Саша вдруг замер, почувствовав: он знает, знает почему, точно знает почему – но не может вспомнить, не может, хоть головой об стену бейся!

Может быть, он так и поступил бы, потому что это ощущение застрявшего где-то в подсознании воспоминания было болезненным, мучительным, однако ни одной стены поблизости что-то не просматривалось: кругом стояли деревья да кусты, и Саша сообразил, что уже примчался в парк.

В парк Кулибина! Он прибежал сюда за синим цветком, который пахнет ванилью и называется «гелиотроп»! Цветок нужен, чтобы спасти Савву!

Почему его спасет этот цветок?

Неизвестно. Но так сказала Ангелина Богдановна, которая, кажется, знает кучу совершенно невероятных вещей…

Саша заметался по аллеям, дорожкам, тропкам парка, отчаянно разыскивая клумбу, на которой рос гелиотроп, но не мог найти. Клумб было немало, одна стояла вообще пустая, ничем не засаженная, на других в изобилии цвели астры, георгины, любимые цветы Сашиной мамы – космеи, еще какие-то лютики-цветочки, но только не гелиотропы.

Однако же она была, ну была же где-то эта клумба! Но ее нет. Как сквозь землю провалилась!

Или… или он видел ее во сне? И ее нет в реальности?

Есть! Должна быть! Ведь Саша отлично помнит, как Савва – тогда еще не Савва, а просто грязный умирающий пес – помогал отбиваться от какой-то гадости, засевшей в кустах.

Так. Надо сосредоточиться!

От той клумбы он понес умирающего пса к ТЮЗу, где был кран. Бежал напрямик, по газону, по чуть видной тропке.

Саша вернулся к серой стене театра, встал около крана, отыскал в траве тропку и пошел по ней в обратном направлении, надеясь, что так выйдет к пропавшей клумбе с гелиотропом.

Тропа вывела Сашу на боковую асфальтированную аллею, к той самой клумбе, около которой он сегодня уже носился как ищейка. Но на ней не росло никаких цветов вообще. Земля была вскопана и тщательно взрыхлена.

Что за бред! Ну здесь, точно, это было здесь, – но почему на клумбе нет цветов?

Чуть не рыча от злости, Саша наклонился ниже – и вдруг заметил, что трава чуть сбоку от клумбы усыпана мелкими синими цветочками.

Поднял с земли несколько штук, старательно рассмотрел, для верности понюхал.

Гелиотроп! Он самый! Значит, и клумба та самая.

Но куда же подевались цветы? Кто их вырвал и зачем?

Проследив взглядом цепочку синих цветков, которая вела к кусту, Саша осторожно раздвинул ветки, заглянул за них – и чуть не упал, увидев нечто… он не мог найти слов для описания… ни тьма, ни свет, а некое пространство, туманная пелена, в которой мелькали фигуры людей, изредка поднимая головы и взглядывая прямо в глаза Саше. Происходило это так быстро, что он не смог бы разглядеть толком ни одного лица, и все же каждый взгляд был настолько живым и выразительным, что он невольно вздрагивал.

Внезапно несколько лиц слились в одно, их черты смешались, несколько ртов образовали один огромный провал, из которого исторгся мрачный, враз оглушающий и в то же время вкрадчивый голос:

– Александр!

От неожиданности Саша отпрянул так резко, что свалился на землю.

Сел, растерянно хлопая глазами.

Куст как куст. Ветки и листья. Неведомо, как он называется, с виду самый обыкновенный, здесь, в парке, таких полно по бокам дорожек. Но только что там, внутри, Саша видел какую-то совершенно непонятную штуку.

И кто его окликнул? Или показалось?

Так уже было, вдруг вспомнил Саша. Позавчера… нет, позапозавчера он шел поздним вечером от Витька, забрел в парк, и кто-то заорал точно таким же голосом: «Александр!»

Саша откликнулся, а потом…

Что потом?

Не помнит! Он опять не помнит!

Саша снова сунулся в куст, однако там ничего не оказалось, кроме самых обыкновенных веток и листьев. Пахло землей и травой, пахло древесной корой – несколько веток были сломаны.

Значит, в очередной раз показалось?

И вдруг Саша остро ощутил, что упустил какой-то шанс. Шанс понять то, что оставалось непонятным вот уже который день. Шанс вспомнить то, что толклось в голове, не давало покоя – и никак не вспоминалось. Шанс отличить то, что чудилось, от реальности. А главное, шанс совершить… что? Он не знал, не понимал этих слов, но оно отчетливо прозвучало в голове, как если бы кто-то шепнул его вкрадчивым и в то же время мрачным голосом, как тот, который окликал его по имени. Сожаление от потерянного толкнуло Сашу вперед. Он без раздумий всунулся в куст, зажмурился, потому что чуть не выткнул глаз веткой, и заорал что было мочи:

– Александр! Я Александр!

Что-то словно бы ударило его в лицо: ударило волной ветра, солнечного жара, людского гомона. Он открыл глаза – и обнаружил, что стоит на широкой дороге, казалось сложенной из разноцветных осколков стекла, камня, разбитых зеркал… как мозаика! У Саши закружилась было голова, но это неприятное ощущение тотчас прошло, и он увидел перед собой просторную каменную площадь, окруженную развесистыми деревьями и строениями с колоннами. Солнце садилось, очертания домов таяли в тени, но Саша разглядел, что на площади кое-где возвышались беломраморные статуи, увенчанные венками. Рядом стояли корзины с яблоками и виноградом. На площади толпились люди в странных длиннополых или очень коротких одеждах тускло-белого цвета. Дети вообще бегали голышом.

Было такое ощущение, что Саша видит картинку с какого-нибудь сайта по истории… по истории Древней Греции. Ну конечно! Всяких древнегреческих картинок он нагляделся о-го-го сколько, особенно тех, которые касались одежды, и сейчас сразу распознал хитоны и пеплосы, гиматионы и хламиды^[4].

Но сейчас перед ним были не картинки – сейчас перед его глазами разворачивалась живая жизнь. Некоторые люди были босы, некоторые обуты в кожаные сандалии. Саша слышал голоса, причем, как это ни удивительно, понимал каждое слово чужого языка.

Из разговоров стало ясно, что люди нетерпеливо ждут появления какого-то человека по имени Александр.

– Александр? – пробормотал Саша. – Кто это?

– Лжепророк, – презрительно проговорил кто-то рядом.

Это оказался мужчина в длиннополом гиматионе. Лицо чисто выбрито, светлые волосы уложены аккуратными локонами. Это явно был знатный человек.

– Александр очень ловко морочит народ священными именами Аполлона и Асклепия^[5], – проговорил он. – Пугает своей ручной змеей. В этих местах водится много ежей, которые всех змей истребили, люди отвыкли от них, вот и смотрят на все, что им показывает Александр, как на чудо. Однако помяни мое слово: он за это рано или поздно поплатится. Я с нетерпением буду ждать этого дня, а потом напишу книгу, которую прочтут и в Элладе, и в Риме. Все будут знать, что с богами шутки плохи! Аполлон и Асклепий еще отомстят Александру за оскорбление! А ты, наверное, чужеземец, если не слыхал про этого негодяя? Позволь узнать, откуда ты прибыл? Как твое имя? Меня же зовут Лукиан из Самосаты.

Лукиан?! Уж не про него ли говорил Макс в тот вечер, когда они все собрались у Витька? И труд Лукиана именно так и назывался: «Александр, или Лжепророк»…

В это мгновение Лукиан поглядел куда-то в сторону и воскликнул:

– А вот и этот гнусный нечестивец! О Геракл, избавитель от зла! О Зевс, отвратитель несчастий! О Диоскуры-спасители! Лучше встретиться с врагом и недругом, чем иметь дело с человеком, похожим на Александра!

Саша обалдело таращился на него. Он эти слова недавно в Интернете читал, а теперь слышит их своими ушами!

Тем временем Лукиан начал проталкиваться сквозь толпу к центру площади, где появился высокий мужчина в черном гиматии. Из-под полы высовывался хвост черной змеи, волочившийся по земле. Саша вздрогнул от страха и отвращения, а собравшиеся выкрикивали приветствия и падали перед Александром ниц.

– Эти простодушные и доверчивые люди чествуют не только обманщика, но и убийцу, – раздался рядом негромкий женский голос.

Саша обернулся.

Судя по богатому синему узору на полах длинного хитона, с ним заговорила какая-то знатная горожанка. В отличие от остальных женщин, которые лишь слегка прикрывали волосы, но не прятали своих красивых лиц, она придерживала край тонкого гиматия так, чтобы он скрывал и голову, и лицо. Саша видел только блеск ее глаз. На запястье отливал тусклой медью браслет с большим синим камнем, в котором можно было разглядеть красные пятнышки.

– Он выдает себя не только за пророка, но и за врачевателя безнадежных больных, – продолжала женщина. – Однако единственное лекарство, которое он прописывает, – смерть. А между тем все его предки были истинными защитниками людей! Они были истребителями вриколасов^[6] на Калидоне.

– А кто такие вриколасы? – изумленно спросил Саша, но тут же прикусил язык, испугавшись, что не знает того, о чем известно всем.

Что бы такое наврать, если его опять спросят, откуда он прибыл? Как назло, все греческие названия напрочь вылетели из памяти, кроме Спиналонги!

Но женщина ни о чем не спросила.

– Вриколасы – это ожившие мертвецы, – пояснила она. – С древних времен скалистая окраина полуострова Калидон служила кладбищем для про́клятых, самоубийц или преступников. Видишь ли, на островах, в том числе и на Крите, мало плодородной земли, и люди жалели тратить ее, закапывая в нее трупы злодеев. Поэтому их отвозили в особые уединенные места и сбрасывали в скалистые трещины или просто заваливали камнями. На Крите таким местом стал Калидон. Но если мертвец не засыпан землей, он может выйти из могилы и продолжать творить свои страшные дела: преследовать живых, мучить их кошмарами и пить их кровь. Потом, когда люди узнали об этом, они перестали свозить трупы на Калидон, но там уже появилось так много вриколасов, что постепенно они стали истинным проклятием всего Крита.