На Украине ситуация после Майдана оказалась гораздо сложнее. Жесткие противоречия в среде формальных победителей не позволили им быстро и качественно решить проблему ликвидации донецкого клана в целом, что позволило его представителям сделать ставку на спонтанно возникшее народное восстание на Донбассе. Путем сложных и непубличных договоренностей с «коллегами» из России территория восстания в конечном итоге была взята под контроль донецкими олигархами, а ополчение Донбасса стало по сути, такой же частной олигархической армией, как и территориальные батальоны киевских и днепропетровских олигархов. Война прочно перешла на рельсы межклановой борьбы, с единственным дополнением: пропаганда с обеих сторон всячески обходит этот весьма щекотливый вопрос, который в случае его откровенного и правдивого освещения вызовет крайнее раздражение населения по обе линии фронта.

Сторонники «революции гидности» и без того недовольны тем, что на волне идеалов Майдана к власти пришли те же самые олигархи и продажные чиновники из прежней обоймы украинского «политикума», население Донбасса, весьма наивно полагавшее, что оно восстало против засилья олигархов и за какую-то пусть и абстрактную, но тем не менее справедливую идею «Русского мира», естественно, очень болезненно воспримет тот факт, что колоссальные жертвы и разрушения этой войны – лишь цена сохранения собственности и политических позиций всё тех же донецких кланов.

В итоге на сегодняшней Украине нет довлеющей силы, способной навязать единое решение для всех. Это определяет затяжной характер конфликта и высокую степень неопределенности его результатов.

* * *

В своей статье «Опасная бритва Оккама» С.Б. Переслегин пишет:

«…Особенностью индустриальной экономики является ее принципиально кредитный характер, проще говоря – наличие ссудного процента. Это обстоятельство приводит, во-первых, к инфляции – возрастанию денежной массы и обесцениванию накопленных сокровищ. Во-вторых, к появлению в экономике инновационных элементов, созданию новых стоимостей. В-третьих, к экстенсивному росту рынков. Индустриальная экономика обречена расти. Через кризисы, через войны, через длинные циклы, но – обязательно расти.

Для роста нужны ресурсы: сырье, люди и рынки. И то и другое, и третье подразумевает пространство, свободное от индустриального производства. И вся история индустриальной фазы – это своеобразный «бег к морю», к границам мира обитаемого…^[2]»

Современный капитализм прошел ряд стадий, целью которых стали попытки преодолеть существующую системную проблему, о которой пишет Переелегин. Достигнув пределов экстенсивного роста и закрыв на длительную перспективу выход в космос и его освоение, как логичный этап расширения рынков сбыта и сохранение существующей системы, капитализм был вынужден пойти по пути интенсификации потребления, используя его как квазирешение, обеспечивающее относительную устойчивость глобальной экономики в период поиска системного выхода из сложившегося кризисного положения.

Естественно, что такое квазирешение не может бесконечно удерживать стабильность и бесконфликтность, однако оно позволяет внутри замкнутой системы, которой является глобализированная экономика, инициировать мини-кризисы, предохраняясь от глобальной катастрофы, к которой не готов никто, хотя существуют определенные планы, основанные на глобальном конфликте, как способе разрешения возникшего кризиса.

В чем суть такого решения? Интенсификация потребления позволяет одному и тому же человеку-потребителю поддерживать рост или хотя бы минимальную устойчивость экономики за счет уменьшения срока пользования тем или иным товаром. Интенсификация потребления вынуждает потребителя покупать товары, в сущности, не нужные ему. Прекрасным образцом такого принципа является «гонка гаджетов», когда ежегодно хай-тек корпорации обновляют линейки телефонов, смартфонов, планшетов и сопутствующих им устройств, проводя мощнейшие рекламные кампании по стимулированию продаж, формируя устойчивый спрос на новейшие гаджеты, хотя в общем и целом, они по своим функциональным свойствам очень мало отличаются от более ранних моделей.

Фанаты-гаджетоманы со мной не согласятся, рассказывая о технологических рывках, и в какой-то мере будут правы. Но общая картина от этого все равно не меняется: стимулирование продаж ненужных товаров, создание моды и культа на владение ими поддерживает производство этих ненужных товаров, вытягивая в целом глобальную экономику.

Подобная ситуация создается во всех возможных секторах и отраслях экономики. Ситуация, когда важнейшей характеристикой товара являлась его надежность, становится его крупнейшим минусом, но эта нетерпимая с точки зрения потребительского бума характеристика преодолевается созданием потребительской истерии, которая вынуждает покупать, покупать и покупать, отключая элементарную житейскую логику и рациональные соображения.

Это отступление сделано не для того, чтобы гневно пообличать звериную сущность капитализма. Жестокая необходимость вынуждает всю сложившуюся систему к подобным решениям – по крайней мере до тех пор, пока не будет найдено и воплощено решение, позволяющее системно преодолеть родовое пятно капитализма – необходимость его экстенсивного роста. Живя в этой системе, мы не можем не понимать бессмысленность подобных обличений или во всяком случае их бесперспективность. Решение лежит за ее пределами, и пока мы находимся внутри, мы обречены на следование ее особенностям. Нелепо, живя за Полярным кругом, вести образ жизни, как в тропической стране. Нужно либо уезжать в тропики, либо строить за Полярным кругом комфортные условия жизни. Либо – принимать существующие условия и жить соответственно им.

Современный капитализм, сформулировав квазирешение, в гипертрофированной форме приступил к формированию «идеального потребителя» – то есть, человека, абсолютно неспособного противиться навязываемым потребительским стандартам и моделям поведения. Ранее формирование «хватательных» инстинктов тоже носило обязательный характер в создании стереотипов поведения, однако именно сейчас современный глобальный капитализм заинтересован в полном подавлении инстинкта самосохранения «идеального потребителя» в интересах сохранения и выживания глобальной экономики.

Это непростая задача, которая требует переформатирования психики – как индивидуальной, так и коллективной. Западная цивилизация, в недрах которой и зародилась философия протестантизма, ставшая идеологической основой капитализма в его нынешнем виде, с большим трудом смогла пройти такое переформатирование. Очень непросто было расстаться с табу, ставшими культурной основой христианства. Протестантизм по сути отменил понятие греха, поначалу вынудив признать алчность за добродетель («Богатство угодно Богу»), а затем выведя и все остальные грехи и табуированные темы за пределы запрета («Всё на продажу»). Но такое переформатирование шло столетиями, сопровождалось кровавыми войнами, революциями, отступлениями и победными рывками идеологии алчности.

Изменение психики народов, не относящихся к Западной (точнее ее называть Евро-атлантической) цивилизации проходит стремительно в течение последнего столетия. Именно стремительность создаёт для этого процесса основные трудности, так как исключительно сложно стереть культурные слои, являющиеся особенностями иных цивилизаций в короткий срок.

Тем не менее, «на выходе» целью подобного переформатирования и должен быть новый человек. Человек светлого капиталистического будущего. В отличие от идеального человека в версии советской фантастики: человека-творца, человека-альтруиста, человека умеренного в своих потребностях, евроатлантическое переформатирование должно получить кадавра, неудовлетворенного полностью из «Понедельника» Стругацких. Нерассуждающего, с отключенным критическим мышлением, отвратительно и фрагментарно образованного, неспособного к самостоятельным суждениям и решениям практически во всех областях жизни, включая сугубо бытовую сторону. Всё это заменяет ему реклама и суждения авторитетов. Создаются секты, где гуру и вожди являются безусловными и абсолютными авторитетами, следование которым является обязательным.

Человек вталкивается в разные секты, которые определяют его жизнь во всех возможных ситуациях – от выбора политических предпочтений до потребительских инстинктов. Создается секта свидетелей Кургиняна, секта любителей продукции «Эппл», секта сторонников Майдана и так далее. Принадлежность к секте становится важнейшей социальной характеристикой человека или группы людей.

Не могу не привести с определенным редактированием свой собственный текст в блоге, написанный на эту тему:

«…У Сергея Переслегина (точнее, у группы авторов, среди которых был и Переелегин) имеется вышедшая недавно книга «Сумма стратегий», где они дают в том числе и обзор типов мышления. Очень многие комментарии прямо как по заказу выглядят иллюстрацией к одному из описанных ими типов мышления – сублимированному:

«…Уже указывалось, что мышление отнюдь не является всеобщим достоянием в отличие от Разума, причем доля людей, способных к самостоятельному и независимому мышлению, снижается от поколения к поколению, что еще раз свидетельствует о кризисе индустриальной фазы развития. В настоящее время число людей, к мышлению не способных, но симулирующих, изображающих его настолько велико, что их правильно назвать немыслящим большинством. В таком же смысле, мыслительную деятельность имитируют компьютерные программы – генераторы текстов. Объект, организующий сознание немыслящих, будем называть мышлением без мышления. Предмет такого квазимышления не определен и случаен, способом аргументации служат эмоции. Квазимышление бесструктурно, в нем не выделяются смысловые слои и единицы: кусочки событий, разорванные причинно-следственные цепи или, напротив, причинные связи, не имеющие причины, либо следствия, либо того и другого.

Сублимированное мышление

Формой квазимышления, характерной для современного общества, является сублимированное мышление. Этот термин не имеет отношения к Фрейду и его модели, а скорее связан с технологиями производства продуктов питания, где словом «сублимация» обозначают процедуру удаления влаги из свежих продуктов вакуумным способом.

Соответственно с мышлением происходит то же самое – из него удаляется вся «влага» и остается «сухой остаток», воспроизводящий ранее переваренные словесные «пакеты». Иными словами, сублимированное мышление не способно на то, чтобы производить новую информацию или организовывать новую деятельность – его функция состоит в обслуживании потребностей семантической среды. Субли мыслят словами, мыслят чужими теориями, усредненными суждениями, стереотипными конструктами, которые формулируют кастрированное подобие картины мира. Иное, тем паче иновое, в таком мышлении отсутствует полностью.

Можно сказать, что сублимированное мышление возникло тогда, когда стереотипы вышли из-под контроля людей и объединились в информационные конструкции, невидимые человеку, но по-своему разумные.

Для сублимированного мышления характерна псевдорефлексия – конструкции из слов и понятий, которые ничего не несут в себе, а используются для бесконечного самоповторения.

Сублимированное мышление довольно широко представлено в литературе, например, к этому типу мышления относится целый жанр – женский роман. Туда же относится большинство современной журналистики и публицистики (особенно сетевой)…»

По сути, немалая часть людей, следящих за украинским конфликтом что с «той», что с «этой» стороны ничем друг от друга не отличается. Зомби-патриоты с обеих сторон мыслят настолько заштампованными образами, что любой текст интерпретируют строго в рамках этих штампов. Есть некая устоявшаяся картина, вбитая пропагандой под общим названием «Крымнаш» – и зомби с «этой» стороны любую попытку выйти за флажки этой картины (крайне условной, искусственной и очень далекой от реальности) просто не воспринимают и не понимают.