Интересно, знает мама про эту другую семью? Про девчонку Асю? Наверное, знает. Потому и плакала по ночам. Но все же ни к чему, чтобы она наткнулась на эти снимки. Опять будет плакать.
Странно, что отец их оставил. Забыл, наверное? Так спешил к другой семье, что даже фотографии забыл? А впрочем, у него теперь есть настоящая Ася, зачем фотографии?
Ему незачем, но и здесь этим снимкам делать нечего! Надо их выбросить. В помойку!
Саша сначала хотел изорвать все Асины фотографии в клочки, но потом ему почему-то стало противно это делать. Просто сунул конверт в первую попавшуюся полиэтиленовую сумку, свернул – и выскочил из квартиры. Он вдруг страшно заспешил и с трудом заставил себя запереть дверь. Хотелось избавиться от конверта как можно скорей!
Уже стемнело. Во дворе Саша подбежал к мусорному контейнеру и собрался было швырнуть конверт туда, но потом решил, что это слишком близко к дому. Вдруг сумка раскроется, снимки выпадут из конверта и их ветром разнесет по двору? Лучше поискать помойку подальше. Ага, вспомнил он, в парке Кулибина есть большущий ящик, куда подметальщики собирают парковый мусор. Вот туда и надо бросить этот поганый конверт!
Уже стемнело, но при свете парковых фонарей Саша все же нашел ящик, швырнул туда сумку, с облегчением вытер руки о джинсы, повернул было назад, понимая, что уже ночь на дворе и пора возвращаться домой… но вдруг споткнулся, ошеломленно оглядываясь.
В пустых аллеях один за другим гасли фонари, словно… словно кто-то невидимый выключал их волшебным делюминатором профессора Дамблдора.
Саше смутно вспомнилось: что-то подобное он уже видел!
Дорожки утонули во тьме. Похоже, во всем парке осталось только одно светлое пятно: то, в центре которого стоял Саша. Пятно напоминало бледно-желтый лоскут, обметанный по краю черной ниткой.
«И это я видел, – вспомнил он испуганно. – И это со мной уже было!»
Но больше ничего вспомнить не удавалось…
Подошву правой ноги что-то обожгло, и Сашей овладела ужасная слабость. Он прилег на клочок света, распростерся на нем, а в следующее мгновение у него возникло странное ощущение, будто пятно-лоскут кто-то подхватывает с асфальта и несет, несет… вместе с ним. Над Сашей резко хлопали крылья, внизу мелькали улицы, потом он почувствовал прикосновение чего-то холодного – ужасно, просто загробно-холодного… почудилось, что лоскут, на котором он распростерся, скомкали и обтирают им могильный памятник. Перед глазами мелькнул портрет красивой большеглазой женщины, надпись «Федорова Екатерина Николаевна», даты рождения и смерти… Екатерина Николаевна умерла три года назад, и было ей около тридцати пяти. Потом опять замелькал город внизу: Стрелка, здание Нижегородской ярмарки, дома, улицы, высокий мост через Волгу – Борский мост – появился впереди… потом последовало резкое снижение к приоткрытой балконной двери, и порыв сквозняка внес лоскут в какую-то незнакомую комнату.
Саша не мог понять, то ли он летит вместе с лоскутом, то ли сам идет по чуть поскрипывающему полу, не касаясь его ногами, неспешно направляясь к кровати, на которой кто-то лежал.
Рядом на стуле сгорбился какой-то мужчина. Дремал сидя.
Вдруг что-то сердито-пресердито зафырчало рядом, и Саша увидел, как из-под дивана выкатился серый комок, весь покрытый иголками. Снова зафырчал, поднял острую мордочку, потом засеменил к Саше, стуча коготками по полу и топорща иголки.
Да ведь это еж! Симпатяга какой, даром что сердитый!
– Ты что, Ахилка? – послышался с кровати шепот, и Саша невольно улыбнулся.
Ахилка! Так звали ежика в «Детстве Никиты» Алексея Толстого – в одной из самых любимых Сашиных книжек. Значит, тому, кто лежит на кровати, тоже нравилась эта замечательная книжка?
Ахилка, про которого там рассказывалось, тоже бегал, стуча по полу коготками, особенно ночами, выспавшись за день. А когда наступили холода, он натаскал тряпок и бумажек под буфет, чтобы завалиться спать на всю зиму. Интересно, этот ежик зимой тоже спит под каким-нибудь шкафом, в укромном уголке?
Саша обошел ежа – и замер, увидев лицо того человека, который лежал на кровати.
Это была Ася.
Ася! Та самая зеленоглазая девчонка с косой. Его сестра… сестра по отцу.
А мужчина, который задремал на стуле, – их отец!
Ася была бледная, ужасно бледная в этом лунном свете, ну прямо как неживая. И она испуганно смотрела на Сашу.
– Мамочка, – прошептала Ася. – Ты пришла! Ты за мной пришла, да? Ты беспокоилась, что я одна, что тетя Валя за мной плохо ухаживает? Нет, она очень хорошая! Правда, она тебя не послушалась. Она нашла моего папу и рассказала, что ты умерла, а я очень сильно болею, так, что меня никак не могут вылечить. И папа теперь живет у нас! Ты понимаешь? Он теперь со мной! И я знаю, что он меня ужасно любит! Ты зря говорила, что он меня не любит: я знаю, что я ему нужна, очень нужна, и ему будет очень грустно, когда ты меня заберешь. Мне его очень жалко, но я так устала болеть… Помоги мне!
– Ася! – раздался сдавленный голос. – Что ты говоришь? С кем ты разговариваешь?
Отец вскочил со стула и испуганно оглядывался.
Саша понял, что тот его не видит. А вот Ася видит – но не его, а почему-то свою маму.
Значит, Екатерина Николаевна Федорова, памятник которой недавно видел Саша, была матерью Аси. Екатерина Николаевна умерла. А теперь умирает Ася. Получается, отец бросил Сашу и его маму потому, что его дочка умирает. И, может быть, когда она умрет, он вернется?
Похоронит ее – и вернется!
Да, Ася сейчас умрет, Саша был в этом уверен. Умрет – так же как умерла женщина, за которой пришел ее покойный муж, так же как умер парень, которому явился его убитый друг. Саша внезапно осознал то, чего не осознавал раньше: это не они являлись умирающим – это он принимал их образы! Как-то это было связано с тем, что он оказывался на кладбище и видел их могильные памятники. Прикасаясь к ним, он словно бы вбирал в себя образы покойников, принимал их облик – и приходил к умирающим, чтобы забрать остатки их жизней, чтобы увести душу из тела, измученного болезнями.
Значит, он совершал благое дело! Ведь та женщина говорила своему Пашеньке: «Я так измучилась от этих болей! Спаси меня от них! Забери меня с собой!» И Гошка Панов просил друга: «Колян, спаси меня от этих мучений! Забери меня с собой!» И Ася только что сказала: «Я так устала болеть…» И попросила: «Помоги мне!»
Ну что же, Саша поможет ей. Охотно поможет! Еще как охотно! Из-за нее они с мамой натерпелись столько горя! А теперь… теперь надо только смотреть ей в глаза. В эти зеленые глаза, похожие на листочки молодых берез.
Она такая красивая! И она его сестра…
И нет ничего странного, что им обоим нравится «Детство Никиты»!
«Ну и что? – словно бы прозвучал в его голове чей-то вкрадчивый шепот. – Что тебе до нее? Тебе надо просто смотреть и смотреть. Ты уничтожил ее фотографии, а теперь уничтожишь и ее. Тогда отец вернется! Смотри, смотри ей в глаза, пока они не погаснут!»
– Ася! – вдруг раздался хриплый голос. – Асенька, не надо! Милая, подожди! Не умирай!
Это был голос отца, но Саша даже не сразу узнал его. Такого голоса он никогда не слышал. Как будто слова шли не из горла, а из разорванного сердца! И Саша вспомнил: «Даже не знаю, как бы я пережил, если бы с моим ребенком что-нибудь случилось. У меня бы сердце разорвалось, наверное! Или с ума бы сошел…»
– Ася! Не уходи! – прохрипел отец, и Саша вдруг совершенно ясно понял: отец тогда, на Спиналонге, на этом страшном острове, правду сказал. Он не сможет перенести смерть своего ребенка. Он с ума сойдет или умрет, когда умрет Ася!
А может быть, он это все-таки переживет? Погорюет – и вернется домой? Даже если дочь умрет, сын – это ведь тоже утешение, большое утешение!
Ася умрет! Вот сейчас. Эти зеленые глаза сейчас погаснут…
Нет!
Саша зажмурился, рванулся, ринулся куда-то… он сам не знал, куда бежит, что будет делать, – знал одно: смотреть, как гаснут Асины глаза, он не собирается! Не хочет!
Он бежал через комнаты, а сзади слышался мелкий дробный перестук. Саша оглянулся через плечо – это еж Ахилка семенил за ним! Иголки его воинственно топорщились.
Значит, Ахилка тоже его видел?
Его? Или умершую Екатерину Николаевну?..
Но сейчас было не до загадок и не до разгадок. Саша хотел одного – исчезнуть отсюда!
Смутно помнилось, что он попал в эту квартиру через балкон. Выскочил, перевалился через перила, даже не думая, с какого этажа сейчас упадет и, наверное, разобьется… Однако рядом резко захлопали крылья, мелькнула страшная рожа с гладкой безволосой головой и острыми ушами. «Chauve-souris!» – подумал Саша, пытаясь вспомнить, что эти слова значат и откуда он их знает, но не смог. Было такое ощущение, что нетопырь схватил его за шиворот и теперь несет, хлопая крыльями. Все кружилось перед глазами, нити улиц путались, и вдруг он ощутил, что его бросают вниз!
Асфальт приближался стремительно, однако удара Саша не почувствовал – он словно бы плавно спланировал на землю. И в то же мгновение что-то вцепилось в его футболку сзади и поволокло по жесткому асфальту.
Голова еще кружилась, перед глазами все мелькало, он совершенно ничего не соображал, но попытался вырваться. Футболка угрожающе затрещала, однако тот, кто его тащил, не отставал.
Постепенно мельтешение в глазах исчезло, и Саша обнаружил, что сидит в центре блеклого пятна с черной каймой, похожего на лоскут ткани, аккуратно обметанного черной ниткой. И такое впечатление, кто-то неизвестный очень хочет его с этого лоскута стащить, однако сделать это ему никак не удается.
В этом пятне с черной каймой было что-то настолько зловещее, что Саша и сам невольно попытался сползти с него, но не смог: пятно словно бы приклеилось к его джинсам и продолжало тащиться по асфальту вслед за ним.
Послышался треск веток, и в кустах близ дорожки что-то зашевелилось. Казалось, оттуда пытался выбраться некий бесформенный сгусток тьмы!
Саша взвизгнул от ужаса, вспомнив, что парк Кулибина разбит на месте старого кладбища, что сейчас ночь, глухая ночь и, веришь ты в оживших мертвецов или нет, тебе сейчас, кажется, придется убедиться в их существовании.
Сгусток тьмы вывалился из куста, мгновенно принимая четкие очертания, и Саша увидел перед собой огромного рогатого козла. Козел вздыбился – и обернулся высоким человеком, облаченным во все черное. Лицо его тоже было черным, и тяжелые темные веки почти прикрывали его глаза.
Ударило воспоминание, что Саша уже видел такое однажды, видел, но прочно забыл, а теперь вспомнил! И это воспоминание было связано с полетами на кладбища, прикосновением к холодным надгробным памятникам, с глазами, в которых постепенно угасал свет жизни…
С плеча черного человека сорвался нетопырь и метнулся вперед. Саша загородился ладонями, уверенный, что мерзкая летучая тварь сейчас вцепится в его лицо, выцарапает глаза, однако нетопырь просвистел мимо, а в следующий миг за Сашиной спиной раздался стон – и он почувствовал, что тот, кто пытался стащить его с бледного пятна, выпустил его футболку.
Сзади что-то визжало, рычало, порою громко стонало от боли, и Саша понимал, что это неведомое существо сражается с нетопырем. Повернуться он не мог, потому что от взгляда черных, непроглядно-черных глаз неизвестного человека словно бы окаменел, лишился возможности двигаться.
Шум драки сзади начал отдаляться, и Саша понял, что существо бросилось в бегство, а ведь оно пыталось спасти его, как же он сразу этого не понял?!
Теперь надеяться было не на кого, кроме себя, а сам он не мог шевельнуться.
Черный человек наклонился над ним:
– Имя, – прозвучал глухой, тяжелый, словно бы тоже черный голос, – день твоего появления на свет, место, где издавна властвовал вечный покой, знак смерти, который ты постоянно носишь с собой… Разве ты забыл, что ты мой помощник и служишь мне, пока ночь владеет миром?
Его слова прервал пронзительный визг. Нетопырь снова просвистел мимо Саши, но уже в обратном направлении, ударился в грудь черного человека и рухнул перед ним на дорожку. Вслед за ним, почти задев голову Саши и осыпав его какими-то крошками, пролетело что-то еще.
Резко запахло ванилью. Черный человек пошатнулся, и Саша наконец смог отвести – вернее, отдернуть от него взгляд.
При блеклом свете, который исходил от пятна, он рассмотрел, что осыпан землей и меленькими цветочками, а перед ним лежит какое-то цветущее растение, вырванное с корнем. Немедленно сзади прилетело еще одно такое же растение, потом еще одно и еще. Блеклый лоскут задергался словно в страхе.
Еще одно синее растение ударило черного человека в голову. Он с глухим стоном отпрянул в кусты, исчез в них, но тотчас оттуда вытянулась длинная черная рука, оканчивающаяся не пальцами, а копытом, и зашарила по асфальту. Саша хрипло завопил, подбирая ноги и понимая, что немедленно умрет от ужаса, если это коснется его. Из копыта выдвинулись два черных человеческих пальца с длинными ногтями. Одним пальцем рука подцепила с дорожки неподвижного нетопыря, другим – бледный лоскут и втащила их в куст. Затрещали ветки, зашевелился сгусток тьмы, теряя всякие очертания, словно бы растворяясь в темноте… и Саша по-стариковски тяжело, шатаясь, поднялся на ноги.
Надо было бежать, бежать, но у него подкашивались ноги, а кроме того, было страшно повернуться к кусту спиной: а вдруг оттуда опять высунется черная рука и вцепится в него. Попятился – и чуть не упал, потому что под колени ему ткнулось что-то мягкое и теплое.
Обернулся… да это Савва!
Пес резко встряхнулся – с него посыпались земля и мелкие синие цветочки, – а потом вцепился зубами в Сашину штанину и потащил за собой.
Саша, ничего не соображая, задвигал ногами – сначала медленно, потом быстрей, быстрей и через мгновение уже летел из парка во всю прыть, а сзади, прикрывая ему спину и порой грозно взрыкивая, словно отпугивая врагов, несся Савва.
Саша проснулся от яркого света, бившего в лицо, но некоторое время лежал с закрытыми глазами, вздрагивая от непонятного страха и пытаясь сообразить, где находится. Он чувствовал, что лежит одетый, на чем-то довольно мягком, но не мог понять, что это такое и почему он одет. Все произошедшее с тех пор, как он выбросил фотографии Аси в мусорный ящик в парке Кулибина, он начисто забыл.
Не без опаски пошарил вокруг. Похоже было, что лежит он на своем собственном диване, только без простыни, подушки и одеяла.
Тогда Саша наконец решился и открыл глаза.
Солнце светило прямо в не задернутое шторами окно, и он снова зажмурился.
Что происходило ночью?
Напряжение мыслей заставило его сильнее затрястись от непонятного, необъяснимого страха. И страх этот еще усилился, когда из коридора донеслись странные чавкающие звуки. Похоже, кто-то что-то грыз и давился этим сгрызенным.
Саша немедленно вспомнил читанную совсем недавно повесть известного творца ужастиков о том, как некое существо, а может быть вещество, а может быть и вообще пространство как таковое, пережевывало попавшегося ему медведя. Однако сейчас это существо-вещество-пространство, кажется, не чавкало, не давилось… и стонало!
Ну да, он отчетливо услышал стон… вернее, слабый визг, как будто собака скулила.
Саша вскочил.
Савва? Да нет же, Савва бросил его вчера в кремле. Но почему-то кажется, что потом пес вернулся и они вместе сломя голову мчались из парка Кулибина, а сзади, в кустах, осталась страшная клубящаяся тьма…
Или это приснилось?
Саша попытался мысленно отделить явь от сна, однако вновь раздавшийся слабый визг заставил его выглянуть в коридор – и замереть.
Савва! Савва лежал на полу, безжизненно вытянувшись, а из его пасти торчала… Сашина кроссовка. Правая.
Саша на миг зажмурился, отказываясь верить глазам, а потом бросился к Савве и начал трясти его, бормоча:
– Савва, ты что?! Да ты что, Савва?!
Голова пса вяло моталась из стороны в сторону, глаза были закрыты.
Саша приложил ухо к его боку. Бок был теплый, но биения сердца он не услышал.
– Савва!!!
Вспомнив, какое живительное действие совсем недавно произвела на измученного пса обыкновенная вода, Саша метнулся в ванную, набрал ковш, вернулся в прихожую и принялся брызгать на морду Саввы, набирая полный рот воды, такой холодной, что заломило лоб. Потом сбегал в ванную еще раз и еще, залил водой все в прихожей, но пес не шевелился.
Саша смотрел на него в отчаянии, ничего не понимая, не зная, что делать.
Если бы это был человек, Саша вызвал бы «Скорую». Но, может быть, они бывают и для собак?..
Рванулся было к компьютеру, чтобы выйти в Интернет и отыскать ветеринарную «Скорую» в Нижнем, но тут раздался звонок в дверь. Саша открыл – и отлетел в сторону, так стремительно ворвалась в прихожую Ангелина Богдановна, звеня браслетами, на ходу завязывая халат, из-под которого виднелась ночная рубашка в цветочек, и теряя шлепанцы, надетые на босу ногу. Ее седые кудряшки были взлохмачены.
Не обращая внимания на Сашу, соседка нагнулась над Саввой и, приподняв ему веки, заглянула в один глаз, в другой, потом в бессильно приоткрытую пасть…
– Так вот оно что… – пробормотала она, переведя взгляд на Сашу, а потом властно указала на злополучную правую кроссовку, стоявшую посреди лужи: – Дай мне! Быстро!
– Он грыз ее! – воскликнул Саша. – Но не может же быть, чтобы из-за этого…
– А из-за чего еще?! – прошипела Ангелина Богдановна. – Срочно нужно лекарство!
– Я сбегаю! – так и подскочил Саша. – Ветеринарная аптека недалеко, на Ванеева. Что купить?
– Ему нужен гелиотроп, – отрывисто бросила Ангелина Богдановна, разглядывая подошву кроссовки. – Помнишь? Синие цветочки, запах ванили… Гелиотроп растет в парке. Беги туда. Найди клумбу. Скорей!
Саша рванулся было вперед, но Ангелина Богдановна поймала его за край футболки:
– Обуйся сначала.
Он машинально сунул ноги в кроссовки, краем сознания удивившись, что в правой мокро. Ну да, сейчас она стояла посреди лужи, но ведь раньше он сто раз бегал в ней по лужам и она не протекала…
– Она протекает потому, что Савва выгрыз проклятый камень! – сказала вдруг Ангелина Богдановна. – Тот, который ты привез с Острова смерти.
Саша покачнулся:
– Что?!
– Долго рассказывать, – отмахнулась Ангелина Богдановна. – Беги!
Он выскочил из квартиры.
Саша мчался так быстро, что ноги заплетались, но ему казалось, что заплетаются они в какой-то нереальности, которой вдруг будто сорной травищей поросла его нормальная, пусть в последнее время и довольно печальная, жизнь. Нет, не только жизнь, но и память. Из памяти что-то пропадало, что-то в ней вдруг возникало – такое, какого быть просто не могло, – и от этого становилось страшно!
«Какой камень выгрыз Савва из кроссовки? При чем тут какой-то Остров смерти? Ангелина Богдановна Спиналонгу, что ли, имела в виду? Бред какой-то… А может быть, я с ума сошел? – вдруг подумал Саша. – С ума сошел от горя, потому что отец меня бросил, потому что у него есть другая семья, которую он любит больше, чем нас с мамой? Ну почему, почему они ему дороже, чем мы?!»
О проекте
О подписке