ГЛАВА 2. ПОПЫТКА ПОРТРЕТА. ДЕТСТВО

«Ой, Серёжка, как красиво!», – Галя стояла у подоконника, переводила взгляд от одного окна к другому и с восхищением рассматривала новые ярко-жёлтые шторы с лопухами коричневых листьев, только что водружённые на карнизы усилиями сестры и брата. Шторы, действительно, придавали комнате вид воздушный и незнакомый. Серёжке вдруг захотелось захлопать в ладоши, подхватить Галю и закружить по комнате. Но попробуй-ка закружи: Галя выше его на целую голову, хотя лёгкая и худенькая. Сейчас она была похожа на какую-то сказочную птицу, с раскинутыми руками и пышным облаком волос. Да и вечерний свет, падающий через окно, удваивал это сходство. Галя стояла в проёме окна, как на экране, а позади неё качались деревья (среди них любимая Серёжкина черемуха, которая по весне была облеплена белыми цветами и пахла так, что кружилась голова), и плыли белые облака. Какой-то поэт сказал, что облако похоже на вату. Серёжка был в корне не согласен с этим. Ему казалось, что облака похожи на белые лебединые крылья или на облетающую черемуху. Впрочем, об этом он тоже, кажется, где-то прочёл.

Стукнула входная дверь, привычно прошелестели шаги, мягкие, знакомые. Кот Васька спрыгнул со стула и, выгибая спину, потянулся в ожидании ласки хозяйки. Серёжка рванулся к двери. Мама вошла, как всегда, нагруженная хозяйственными сумками. Самую большую поставила на стол. Серёжка тут как тут, помогает матери вытащить свёртки. «Ой, мамочка, яблоки! Ура!» «Потом, чертёнок», – журчит голос матери с наигранной строгостью, а в глазах – неподдельная весёлость. Характер матери Серёжка знает наизусть, поэтому яблоки мыть не спешит, лучше заглянуть во вторую сумку: что там ещё. На пороге кухни появляется Галя. «Ой, мам, чуть не забыл, – выпаливает Серёжка, глядя на сестру, – а мы тебе этот, как его… приготовили…» «Сюрприз», – подсказывает Галя. «Во-во», – поддакивает Серёжка, вгрызаясь в хрусткую плоть яблока острыми зубами. По подбородку скатывается капелька сока, падает на белую рубашку. «Ну вот, вымазал! Опять после школы не переоделся», – в голосе матери появляются нотки раздражения, и Серёжка опрометью бежит к своей кровати: там, на спинке, висит домашняя рубашка в весёлую зелёную клетку.

Мать Серёжка не то чтобы боится, скорее, боится за мать. Однажды навещал он мать в больнице (с чем она туда попала, Серёжка не знал) и наткнулся в коридоре на санитаров, выносивших длинное костлявое тело, накрытое белой простынёй. Тогда он впервые испытал чувство страха. Нет, о смерти применительно к маме Серёжа не думал, чаще думал о своей, пытаясь постичь детским сознанием суть смерти и неизбежность. Всё это, как правило, кончалось тем, что Серёжка сначала слегка распускал сопли, а потом сумбурно радовался предстоящей, ого ещё какой длинной жизни. Главное ощущение, которое он вынес из времени жизни без матери – холодно, неуютно, прибежишь из школы, а на столе пусто, и мама не грохочет у печки кастрюлями. Галка – это совсем не то: разве можно сравнить её обед с маминым? У него как-то получалось, что голод и любовь к матери были неразделимы.

Отец – совсем другое. Отец – это когда вдвоём с мотоциклом повозишься, гвозди в сарае позабиваешь (работник растёт, хозяин – любовался отец), двор в порядок приведёшь. Отец – это какая-нибудь работа, спешка, разговоры: а вот года через два – даст бог, живы будем, и на машину скопим – держи, Серёга, хвост пистолетом: тебе водить придётся, я-то стар буду. Верил Серёжка в старость отца, как в собственную молодость: для двенадцатилетнего пацана сорок лет – глубокая старость. Галю, которая была старше на три года, Серёжа оберегал, как младшую, ждал из школы, заискивающе заглядывал в глаза, если Галя сердилась и, что греха таить, шпионил за сестрой, если та дольше обычного задерживалась в школе или с каким-нибудь одноклассником у калитки. На Галю уже заглядывались ровесники и ребята постарше, что Серёжка считал чуть ли не личным оскорблением: это моя сестра, значит, только я имею право на неё. Родители считали такую ревность обычным детским эгоизмом, посмеивались и не придавали этому особого значения.

«Эй, Серый, – послышался из соседней комнаты голос сестры, – иди-ка сюда!». Серёжка бросился на зов. Галя стояла у письменного стола с растерянным лицом, перебирая бумажную стопку: письма, открытки, листочки с переписанными стихами. «Серёжка, ты не брал случайно, – Галя запнулась и покраснела, – здесь фотография была…» «Не, – удивлённо перекосив лицо и вытаращив глаза, промычал Серёжка. – Зачем она мне? Ещё бы я фотки твоих пацанов собирал!» «А, значит, ты знаешь, какая фотография пропала, знаешь?!» «Да ничего я не знаю, отстань!», – отбивался Серёжка. На пороге появилась мать: «Что за шум, что произошло?». Галя умоляюще скосила глаза на Серёжку: молчи, мол. «Да так, мы пошутили, мама», – это Галя, а Серёжка молчит. Не будет же он давать ход истории, которая логически должна закончиться тем, что Серёжка, в конце концов, вернёт сестре пропавшую фотографию, правда, уже с нарисованной бородой и выколотыми глазами. Нет уж, лучше молчать.

«Ужинать, ребята, руки мыть», – приглашает мама. Серёжка, обрадованный, что всё на сей раз сошло с рук, вприпрыжку летит к умывальнику. Следом плетётся Галя. Ест она всегда не очень, а сегодня чуть притронулась и встала из-за стола. «Что с ней?», – отец поворачивается к матери. Та пожимает плечами. «Любовь», – хихикает Серёжка, за что тут же получает затрещину от отца: «Прекрати, совсем распоясался! Готовься лучше дрова пилить: ума прибавится и силы». «Сила есть – ума не надо», – пытается сострить Сережка, но тут же умолкает под отцовским взглядом. Но строгим отец только притворялся. Стоили выйти во двор, как он сам затеял возню, тут же поддавшись Серёжке, что вызвало у обоих бурный восторг.

Рос Серёжка крепким, сбитым, как пряник, сильным. Но силу свою не выказывал, для корыстных целей не использовал, в классе был тихим, не особо заметным, на уроках вёл себя, как мышь. Часто его блуждающий взгляд отрывался от действительности, а мысли касались предметов, отнюдь не школьных. Оживал он на уроках литературы, особенно, когда читали стихи. Голос у Серёжки был чистый, звонкий, как колокольчик. Да и внешность яркая: большие синие глаза, брови вразлёт. На фотографии, где снялись всем классом, сидит Серёжка аккуратный, серьёзный, в самом центре, рядом с маленькой Валюшкой, дочкой Татьяны Петровны, классного руководителя. Кстати, перед тем, как сфотографироваться, произошёл весьма курьёзный случай. Разгорелся спор: кто сядет рядом с дочкой учительницы. Спор не на шутку – дошло до небольшой потасовки, где Серёжка оказался победителем. Так и сидит он рядом с ней, маленький Наполеон-собственник, глаза гордые: не троньте – моё!

Известно, что в любом коллективе, как правило, две власти: одна – на виду, официальная, зато другая – подспудная, будто подводное течение. Она строится на истинных авторитетах: такой властью в классе может обладать и троечник, и даже двоечник, здесь совсем иные качества нужны, нежели отличная учёба и контакт с учителями. Такими качествами Серёжка не обладал. И командиром отряда его опять же выбрали не потому, что сила была, а за красивый голос и умение подать себя. Это он мог делать, как никто другой. «Отряд, смирно!», – несётся под сводами школьного коридора, и Серёжка в галстуке и в белой рубашке чётко марширует, чтобы отдать рапорт старшей пионервожатой.

А конкурсы чтецов, а агитплощадка – вот где он был незаменим. Ну кому из мальчишек хочется среди лета во время каникул шагать строем по деревянной сцене перед глазами местных старушек, пришедших от нечего делать, да ребятишек из разряда «оторви да брось», от которых запросто можно услышать и такое: «Эй, козёл, вон тот, в галстуке, пионер драный, за что агитируешь? Мы тебе вечером всю жопу распинаем!». Серёжка уже знал, что школа их находится в трудном районе, поэтому его прямая обязанность – исправлять местное население. Он и исправлял, как мог. Сверстники его бегали на речку, на великах гоняли, или вот ещё одно из любимых развлечений пацанвы было: выследят в парке парочку, подкараулят, когда те уединятся где-нибудь в кустах, да и устроят тарарам. И смех, и грех. Серёжка в эти игры не играл и с мальчишками практически не водился, разве что с Витькой Поповым из параллельного класса, да и то как-то полуофициально. Сохранились в школьном архиве фотографии: на пионерском сборе впереди – Витька со знаменем, а за ним – Серёжка с важным лицом. Витька – тот вообще слабенький в учёбе был, а на сцене откуда что бралось: орёл да и только!

«Эй, мать, – частенько говаривал отец, указывая рукой по направлению к школе, – смотри, наш жених идёт». Мать посмеивалась, сестра то и дело подшучивала над Серёжкой, а ему – хоть бы что. Соберёт после школы портфели одноклассниц – Таньки, Маринки, Светки – да так и несёт их до самого дома. А то и всех девчонок по домам проводит. Впрочем, компания эта сколотилась не просто так, а имела свою предысторию. Однажды в школе Серёжка получил записку с тремя магическими цифрами: 5, 15, 25. Ну, этот школьный шифр помнит, наверное, каждый, а если кто забыл, так напомню: он означает «я тебя люблю». Не знал Серёжка, какими последствиями грозит подобное «донесение», да и кто автор записки – тоже не знал, но на всякий случай стал внимательнее присматриваться к девчонкам. К удивлению своему, он заметил, что всех девчонок можно поделить, в общем-то, на три группы: красивые, некрасивые и так себе. С некрасивыми он общаться не желал, но виду не подавал, до тех, кто «так себе», иногда снисходил, а вот зато красивые девчонки – Танька, Светка да Маринка – с этими он охотно проводил время, даже в классики играл. Но автора записки так и не выявил, а когда получил ещё несколько подобных посланий, и выявлять не стал.

Сам Серёжка любовным шифром не пользовался, просто не понимал, зачем это надо. Девчонки же к нему бегали даже с Садовой, где он раньше жил. И с этими у него дела какие-то были: соберутся и шепчутся, то серьёзно, а то хохочут до упаду. Детство, оно и есть детство: полно у него секретов, неполадок своих и радостей.

Перед окончанием восьмого класса состоялся семейный совет, который решил: Серёжка продолжает семейную традицию и пойдёт по стопам отца. Итак, горное училище. В характеристике, выданной в школе, говорилось: «Вежливый, дисциплинированный, в классе активен, пользуется авторитетом, хорошо зарекомендовал себя в общественной работе…». Но в бывшую родную школу Серёжка больше не заглядывал, в отличие от других, что продолжали бегать туда по каждому пустяку, хотя тоже поступили – кто куда. С одноклассниками расстался прочно: если встретит кого-то, кивнёт головой – и мимо, никаких тебе расспросов и воспоминаний. Да и с бывшими учителями – то же самое.