В последний момент, солдат поднял голову, но сказать так ничего не успел, холодное лезвие, по рукоятку вонзилось ему в шею. Стараясь разогнуться, хачик сделал усилие, но, не выдержав тяжести, повалился на дно траншее. Сделав кувырок вперед, полковник вскочил на ноги и только сейчас увидел, что на него направлен ствол и глаза очумевшего хачика.

Армян давил на курок автомата, но выстрелов не было.

– Предохранитель, – мысль обожгла сознание и прошила все тело. Сделав усилие над собой, полковник бросился вперед. Схватив левой рукой противника за горло, прижал его к стенке окопа, а правой пытался достать пистолет.

Но армян уже пришел в себя и оказался не из слабого десятка. В следующую минуту солдат изловчился и нанес удар головой и оттолкнул полковника от себя. Рука предательски расцепилась и полковник, споткнувшись об тело убитого солдата, повалился на дно окопа. Еще не сообразив, что делать дальше, рука сама механически, расстегнув кобуру, выхватила пистолет.

Он выстрелил.

Выстрел прозвучал, как гром. Хачик, будто нарвался на невидимую преграду, остановился, выпустил из рук автомат, и не издав ни звука, стал опускаться на колени, стараясь обеими руками остановить фонтан крови из горла.

Все было кончено. Навалилась усталость.

В траншею, один за другим спрыгнули Азай и Тофиг.

– Командир ты цел? – спросил Тофиг, быстро ощупывая полковника.

– Я в порядке, скорей зови ребят, надо уходить. Сейчас начнется.

Тофик, одним махом выпрыгнул из окопа и стремглав побежал за группой.

В нос ударил сладковатый запах человеческой крови. Только сейчас он обратил внимание, что сидит на трупах. Руки были перепачканы кровью и землей, пальцы дрожали, в висках стучало.

Повернув голову, он взглянул на первого, у которого из горла торчал кончик десантного ножа, подарок Сашки Неверова. Было такое впечатление, что хачик мучительно таращит стеклянные глаза на облака, плывущие по небу. Он осторожно перевернул труп и вынул нож. Кровь фонтаном брызнула во все стороны. Мелкая дрожь прошлась по телу. Увиденная картина ужаснула его.

Великий АЛЛАХ,

Прости грехи мои, я поступаю против заповедей твоих

Грешу я.

Аллах, стыдно мне,

И нет мне прощения.

А есть только смерть впереди и сон вечный.

Но сейчас, ВЕЛИКИЙ АЛЛАХ, сделай так,

чтоб мы дошли и увидели,

что труд наш не напрасен, – полковник молился впервые, очищая душу.

Слова молитвы вырывались из груди и неслись. В поднебесье.

Закончив молитву, он медленно поднялся, и посмотрел в глаза Азая. Тот стоял, как вкопанный и не отводил от него взгляда, спокойно жевал травинку.

– Ну, – полковник не договорил, было и так ясно, что он хотел спросить. Он хотел услышать, хотел узнать, почему его бросили.

– Теперь ты наш, командир – Карабахский.

– Можешь меня расстрелять, мы подозревали тебя в предательстве и сдаче города Шуша.

– Думали, ты за армян.

– Мы еще вчера, когда отступали, хотели «пришить» тебя за Шушу, говорили, что ты продал ее армянам. Чужым ты казался нам. Не можешь на родном языке говорить, думаешь не по-нашему, да и во сне, часто материшься по-русски. Ребята поговаривали, что хочешь завести нас в тупик и сдать хачикам. Теперь все, вот моя рука, я готов быть твоим младшим братом, – сказал Азай, и озорно взглянул на командира.

Силы оставили полковника. Злость прошла, и он снова присел на труп. Хотелось курить. Азай, как бы угадав его мысль, присел на корточки, достал пачку бакинского «Космоса», протянул полковнику.

– Закуривай, командир, и если можешь, прости.

– Знаешь, я за войну много раз встречался с предательством, – что-то пытался сказать Азай, но полковник уже не слушал его. Все его мысли были там, в деревне, где люди ждут его помощи и не знают, какая участь, приготовлена им армянами.

– Деревню нашу, когда жгли армяне, так мужики первыми бежали, забыв своих детей, – Азай говорил отрывисто, делая над собой усилие и подбирая слова.

– Старики прятали малышей своими телами. Знали, что хачики убьют всех, так вот старики, ложились на землю, прикрывали детей своим телами и кричали, чтобы крик детей не был слышен, потом матери – предательский комок подкатил к горлу Азая и он не смог досказать, глаза его повлажнели, он сдавил горло рукой и смолк.

ДА это же тот самый, Азай – «Бесстрашный», – теперь полковник вспомнил рассказ, одного из бойцов, который вырвался из деревни Малыбейли, еще там, в Министерстве обороны. Боец рассказывал о парне, который сутки сдерживал наступающих армянских бандитов, пока уходили жители из деревни. Только убедившись, что последний житель ушел, весь израненный, Азай покинул свой пост на окраине и пошел в Шушу. Оттуда его хотели эвакуировать в Баку, но он отказался и остался в осажденном городе.

Сигарета обожгла пальцы. Полковник поднялся, не говоря ни слова, вылез из окопа. Группа во главе с Низами приближалась.

– Замнем, Азай! Нам еще воевать с тобой, – сказал полковник, не взглянув на него, поспешил к солдатам.

Проскочив открытый участок, группа углубилась в лес.

До деревни оставалось, по всем приметам, не больше полкилометра. Подъем в гору вымотал всех, и когда поднялись на плато, то повалились на землю без всякой команды. В предрассветной дымке, внизу уже просматривались дома деревни Ширлан.

Туман возникал ниоткуда, даже на открытых и чистых местах. Ложбину, где несколько минут назад просматривался горный ручей, быстро затягивало серым облаком, которое на глазах густело и, заполнив впадину, расползалось в разные стороны. Повисев над камнями и, как будто собравшись с силами, туман стал медленно и важно подниматься к вершине.

Поток воздуха шел снизу из впадины, он нес запах сырости, и гнилых деревьев. Туман безмолвно и быстро заволакивал вершины гор, открывшихся к утру, стелился по плато, белой пеленой покрыл отдыхающих бойцов, перевалив через них, пополз, к просыпающейся деревне.

Сверху было видно, как открываются двери овчарен и на свет выбегают живые клубки, оглашая все вокруг, прерывистым блеянием.

Мирная горная деревня, будто муравейник, оживала.

Рассветало. Погасли звезды на восточной стороне небосклона. Молодой месяц передвинулся к югу и повернулся так, словно хотел подцепить своим острым рожком большую гору называемую Беюк Кирс. Но не успел и стал быстро тускнеть на светлеющем небе. Горы, почти до самых вершин укутанные в шубу из черного леса, освещались ярким утренним солнцем, подвинулись ближе и стали ясней видны со всеми своими складками и серыми каменными осыпями. Небо розовело, и по мере того как наливалось оно светом, леса зеленели, с гор исчезали черные краски, и мир делался веселей, просторней и чище. Прошелестел ветер-союзник солнца, посланный для просушки мокрых гор. В ущелья втягивался убегающий от ветра туман и исчезал прямо на глазах.

Силы оставили полковника, едва он осознал, что жители будут спасены. Он повернулся набок, расстегнул куртку и достал из внутреннего кармана сигарету из пачки бакинского «Космос», оставленную как «НЗ», прикурил. Глоток кисловатого дыма сигареты, проскользнул через легкие и вышел с глубоким выдохом, немного облегчив его состояние.

Подхватив автомат, и свой тревожный вещевой мешок, он проворно вскочил на ноги. Не обращаясь, и не подавая команды бойцам, он пошел в деревню, уверенный в том, что остальные последуют за ним.

Молодая шелковистая трава, альпийских лугов, успевшая уже пробиться на пригорках с первыми лучами весеннего солнца, умытая утренней росой, ласкала его грубые солдатские ботинки, стирая с них налипшую грязь, полировала их.

Навстречу ему шли деревенские жители.

«Война, тяжелая работа. Выигрывает тот, кто делает эту работу лучше» – вспомнились слова ротного командира в СВУ подполковника Кулагина, который рассказывал им о войне, на уроках истории.

– А теперь вот и мы делаем эту работу, как можем. Пусть даже ценой непростительных ошибок. Но не ошибается только тот, кто ничего не делает, – думал полковник, идя на встречу жителям горной деревни.

В том, что сельчане будут спасены, у него не было никаких сомнений. Но он не мог предположить, насколько трудно им придется, чтобы вывести людей через высокие заснеженные горы Карабаха, где зимой и летом хозяйничают вольные горные ветры.

Впереди идущих к нему навстречу деревенских жителей неслась ватага ребятишек. Вездесущие мальчишки подскочили к нему первыми.

Лопоухий черномазый с густыми кудряшками на голове, одетый в овчинный полушубок, лет десяти мальчишка с разбега уткнулся к нему в ноги, обхватив их тонкими ручонками, поднял на него глаза, полные любви и радости. Остальные смотрели на полковника, как на сказочного витязя спустившегося с гор.

Полковник наклонился и взял пацаненка на руки, прижал к себе и почувствовал, как ком подкатил к горлу. Дома у него остался точно вот такой сынишка, о котором он почти четыре месяца ничего не знал. Крепко прижимая мальчонку к груди и жадно вдыхая теплый детский запах, он только сейчас почувствовал, как соскучился по своим родным детям и семье. Держа малыша на руках, он спускался в деревню, под галдеж детворы.

Подходили взрослые сельчане, степенно здоровались, но вопросов не задавали, по старому обычаю гор, нельзя у гостя с порога спрашивать, откуда он и, что его привело в их края.

Полковник, повернувшись, отыскал глазами Азая и незаметно подал ему знак подойти, крепко поцеловал мальчонку и опустил на землю. Достал из кармана автоматный патрон и протянул его юнцу:

– Держи сынок, на память, может он больше мне не понадобиться, а тебе будет что рассказывать и вспоминать. Мальчишка осторожно взял патрон, повертел его в руках, глаза его при этом сверкали лучезарным огнем от переполняющей детскую душу гордости, ведь это был не просто патрон, а боевой от настоящего автомата, а не от охотничьего отцовского ружья. Издав радостный клич, как американский индеец, подхватив полы тулупчика, он помчался по кривой деревенской улочке, увлекая за собой своих друзей. Подошел Азай и молча встал рядом, ожидая распоряжений. Он повернулся к нему и тихо, чтобы не слышали деревенские мужики, сказал:

– Я попрошу тебя быть всегда со мной рядом, ты из этих мест и хорошо знаешь обычаи, так что подстрахуешь меня, если я невзначай ляпну, что-нибудь, не по делу, ладно? Азай молча кивнул, показав глазами на коренастого с седыми усами мужика, прошептал:

– Кажется, он и есть здешний аксакал, видите, с каким почтением, здороваются с ним мужики, так что разговаривайте только с ним и ему отдавайте распоряжения. Потом, помолчав, смущенно, добавил:

– Командир, прошу вас, следите за речью, не дай бог, вы в разговоре с ними будете материться по-русски. Жители не поймут вас, а если обидите их раз, верить они вам не будут до конца своих дней. Так что аккуратно, командир, – сделав ударение на слове «командир» сказал Азай.

– Ну что же, и на этом спасибо, что не зарежут, как барашка, – улыбнулся полковник, и они весело рассмеялись.

Тем временем подошел аксакал в сопровождении мужиков, представился председателем сельского совета и стал с почтением здороваться с бойцами, внимательно разглядывая их лица, снаряжение и одежду, которая была потрепана, на многих была порвана и висела клочьями. Некоторые солдаты были ранены, их грязные бинты, пропитанные кровью, были повязаны неумелой рукой их товарищей. Пока здоровались и знакомились, солдаты поднесли и положили на траву самодельные носилки, на которых лежал Вугар. От большой потери крови он был без сознания и хрипло дышал. Ему нужно было срочно оказать помощь. Полковник подошел к председателю, указывая на носилки, спросил:

– Скажите аксакал, в деревне есть врач? Если есть, прошу вас, дайте распоряжение осмотреть нашего солдата и прикажите накормить остальных. Он сознательно сказал слово «прикажите» давая понять старику, что здесь он командует, а остальные готовы только исполнять его распоряжения. Председатель повернулся к сопровождающим:

– Скажите фельдшеру, пусть посмотрит раненного, а сами принесите, у кого, что есть дома готового покушать, в сельсовет. Потом он обратился к полковнику, – я думаю, нам есть о чем с вами поговорить, пройдемте ко мне домой.

– Аксакал, – подыскивая азербайджанские слова, начал полковник – если вы не против, то со мной пойдет вот этот парень, – он указал на Азая. Старик молча кивнул, не оглядываясь, пошел вперед.

Новость, что к Ширлану вышли вооруженные солдаты, мальчишки успели разнести по всей деревне и теперь перед каждой калиткой стояли жители, внимательно разглядывая идущих солдат.

– Азай, передай командирам групп, пусть выставят часовых на окраине деревни, а остальным бойцам привести себя в порядок и ждать дальнейших распоряжений. Он коротко отдал приказ и пошел за стариком. Тот внимательно слушал русскую речь, но переспрашивать, о чем шепчутся военные, не стал, только усмехнулся в свои пышные усы, пошел вперед, не оглядываясь. Азай бросился исполнять приказ.

В течение трех дней, начиная с 7 мая, ведя непрерывные бои с армянами, полковник почти не отдыхал, и теперь, он прикладывал большие усилия, чтоб не отстать от председателя сельсовета. Ноги были как деревянные, ему с трудом удавалось их отрывать от земли. Старик, услышав его тяжелое дыхание, пошел спокойным шагом, давая возможность догнать его. Пройдя почти всю деревню, они остановились перед красивыми воротами, за которыми стоял двухэтажный дом, с застекленной верандой, из гальки и речных булыжников. Такие дома встречались повсюду в горных селениях раскинутых по ущельям Карабаха, куда он успел до боев наведаться, проверяя посты, и изучая шушинский район, для организации обороны. Перед порогом дома их нагнал Азай. Подойдя к полковнику, он наклонился к нему и коротко стал докладывать,

– Вернулся Босс, раненый, один его солдат погиб, второй тоже ранен, – он помолчал, а потом добавил, – Вугар скончался.

– Тело погибшего смогли вынести или оставили в лесу? – тоже шепотом спросил он у Азая.

– Босс говорит, что пришлось сбросить в ущелье, чтобы армянское зверье не надругалось над трупом – он на секунду замялся, глядя, как забегали жевалки на скулах полковника.

– Я сказал, чтобы Вугара похоронили на деревенском кладбище, а Босса отправил к фельдшеру на перевязку.

Полковник в ответ кивнул головой, давая понять ему, что разговор закончен. В доме их уже ждали, кто -то успел сообщить по беспроводному телеграфу о том, что к ним идут гости. На столе стояли стаканы для чая, в блюдечках несколько сортов варения, посреди большого стола возвышалась ваза со сладостями, орешками и сушеным изюмом.

Из комнаты вышла миловидная женщина, немного полноватая, как многие в ее возрасте, повязанная красивым шелковым платком и пригласила к столу. Перед тем, как пройти в комнату, помыли руки в рукомойнике, висячем на столбе у дверей. На веранде, женщины хлопотали у стола покрытого свежей скатертью.

Разлив чай по стаканчикам, хозяйка пожелала мужчинам приятного аппетита и вышла. Обычай не позволял мусульманским женщинам присутствовать там, где сидели чужие люди. Взяв свой стаканчик двумя пальцами, полковник сделал пару глотков ароматного чая, обратив внимание, что руки мелко дрожат от волнения, Глоток чая напомнил ему, как они голодны. Последние дни жили впроголодь, питаясь, чем придется. Полковник усилием воли, сдержал острое желание, чтобы не схватить со стола аппетитный кусочек пахлавы. Все молчали.

Хозяин, отпив несколько глотков крепкого чая, отодвинул свой стакан.

– Вы не стесняйтесь, берите сладости, – он посмотрел на своих гостей, не называя их по имени, хотя при знакомстве старик дважды переспросил полковника, как того зовут, странное имя военного было редким в этих краях. Поблагодарив старика, полковник взял небольшой кусочек пахлавы и положил в рот, наслаждаясь ароматом и вкусом. Запил глотком чая и стал медленно пережевывать сладость. Краешком глаза он следил за стариком и видел, что тот напрягает свои мысли, раздумывая над чем-то для него очень важным.

– Ты старик, не знаешь, как обращаться к нам, вот в чем проблема твоя, – догадался полковник. Назвать человека в погонах, даже если он младше тебя на несколько лет или десяток лет, просто по имени, в горах не принято. Надо говорит после имени или «муаллим», или « начальник».

Всех, кто носит погоны, будь то милиционер или военный, всех называют просто – ряис (начальник). Так было заведено с давних пор, после перехода Карабаха под юрисдикцию царского правительства. Из военных назначались губернаторы, городская власть и на все должности, связанные со сбором дани с местной знати.

Карам-киши выдержал паузу и глубоко вздохнув, собравшись с духом, приступил к вопросам, которые у него рвались наружу, с тех пор как он увидел солдат, спускавшихся в деревню.

– Значит, Шушу оставили этим варварам – начал старик хриплым голосом, стараясь сдержать нахлынувшую злость. Я уже как дня три отправил своих людей в город, но до сих пор от них нет никаких вестей.

Всю ночь с 7 на 8 мая вся деревня слышала артиллерийские раскаты, думали, что идет очередной обстрел города, но не больше. Потом через Ширлан хлынул поток беженцев из Хальфяли и Кайбалы, которые рассказывали всякие небылицы. Одни говорили, что в Баку Шушу продали армянам, и что его население добровольно, еще накануне наступления армян, покинуло город. Тех, кто не хотел оставить город, добили армяне, которые, как саранча, налетели с трех сторон. Говорили, что наша армия, завидев их бросила посты и разбежалась вместе со своими командирами. Старик отпил глоток из своего стакана. Он очень волновался, что можно было видеть по его трясущимся рукам и потускневшему взгляду. Он сделал над собой усилие и добавил:

– Так продолжалось два дня, а потом поток с дальних деревень схлынул, пошли беженцы из Шуши, – старик потянулся за чайником и стал разливать остатки чая по стаканам. Он сделал еще глоток из своего стаканчика.

– Сначала мы верили им, но потом, когда увидели отступающих солдат и послушали их рассказы, то поняли, что многие люди говорят неправду, чтобы оправдать свою трусость. Нам старикам с трудом удалось успокоить своих сельчан, которые готовы были двинуться вслед за шушинскими беженцами. Чтобы разрядить обстановку в селе, я послал своего сына и племянника в город узнать правду, но они пока, не вернулись, – старик сказал именно «пока», так как не мог поверить в худшее, что могло произойти с его родными.