Да, может, и думают люди, что перед смертью нельзя соврать, но то, что тетка Лукерья сейчас напраслиной поливает Васнецовых, даром что минуты ее жизни сочтены, – в этом Ольгушка с каждой минутой уверялась все больше.

А тетка Лукерья между тем продолжала:

– Прошло какое-то время, и увидела я сон. И во сне том явился ко мне мой сыночек, сказал, что жив он, не заел его, по счастью, моховик, однако же попал он во власть злобного болотника, который забирает всех детей, умерших некрещеными. А ведь сыночка моего не то что не крестили Демьянушкой – глоточка воздуха живого ему вдохнуть не дали, и только по ночам выпускает несчастных своих узников из трясины, чтобы они мелькали над болотами синими огоньками и заманивали неосторожных путников в болото на погибель. Но есть, сказал мой сыночек ненаглядный, одно средство спасти его. В том оно состоит, чтобы не просто убить его погубительницу Груньку Васнецову, но и все семейство ее извести под корень, то есть и мужа, и дочку. Но если хоть кто-то из этого проклятого семейства в живых останется, сыночек мой снова сгинет, а вернется ко мне, лишь когда срок его службы у болотника кончится. Но уж когда это произойдёт – неведомо. Может, и никогда!

1
...