Читать книгу «Темное пламя любви» онлайн полностью📖 — Елены Арсеньевой — MyBook.
cover

Елена Арсеньева
Темное пламя любви

Человек есть душа, пользующаяся телом как орудием.

Прокл Диадох

Я – страж высоты. Спасаю тех, кого хочет сбросить вниз нечистая сила злая. Их называют чертями, демонами, бесами… Слова разные, а суть у них одна.

Один из таких нечистиков – колокольный мертвец.

Обычно люди поднимаются на колокольни по ночам, чтобы бить в набат. О бедах возглашают ночные колокола: о внезапных пожарах, о приближении чумы, Коровьей Смерти или еще какой хворости. Однако иной раз просто померещится что-то человеку – он и потащится наверх поглядеть, что это там.

Ну а колокольный-то мертвец, сила злая, его там и ждет-поджидает!

Это дух самоубийцы, тела которого не принимает земля. Нечистый, прислужник дьявола! По ночам он, в белом колпаке, сидит в углу на верхнем ярусе колокольни. Лишь только взберется после полуночи туда человек, нечисть начнет ему свой колпак навязывать: надень да надень!

Наденешь – тут тебя колокольный мертвец вниз и сверзит. Конец тебе!

По большей части те, кто с колокольным мертвецом встретился, колпака не брали, а от страха прыгали с колокольни на землю. Нечисти только того и надобно: не сбросить человека вниз, а столь сильно его напугать, чтобы он сам с высоты кинулся, зная, конечно, что расшибется насмерть. То есть в смерти его колокольный мертвец как бы неповинен: человек сам себя убил. Однако каждый самоубивец совершает страшный грех, и душа его теперь не божья угодница, а дьяволова добыча. По дьяволову наущению грешная душа будет стараться и другую душу погубить. Чтобы в аду больше мучеников собралось!

Но если имя Господа человек выкрикнет, прежде чем роковой шаг совершит, то жив останется! А душа его спасется, если ее кто-нибудь отмолит или если ей изначально была суждена жизнь в ином образе, в ином теле, в иной судьбе – не для погубления, а для спасения несчастных!

Как это было суждено мне.

«Суждено» – вот слово, кое все определяет. Я ведь не по своей воле действую. Судьба моя такая! Кто мне ее предрек? Неведомо. Меня в стражи высоты определили, не спросив, а спорить бесполезно!

Я и не спорю.

О прошлом, о прежней жизни я почти не вспоминаю. Пребывание мое в сущности стража настолько долгое, что я и счет ему потеряла, и разные случаи спасения несчастных людей и их душ перемешались все в моей памяти.

Я стараюсь не думать о том, сколько еще пробуду стражем.

Вечность, наверное.

Ох и страшное это слово!..

* * *

У входа в корпус, где располагалась нейрохирургия областного медицинского центра, Ольга чуть не столкнулась с Владимиром Николаевичем, своим свекром. В последний раз они виделись месяц назад, когда Ольга выписалась из больницы, даже начала работать и набралась, наконец, храбрости прийти проведать Игоря. Но ей не повезло – у мужа в палате сидели его родители. Ольга тогда сразу ушла, даже не подойдя к кровати, на которой лежал Игорь: Валентина Петровна, ее свекровь, при виде снохи упала в обморок, а Владимир Николаевич только резко, глубоко выдохнул и страшно покраснел, увидев Ольгину голову, обритую перед операцией, но уже начавшую слегка покрываться короткими мягкими кудряшками.

– Ну чисто ярочка! – ласково говорила мать Надюшки, Ольгиной лучшей подруги.

Ярочка – это маленькая овечка. У ярочек и в самом деле мягонький, кудрявенький мех. Надюшкина мама, пришедшая навестить Ольгу в больнице, уверяла, что такая прическа (если это можно назвать прической!) ей очень идет.

Ольга так не считала. Эти кудряшки слишком напоминали о детдоме. У нее сохранилось несколько фотографий их группы, и одна относилась к тому времени, когда трехлетняя Оля Васнецова только-только попала в детдом: ее, видимо в гигиенических целях, недавно обрили, и теперь она понемножку обрастала каким-то мелкотравчатым каракулем.

Ольга смутно помнила, что потом ее несколько раз хотели снова побрить: видимо, с гигиеной по-прежнему что-то не ладилось, однако она не давалась, верещала, рыдала и кричала, что хочет отрастить косу, потому что так мама просила. От сироты отстали; коса выросла – холеная, взлелеянная (расти, коса, до пояса, не вырони ни волоса!); однако на сей раз Ольгу постригли и обрили, не спрашивая при этом ее разрешения: она лежала без сознания, с тяжелым сотрясением мозга. Теперь волосы отрастали так медленно, что появления новой косы предстояло ждать до глубокой старости. К тому же, отрастая и переставая виться, бывшие кудри нелепо торчали в разные стороны, так что Ольга всерьез подумывала о том, чтобы снова сделать стрижку «под ярочку». Хотя бы вид аккуратный. Да и ни о каких завивках и укладках думать не надо. Нет худа без добра, что называется!

Судя по скорбному выражению, которое мигом приобрело лицо свекра при встрече с Ольгой, ему эти отросшие волосы тоже не нравились. Впрочем, поводов скорбеть при виде Ольги у Владимира Николаевича было предостаточно – и куда более весомых, чем ее неопрятная прическа!

Итак, свекор и сноха нервно поздоровались и замерли на крыльце нейрохирургии, не говоря ни слова и только исподтишка поглядывая друг на друга. Ольга заметила, что Владимир Николаевич постарел, здорово постарел… Ну да, наверное, постареешь, если единственный сын уже который месяц в коме и неизвестно, выйдет ли из нее когда-нибудь.

– Ты к Игорю? – спросил Владимир Николаевич, как будто появление Ольги в отделении нейрохирургии областного медицинского центра могло иметь еще какие-то объяснения.

Конечно, она на «Скорой» работает, однако в медцентр по «Скорой» больных не доставляют. В Центральную многопрофильную больницу – да, доставляют: именно туда и направили Ольгу Васнецову и ее мужа в тот роковой зимний день. Потом, правда, родители со всеми мыслимыми и немыслимыми предосторожностями перевезли Игоря в областной медицинский центр – на другой конец города.

Якобы там врачи лучше и условия в отдельных палатах идеальные.

– Да, к Игорю, – кивнула Ольга. – Как он?..

– Долго же ты собиралась, чтобы прийти это узнать! – хмуро проворчал Владимир Николаевич, но тут же его лицо смягчилось и голос смягчился: – Извини, Олечка, извини. Я знаю, что ты звонила в справочную каждый день, спрашивала, как Игорь, но лучше тебе сейчас в палату не ходить. Там Валя, а ты же понимаешь…

Ольга понимала. Валентина Петровна не сомневалась, что именно сноха виновата в случившемся. И в медцентр Игоря перевезли не только из-за врачей и условий! Подальше от Ольги, которая лежала в том же отделении Центральной больницы, его перевезли. Валентина Петровна была уверена: Ольга не успокоится, пока Игоря не прикончит! Ведь именно она, по мнению свекрови, довела мужа до того, что у него «нервы не выдержали, психика надломилась, и он так сорвался».

Да уж, сорвался Игорь, ничего не скажешь! Не дай бог никому!..

Впрочем, Ольга с первой минуты встречи, а может быть, даже и раньше, еще когда Игорь только обмолвился дома о том, что у него появилась девушка, не нравилась Валентине Петровне. Та была решительно против скоропалительного брака единственного и любимого сына с «какой-то рванью детдомовской, нищебродкой со “Скорой”», потом с трудом сдалась все-таки, но, когда Ольга отказалась поменять фамилию, скрытая неприязнь Валентины Петровны перешла в открытую и даже демонстративную.

Странно, что Игорь и его отец достаточно спокойно и с пониманием отнеслись к тому, что Ольга не захотела из Васнецовой стать Шмелевой. Не потому, что у мужа была фамилия самая обычная, а у нее – звучная и знаменитая! Просто Ольге хотелось сохранить хоть какую-то связь с родителями, которых она никогда не видела и даже фотографий которых у нее не сохранилось: затерялись при переездах из одного детдома в другой.

Да, выросла она в детдомах, но всегда надеялась, что у папы или мамы, погибших при давней авиакатастрофе, все же остались какие-нибудь родственники, которые Олечку (потом Олю, потом Ольгу!) ищут и найдут. По фамилии найдут!

А еще более пылкой была вера в то, что папа и мама – или хотя бы кто-то один из них! – неведомым образом выжили. Их просто отбросило взрывом так далеко от места аварии, что спасательная группа их не нашла, они очнулись, потеряв память, потом долго блуждали по лесам и нашли приют у каких-нибудь отшельников вроде Агафьи Лыковой… хотя где Западные Саяны, в которых обитает знаменитая отшельница, – и где заволжские леса, в которых разбился санитарный вертолет с родителями Ольги: хирургом Василием Васнецовым и его женой-анестезиологом…

Все дети верят в чудеса! Однако не дождалась Ольга возвращения родителей или хотя бы появления родственников и, видимо, уже не дождется, хотя вера в чудеса в ней так и не умерла. Например, то, что она осталась жива, когда выбросилась из окна, спасаясь от Игоря, можно назвать истинным чудом. А его голову задела пуля, направленная в жену, но отскочившая рикошетом от стены. Ольга была ранена еще и в левую руку, в предплечье, – и только получив эту рану, она поверила, что ее горячо любимый муж внезапно решил убить свою горячо любимую жену. Это был приступ безумия, только так и можно объяснить случившееся, но что приступ спровоцировало – этому Ольга по-прежнему не могла найти причин, как ни искала!

Их просто не было. Не было!

Она любила Игоря – любила до сих пор, несмотря на то, что едва не погибла из-за него, любила с каким-то упорством отчаяния, и хотя днем страшная реальность заставляла поверить в безвозвратность случившегося, по ночам, во сне, нежность к нему, эта привычная нежность, эта сладостная дрожь сердца, дитя любви с первого взгляда, владела Ольгой настолько всевластно, что она часто просыпалась со слезами на глазах или даже в горьких рыданиях, потому что, еще толком не проснувшись, начинала осознавать, что сон с его восторгом безоглядной любви – это мимолетное видение, которое мелькнуло – и исчезнет, а явь с ее мучительной болью и тоской – это явь, она непреходяща, и как-то избывать день, с утра до вечера, придется именно в яви, а не во сне.

Многое в ее жизни, связанное с Игорем, было связано также со словом «первый»: первая любовь с первого взгляда, первый мужчина, первый брак, первая беременность и первая потеря ребенка, о существовании которого она даже не успела узнать до того страшного случая (о выкидыше на самом раннем сроке ей сообщили врачи, когда вывели ее, наконец, из комы). Также первый раз в жизни в нее стреляли из пистолета, который она нашла – первый раз в жизни! – на чердачной лестнице в подъезде.

– …когда-нибудь еще?

Что? Ах, это Владимир Николаевич что-то говорит… понятно, предлагает Ольге навестить Игоря в другой раз.

– Почему? – тупо спросила она, хотя это был глупый вопрос. Все ведь понятно на самом-то деле! И ей понятно, а уж свекру – тем более.

– У Валентины Петровны нервы совершенно расшатаны, – отвел глаза Владимир Николаевич. – Я держусь, меня работа заставляет держаться, а она занята только Игорем. Кошмарное зрелище, знаешь… сидит, смотрит на него не отрываясь, а сама молитвы бормочет.

– О чем же она молится, интересно знать? – не смогла удержаться от злого вопроса Ольга, и свекор вытаращился на нее укоризненно:

– Как о чем?! О выздоровлении сына, понятное дело!

«Мне иногда кажется, будто матери хочется, чтобы я попал в какую-то ужасную аварию, – с тоской бросил однажды Игорь после очередного скандала, которые с необычайной ловкостью умела устраивать на ровном месте Валентина Петровна. – Чтобы она сидела надо мной ночи напролет, над беспомощным, безмолвным… чтобы я принадлежал только ей, только ей!» – «И чтобы меня не было в радиусе ближайшей тысячи километров!» – буркнула в ответ Ольга, а Игорь уныло покачал головой: «Нет, желательно в радиусе ближайшего миллиона километров!»

Сейчас Ольга промолчала, ничего не сказала об этом свекру. Пожалела его.

Ну да, всех жалко. Всех. Но больше всего – себя. И почему-то страшно, страшно за себя, как будто тем полетом из окна беды не кончились, случится еще что-то страшное, и та неведомая рука, что направила Ольгин смертельный полет в спасительный сугроб, который нынче утром нагребли снегоочистители (ведь при падении с пятого этажа она не переломала руки-ноги, не повредила позвоночник, а только голову ушибла!), больше никогда не поможет, не вернет к жизни!

– Хорошо, – с трудом выговорила Ольга. – Я приду в другой раз. Только скажите, когда именно, чтобы точно не столкнуться с Валентиной Петровной.

– Давай так, – предложил свекор задумчиво, – я попытаюсь отправить ее домой переночевать: уговорю хоть одну ночь поспать нормально, она ведь тут денно и нощно, а тебе сразу позвоню. Ты и приедешь быстренько.

– Кто ж меня ночью пустит в палату для коматозников? – невесело усмехнулась Ольга.

– А ты возьми с собой паспорт и свидетельство о браке, законную жену-то они не могут не пустить, – подсказал Владимир Николаевич. – Но, наверное, за разрешением обратиться надо днем, а не ночью!

Это он так пошутить попытался, и даже сам улыбнулся своей шутке, но вдруг побледнел, глянул затравленно:

– Или ты… или ты уже развелась с Игорем? Конечно, имеешь на это право. Это не слишком порядочно, однако же ты…

Злость такая подкатила к горлу, что Ольга почувствовала – ее сейчас вырвет. Вырвет горькой желчью прямо на этого добродушного и несчастного дядьку, затурканного чрезмерно властной женой, пригнутого к земле катастрофой, случившейся с единственным сыном, огорченного внезапной встречей со снохой, которая то ли жертва преступления, то ли его виновница – никто этого не знает, небось даже она сама!

Ольга несколько раз трудно сглотнула, вкус желчи как-то смягчился, однако горло по-прежнему жгло.

– Однако же я – что? Не имею представления о порядочности? – наконец смогла выговорить она. – Где уж нам уж, рвани детдомовской, нищебродам со «Скорой»! Но ведь вы сами мне не даете порядочность проявлять – к Игорю не подпускаете! Это во-первых. Если я бы решила развестись, вас бы об этом известили официально. Это во-вторых. А в-третьих, мне мысль о разводе даже в голову не приходила, понятно? Впрочем, можете думать обо мне что хотите. Просто я ведь знаю, что вы с Валентиной Петровной и злитесь, что я Игоря не навещаю, и радуетесь, что я этого не делаю. В равных дозах, правда же?

– Ну почему ты так думаешь?.. – фальшиво забормотал Владимир Николаевич, но Ольга уже не слушала: махнула рукой и пошла прочь.

Все вокруг расплывалось, и она не сразу поняла, что плачет.

Ну надо же… Заплакала все-таки! А уж думала, что вместе с треснувшей головой и разбившимся сердцем треснула и разбилась та железа, которая вырабатывает у человека слезы. Это ведь впервые заплакала Ольга с той минуты, когда Игорь прострелил ей руку. Тогда залилась слезами от боли, страха – и оттого, что совершенно ясно поняла: ей надо выброситься в окно, только чтобы не видеть, как любимый, любимый, бесконечно любимый человек убьет ее своими руками.

– Господи! – отчаянно крикнула она, понимая, что вот сейчас погибнет, и ударилась всем телом в стекло. Она еще помнила, как начался ее полет вниз… потом сознание померкло.

* * *

…Лифта в хрущобе, где они снимали квартиру, не было. В тот роковой день Ольга привычно поднималась пешком на свой пятый этаж, когда на площадке четвертого ее сильно толкнул бегущий вниз мелкорослый невзрачный мужичонка в замызганном куцем пальтеце, похожий на мышонка, зачем-то нахлобучившего белую каскетку с каким-то черным рисунком. Каскетка была самым запоминающимся пятном в его невыразительной, серой внешности, потому что на дворе стояла зима; тут ушанку надо надевать, а не каскетку! А, ну да, еще весьма запоминающимся и впечатляющим был запах перегара, который источало, казалось, все это невзрачное существо: и дыхание его, и даже одежда.

Ольга с трудом удержалась на ногах, схватившись за перила, и сердито крикнула:

– Поосторожней можно?!

Ответа она, понятное дело, не была удостоена и продолжила подниматься, обеспокоенно размышляя о том, почему этот мелкий человечишка – ну вот натурально мелкий бес! – летел вниз так поспешно. Может быть, ограбил какую-нибудь квартиру и улепетывал с награбленным? Хотя нет, в руках у него вроде бы ничего не было. Вот разве что по карманам краденое рассовал?

Ольга задумчиво посмотрела вслед «мелкому бесу». Странно, откуда взялось ощущение, что она его где-то раньше видела? Эта дурацкая каскетка…

Почему-то каскетка нарисовалась в ее воображении валяющейся на грязном-прегрязном, затоптанном полу рядом с распростертым тощим телом, татуированным не только с ног до головы, но и в тех местах, которые обычно хоть фиговым листком, да прикрыты. На каскетке был нарисован череп, и на груди человека был наколот череп, и Илья Иваныч, старый фельдшер, с которым Ольга тогда работала (он недавно на пенсию ушел, к сожалению, а ведь таких фельдшеров поискать!), пробурчал: «Если Скалолазка будет так пить, как пьет, эта самая картинка нарисуется на его собственной черепушке!»

Точно, это Скалолазка!

Его знали на районной подстанции «Скорой помощи» все. Ну да, Скалолазка – это не женщина, а мужик. Точнее, бывший. Некое подобие мужчины – бомж из бомжей, обитатель – в компании с такими же, как он сам, алкашами, а также крысами и тараканами, бомжатника из бомжатников: дверной проем грязным одеялом завешен – пропили дверь, окна заколочены фанерками – стекла выбили в пьяном угаре… Прозвище свое Скалолазка заслужил тем, что в припадке белой горячки выскакивал во двор и пытался взобраться на стены дома, вопя или хрипя – в зависимости от густоты шкурки овладевшей им «белочки» – известную песню Высоцкого: «Ох, какая же ты близкая и ласковая, альпинистка моя, скалолазка моя!»

Ольга вспомнила, как однажды откачивала этого Скалолазку: галлюцинации у него были сильнейшие, то бился и кричал, то звал кого-то, то лежал недвижим… тогда его врачи вытащили буквально с того света, но остались в уверенности, что он надолго не заживется.

Ан нет, смотрите-ка, не только жив, но и вполне бодр – вон как чесанул вниз по лестнице!

Что же Скалолазка здесь делал? Неужели и впрямь обворовал кого-то?

На всякий случай Ольга внимательно осмотрела двери квартир на площадках четвертого и пятого этажей, но ничего подозрительного не углядела. Все двери были заперты, за каждой царила спокойная тишина (белый день, люди на работе) – только в квартире, соседствовавшей с той, где жили они с Игорем, громко болтали и хохотали мальчишки. Судя по обрывкам этой болтовни, за Мишкой (сыном хозяев) зашли его приятели, чтобы вместе идти играть в футбол, даром что зима на дворе. Ольга этому втихомолку порадовалась, потому что Мишка и его друзья, которые вечно у него тусовались, были публикой очень шумной, картонные стены хрущобы служили слишком слабой преградой для их буйного юного веселья, а Ольга надеялась хоть немного поспать после ночной смены.

 





...
6

На этой странице вы можете прочитать онлайн книгу «Темное пламя любви», автора Елены Арсеньевой. Данная книга имеет возрастное ограничение 16+, относится к жанрам: «Остросюжетные любовные романы», «Мистика». Произведение затрагивает такие темы, как «мистическая проза», «история любви». Книга «Темное пламя любви» была написана в 2020 и издана в 2020 году. Приятного чтения!