Мои подруги танцевать не хотят. Ну и дуры – зачем тащиться в такую даль, чтобы вести себя как дома? Медленно напиваться у бара, обсуждая последние сплетни. Стоят старые калоши, когда все вокруг танцуют сальсу – такие молодые, счастливые, сексуальные (не мое словечко, но сегодня можно). Ну и что с того, что все они лет на двадцать моложе нас?

Мне наплевать. А еще меня абсолютно не трогает тот факт, что танцевать сальсу я не умею. Прикрываю глаза, поднимаю руки над головой и медленно виляю бедрами из стороны в сторону. Надеюсь, хоть в такт музыке.

Будучи от природы стеснительной, с закрытыми глазами я чувствую себя свободней. Уверена, что мои подруги сейчас смотрят на меня осуждающе. И подростки, окружающие нас, возможно, посмеиваются над взрослой дамой, решившейся выйти на танцпол. Меня это не беспокоит. Прикрытые веки отделяют мою скромную персону стальным занавесом от реальности.

Жаркий морской бриз делает движения плавными и ленивыми. Я хочу, чтобы музыка длилась вечно и мне не нужно было бы возвращаться к подругам, а потом в одинокий номер гостиницы, а затем, после отпуска, домой.

Хочется ли мне домой? Нет-нет, я не совсем одинока. У меня есть муж и собака. У мужа – любовница и язва. Тощая, как болотная цапля. Не язва, женщина. Язва обширная. Цапля и ее больной мудак.

У меня еще есть страх. Все изменить. И надежда. Что все само изменится. Я его уже давно ни в чем не виню. Сама виновата, что с этим живу. Только я. Каждый день, как страус, прячу голову в песок, едва услышав, как он тише обычного говорит с кем-то по телефону или поспешно проверяет почту на компьютере. Я знаю, что он с ней спит много лет. И ничего не могу с этим поделать. Скандала не устраивала: духу не хватало. Сама ему никогда не изменяла, «назло» – не мое наречие. И всегда боялась уйти. Боялась одиночества, старости, осуждения близких. Я почти смирилась с ролью обманутой жены. Иногда это даже удобно. Я знаю, что он знает, что я знаю. И пользуюсь этим в мелких алчных целях, наполняя свою жизнь материальными суррогатами счастья.

А неделю назад я узнала, что у него есть еще одна.

Я открываю глаза, вспомнив об этом. На миг застываю на месте, обрывая свой приятный танец вслепую.

Две текилы подряд чуть умеряют пульс. Подругам бросаю странное «Чего носы повесили, девчонки!» и возвращаюсь на свое место. Мои не очень вписывающиеся в знойную картинку танцы меня успокаивают. Я опять закрываю глаза и продолжаю одиночную сальсу.

Еще одна любовница. Я смирилась с ролью идиотки, но сейчас нужно признать, что я – идиотка вдвойне. Он изменяет мне с той, которой тоже изменяет. Измена в квадрате. Как вам такое? Ушла бы я раньше – не оказалась бы сейчас в этом дурацком положении. Самое обидное, что о моей трусости знают все друзья. Не хочу открывать глаза, уверена, что мои дорогие подруги сейчас шушукаются обо мне. Жалеют. А может, и нет.

Сколько раз я пыталась произнести «Я. Требую. Развод». Для меня просто невозможно сложить эти три слова в одно предложение. Перед зеркалом наедине еще получалось. Тихо так, робко, но получалось. А его увижу – не могу. Молчу. Много-много лет.

Так страшно остаться одной. Кому я еще буду нужна в свои сорок три? Да, выгляжу сносно, можно даже сказать, временами и некоторыми местами хорошо. Но скажу честно – не верю, что у меня еще может что-то в жизни быть.

Подруги советовали найти любовника. А зачем? Я же не умею врать. Ну и священные узы опять же (хе-хе, о чем это я?). Скажу честно, я тайком мечтала, что когда-нибудь уйду от мужа, начну новую жизнь, встречу настоящую любовь.

«Я ухожу от тебя»

или

«Мы разводимся»

или

«Я знаю, что ты мне изменяешь».

Как начать этот разговор?

Я вытерла рукой влажные глаза. Еще одна текила не помешает. Слизнула с кисти соль и слезы, запила Саузой, вернулась танцевать.

А не такая уж я и старая. И мужчины все еще обращают на меня внимание. Вот, к примеру, этот. Лет на десять меня моложе, а взгляда не отводит от моей (давайте начистоту) все еще роскошной груди. Я открыла глаза или все еще нет? Может, этот пронзительный взгляд мне снится?

Кажется, нет.

Улыбается.

Мне не до улыбок, я замужем, милый.

(Могу ли я считать, что я все еще замужем, когда другие две стоят в очереди за мужем?)

Да-да, меня дома ждут муж, собака и еще две суки.

Какие жадные глаза. Может, он смотрит на кого-то за моей спиной?

Поворачиваюсь. Нет, никого нет.

Продолжаю танцевать. Глаз не сводит с меня. Скользит от груди к бедрам и обратно. Я не помню, когда последний раз меня кто-то так тискал взглядом. Мальчик, я замужняя дама, но мне все равно приятно.

Еще одна текила. Подружки мои тоже танцуют. Накачались. Так-то лучше, не будет осуждающих взглядов. Хотя ничего плохого я не делаю. Каким бы ни был мой брак, он все-таки пока еще брак… Брак с браком.

Я просто танцую. Даже не позволю себе ответить улыбкой на его призывные жесты потанцевать вместе. Нет, милый, я не могу.

Как хорошо он чувствует музыку. Как двигается. Интересно, он во всем такой плавный? Чтобы не отставать, я виляю бедрами все интенсивнее, но подойти ближе не позволяю. Можно и без рук, ведь мы уже так крепко держим друг друга взглядами.

Забыть бы обо всем на свете – о доме, о подругах, о принципах, гори они огнем. Он такой соблазнительный. Или соблазняющий? Или это все текила. А может?..

Нет. Я так не могу.

Какая у него улыбка. И эти искорки в глазах. И вообще, его внимание так льстит, ведь вокруг десятки юных длинноногих цветков.

Интересно, как он целуется?

Последний раз такая мысль приходила мне в голову на школьном выпускном. О ком я тогда? Ах, ну да, о моем благоверном.

Вот я действительно была ему верна. Никогда. Ни с кем. Даже в мыслях.

Как от него приятно пахнет. Пахнет? Он уже рядом.

Как рядом??? Не надо, я не могу. Что-что? Как меня зовут? Какой приятный голос! Каждое его слово заставляет тело вздрагивать. Что это со мной? А ну-ка, подожди, дорогой. Так не пойдет, я порядочная женщина.

Подхожу к барной стойке, на которой оставила свою сумочку. Достаю мобильный и набираю первый номер в Избранном.

– Я подаю на развод! Спишь? Да-да, у меня все в порядке. Ты слышишь? Я подаю на развод!

Вмиг трезвею. Пытаюсь собрать все силы, чтобы сказать громче. Голос не слушается.

– Я подаю на развод. Связь плохая. Я напишу тебе СМС. Нет, лучше сказать сейчас же. Я подаю на развод! Все еще не слышишь?

Бросить трубку? Сделать вид, что просто напилась? Что я натворила. Он подумает, что я сошла с ума. А разве я не сошла? Каждую субботу с поцелуем отпускала его на «покер с друзьями». А он, небось, смотрел на нее так, как сейчас на меня этот парень. И не только смотрел. А теперь еще несколько раз в месяц с миной любящей жены собирать его теннисную сумку к той второй (подложить бы ему туда мину, гаду).

Вдруг начинаю орать. Откуда столько сил? Искорки в глазах наблюдающего за мной добавляют огня.

– Ты, ублюдок, мать твою, теперь слушай меня внимательно! Вали к своим шлюхам, я подаю на развод! Слышал, да? Прекрасно.

Выдыхаю. Возвращаюсь. Танцую.

Детка плачет. Детке больно

Девочка маленькая такая была. Малюсенькая. Именно малююююсенькая. Нет, росточком вышла. Глазища большие, ноги длинные и попа ничего. И еще взгляд – взрослый, пронзительный, понимающий.

– Хорошая ты баба, Анюта.

Это еще в институте кем-то из женихов было сказано. Запомнила, как глядеть надо, чтобы все думали, что уже вон какая взрослая и целостная, до целой «бабы» доросла. Курила по-взрослому, очень вызывающе и соблазнительно. Зажигалку не носила, позволяла мальчикам ухаживать за девочкой.

А в душе – дитё. Сопливое и плаксивое. Да еще и кашляющее от попадания никотина в детский нерастущий организм. Однажды увидела себя в зеркале – пухленькие розовые пальчики, губки дудочкой. Безжалостная правда наконец ей открылась: видок тот еще, вызывающе-идиотский. И в фас, и в профиль. И даже если длинные тоненькие. И даже если ногти черным красить. Бросила.

Так и жила Анна Алексевна, скрывая за томным прищуром и двойным пушапом близорукую плоскую девочку, такую же наивную и славную, какой ее папа из роддома принес.

Любимая папина дочка. Залюбленная, занеженная, заласканная. Били бы ремнем, может, не было бы столько уверенности на ровном месте. Папа усаживал ее к себе на ладонь (лет до пяти, потом уже попа не помещалась) и поднимал руку высоко-высоко. Она чувствовала себя всемогущей, выше всех – и мамы, и брата, и даже папы. Весь мир был у этих коротеньких ножек.

Сравнительно удачная личная жизнь позволяла оставаться наивной и славной. Мужчины капризничать разрешали регулярно, попа-то вон какая. Все простить можно. Все позволить. Просит ребенок, ну как отказать?

Если что по мелочи, так совсем беспроблемно доставалась. Тряпочки всякие, побрякушки. Девочка она ж, ясное дело, жить без этого не может. Оттого само собой разумелось наряжать, как куклу, да баловать.

Замуж выходила громко. Точь-в-точь, как шестнадцатый день рождения. С фейерверком, с розовым тортом и детскими фото невесты на большом экране. Жених был счастлив – вон какую куклу отхватил, можно и на капот своего мерседеса прицепить, на зависть всем. Идеальная пара сложилась. Мальчик встретил девочку.

Вы не подумайте ни в коем случае, что я имею что-то против маленьких детей. Вроде как говорю пренебрежительно или язвительно. И девочек, и мальчиков маленьких я очень люблю. Обожаю даже. И злого умысла не ищите. Совсем неплохо быть в душе крошечкой, пусть и до самой старости. Кожа на лице потрескалась, попа стопудовая, а ребенок через глазницы покажется – годков на десять меньше дают.

Я просто все это к тому веду, что чувства Анютины оставались такими же молочными, как и зубы той, что в душе у нее жила. Наука такое отклонение не берется объяснить – то ли кальция организму не хватало, то ли совести.

Опять я с плохой стороны пытаюсь героиню показать. Не с выгодного ракурса фотографирую, так сказать. Есть такое, каюсь. Завидую, может? Мы, взрослые, это умеем…

Как-то раз повстречала Анюта дяденьку на большом взрослом празднике. Стройного, красивого, умного и проницательного. Высокого и внешне, и внутренне. Тот сразу разобрал, что имеет дело с ребенком в теле тетеньки. Улыбнулся. Отодвинулся. Девочка расстроилась. Такая-прям-вся-растакая – и на тебе: дяде не понравилась. Обидно. Досадно. Надула губки.

Губки ох как хороши. Даже серьезный дядя засмотрелся. Правильные такие, пухленькие, как розовый цветочек. Две дозы гиалуронки, шутка ли. Складывая губки, девочка молчит. Оттого привлекательность ее резко повышается.

Дядя не выдержал – разок поцеловал. Вкусно. Поблагодарил за ужин и раскланялся. Дома жена и дети. Спасибо, десерта не надо.

Детка в слезы. Детке больно.

Какой роскошный дядя попался. Мечта каждой нежной девочки, чтобы заботливый папа по наступлению возраста половой зрелости передал ее в руки вот такого дяденьки. И тот уже дальше нес по жизни на ручках, улюлюкая и баюкая.

Только у него на ручках уже кто-то есть. И на плечах тоже. Посади хоть на коленки.

Не хочет. Увертывается.

Девочка все мысли издумала. Как дядю заполучить? Нет, не другого – вот этого хочу! С зелененькими глазками!

Друзья хоть общие. Встречи нечастые.

Юбочка новая. Бантик. Не на голове – на попе, чтобы сильные стороны подчеркнуть.

Взгляд томный. Губки в стойке.

Победа!

Десерт завернуть?

Не стоит.

Опять не стоит?

Исчез, сволочь.

Что-то колет внутри. Больно так.

Руки вспоминает нежные, сильные. С этими руками рядом жить – ничего не бояться. Мужчина, взрослый такой, прямо настоящий-пренастоящий, не Кен, точно.

У девочки сердце разболелось. Так недалеко и до сердечного приступа. Такая маленькая, а страдает по-всамделишному. Не спит, не ест. Даже с ложечки. Покапризничать бы… Так перед кем? Был бы такой дяденька собственный, тогда бы устроила ему.

Плакать остается только с подружками и подушками.

Вон она какая любовь, оказывается. Болючая.

Ни описать, ни пересказать.

1 2 3

...

Премиум

4.46

(13 оценок)