Ноль – два. Как запечь ногу, сохранив витамины

 
You’re just a sad song with nothing to say
About a lifelong wait for a hospital stay
And if you think that I’m wrong
This never meant nothing to ya
 

(My Chemical Romance – «Disenchanted»)^[11]

Октябрь. 2007 год.

Прогресс – дело странное, особенно если дело касается школы Зверя. Новым директором постепенно внедрялись своеобразные новшества – например, торжества, которые ранее никто не праздновал. Об этих переменах все, даже учителя, узнавали в самый последний момент, когда срочно нужно было подготовить какой-либо номер. Но, пожалуй, начнем с эпизода, когда в класс перешел Влад. Позднее, чем планировалось, но тоже было неплохо, во всяком случае, так решила Ева.

Анна Александровна разрешила ему сесть на любое свободное место, поскольку план посадки должен был измениться после осенних каникул, на которые в школе были определенные виды.

– Привет, Ева, – радостно подсев к Романовой, поздоровался Влад. Он был одет в полосатую синюю толстовку, джинсы и идеально белые кеды. От юноши всегда пахло чем-то напоминавшим скошенную траву. То, как пахнет от человека, для девушки играло огромную роль – она была тем еще парфманьяком. – Свободно?

– Вроде как… да, – девушка на мгновение задумалась. По сути, Марк всегда опаздывал, вот ему и наказание за это. Как говорится: «Кто не успел, тот опоздал».

– Отлично, – улыбнулся Влад, но тут дверь кабинета распахнулась, и на пороге показался Зильберштейн (он выглядел настолько сурово, что ему не хватало топора).

Стиль Марка всегда казался немного странным. Необычным. Даже в помещениях он носил сапоги, и каждый раз они были разными. В этот раз обувь была черной лаковой, прошитой красной строчкой. Скинни были расцветки городского милитари. «Похоже, он не знает, как должны одеваться нормальные парни», – с легким укором подумала Романова, продолжая изучать внешний вид одноклассника. Марк, как молодая девушка, никогда два дня подряд не приходил в одном и том же. Поверх черной майки была надета клетчатая красная рубашка. Парень не совсем вписывался в коллектив девятого «А» класса. Зильберштейн мало с кем пересекался, лишь с Евой, поскольку та была соседкой по парте, и изредка с Кирой, так как та была подругой Евы.

– Берднев, – возмущенно начал Марк, – какого ты тут делаешь? С Ивой сижу я, – заявил немец и поставил на парту свою сумку, но та оказалась слишком тонкой и завалилась на бок.

– О Марк… Божественный луч света разозлен, прости нас, непокорных, – натянуто улыбнувшись, выговорила Ева и отвернулась от одноклассников.

– Вы прощены, – с абсолютным равнодушием произнес парень. – А теперь будь добр, свали.

– Не кипешуй, Марк. Я не только уступлю тебе твое место, но и не затрону твои сложности с сарказмом, – Влад лукаво улыбнулся. – Эй, Кира?

– Что? – откликнулась девушка, и ее глаза встретились с серьезным взглядом Влада. Совсем немного они играли в гляделки, но потом девушка сдалась и засмеялась.

– Я сяду с тобой?

– Садись, конечно, – разрешила Кира. – Дима все равно болеет.

Тем временем Ева с некой завистью наблюдала за ребятами, пока Марк разбирал содержимое сумки. На тот момент в классе почти все собрались, не хватало только Анны Александровны, которая в последнее время была загружена предстоявшими экзаменами своего класса. В кабинете царил гам, всем было весело, несмотря на постепенно приближавшийся первый пробник.

– А почему у меня тяжелые отношения с сарказмом? – через несколько минут поинтересовался Зильберштейн, переварив полученную информацию.

– Потому что не всем везет со мной как тебе, Марк, – хмыкнула Романова, доставая учебники.

Уроки с Марком всегда проходили разнообразно. На русском он обычно спрашивал, как пишется то или иное слово. На литературе он часто едко комментировал произведения и рассказы учительницы из жизни (временами на литературе мы отходили от темы урока и обсуждали что-то другое). Будучи кошмарным циником, Марк частенько раздражал Еву. Он предвзято относился к людям, позже Романова предположила, что помимо этого он является мизантропом. По характеру он был схож с учительницей по биологии и химии, Ниной Матвеевной, уроки которой ему, в принципе, нравились, но если была бы возможность, он с радостью стал бы прогуливать все подряд. Единственным предметом, на котором Зильберштейн вел себя примерно и был образцом для подражания, была химия. Ему нравились химические уравнения, но больше всего он любил опыты. Его глаза загорались детской радостью, когда Нина Матвеевна говорила: «А сейчас мы посмотрим, как то-то и то-то вступают в реакцию». Вместо «то-то» мы, естественно, что-то подставляем, хоть H₂O или даже H₂SO₄. Кстати, хотелось бы сказать буквально несколько слов об этой чудо-женщине.

Стаж работы Нина Матвеевны был уже лет так двадцать. В седьмом классе училась ее младшая дочь, Анечка, которая была поразительно похожа на мать. Нине Матвеевне было около сорока-сорока пяти лет, у нее были каштановые волосы, судя по всему, крашенные, с тонкой мелированной прядью. У каждого учителя школы Зверя была своя, скажем так, мулечка, у Нины Матвеевны, например, было требование справки за минимальный пропуск – три дня. Будучи в ее классе, пришлось раз и навсегда уяснить – никогда не пропускай ее уроки, тебе же лучше будет.

Впрочем, Еве определенно нравилось то, как обычно начинался урок химии: «А сейчас Зильберштейн нам расскажет…». Это чрезвычайно классно быть не хуже учителя.

Через какое-то время Романова смирилась, что сидит с Марком, но вскоре он стал кидать в ее сторону нелестные комментарии и замечания.

– Как пишется «сдесь»? – в привычной для себя манере спросил немец. Для Евы урок, где надо было много писать, без вопроса от Марка, переставал быть нормальным. Закатив глаза, Ева ответила:

– Здесь. В начале «з».

– Спасибо. Кстати, у тебя интересный почерк, – как-то заметил парень, и только Ева хотела поблагодарить его, как Марк продолжил: – В одной книге я видел, что такой бывает только у шизофреников.

– Спасибо, Марк. Куда бы я без тебя. Твои слова так много для меня значат, – с сарказмом сказала Ева, но юноша принял ее слова за чистую монету:

– Пожалуй, ты была бы самой милой больной, кто я видел, – виновато ответил тот.

– Маркуш, познакомься с сарказмом, – с натянутой улыбкой произнесла девушка. – Я смотрю, ты превосходно находишь общий язык с психбольными.

– Пф. В следующий раз предупреждай хотя бы, – раздосадовано буркнул Марк.

– Мне что, надо показывать табличку «Сарказм» каждый раз, когда я открываю рот? И да, «кого я видел», хорошо?

– Да, – кивнув, хмуро согласился одноклассник. – Постой. У тебя есть табличка «Сарказм»?

Вот с чего мы начали разговор; прогресс – дело тонкое, сейчас поясню. Время близилось к очередному пробнику ГИА по русскому языку, а за ним осенние каникулы, на которых планировалась поездка классом в другой город. Ева переживала, как она сдаст тестирование, а у Марка не было сомнений, что он завалит. К своим результатам он относился стоически. Конечно, в таком случае ему не видать поездки, но она, по его мнению, не стоила того, чтобы из-за нее надрывать здоровье и мозги.

За долгое время Марк впервые пришел раньше соседки по парте. Его это немного озадачило. Первая мысль, которая его посетила, была о том, что, мол, она могла заболеть; нервы, нервы… В классе все знали о серьезном отношении Евы к подготовительным курсам и экзаменам. Также Марк понимал, что Романова ни за что не стала бы прогуливать.

– Марк, ты не видел Еву? – высоковатым голоском спросила Татьяна, одноклассница. У нее были осветленные волосы и стройная фигура. Училась она прилично и с пеленок дружила с Кирой.

– Опаздывает, – пожал плечами Марк.

– Да нет же! – недовольно воскликнула Таня. Она была старостой с пятого класса, и все ее «ценили» за болтливость и лисью хитрость. Считалось, что ей вообще нельзя доверять. – Я когда в школу шла, услышала у поликлиники сирену. Ева же там живет?

– Ну, да, а мой дом напротив, – озадаченно сообщил Зильберштейн. – Никакой аларма не было…Погоди, ты намекаешь на то, что с Ивой могло что-то случиться?

– С Ивой? – недоуменно переспросила блондинка.

– Ну, Евой, хотя намного лучшее звучит Ива.

– Понятно, – кивнула староста. – Ладно, тогда если Романова внезапно нарисуется, передай ей, что пришел ее Avon.

– Окей, Blondie^[12], – согласился Марк и подмигнул, затем совсем тихонько добавил, чтобы никто не услышал: – Каким-то вы шлаком пользуетесь.

Смущенно захихикав, Таня отошла к своим подружкам. Не то чтобы она была в восторге от немца, но ей было приятно любое внимание от противоположного пола, в то время как Марк не воспринимал всерьез своих одноклассниц, равно как и прочих девушек, поэтому старался держаться от них как можно дальше; думаю, еще не пришло его время.

Минут через десять должен был начаться пробник, и только тогда дверь распахнулась – в класс вбежала Ева. Ее всю трясло, она запыхалась из-за бега.

– Хей, Ива, тебе Avon пришел, – первым делом сказал Марк, когда Ева уселась на свое место. Она продолжала дрожать. – Я, конечно, не против быть твоим секретарем, но я считаю, что для меня это слишком неблагодарное дело, я достоин большего.

– Я о нем совсем забыла… – отрешенно произнесла Ева, не обратив внимания на попытку Марка пошутить, и крикнула через весь кабинет старосте. – Татьяш, я тебе завтра деньги принесу.

– Ладно, только не забудь, – отвлеченно ответила та.

Марк наблюдал за встревоженной девушкой. Она трясшимися руками доставала учебники из сумки. Сегодня у нее был более спокойный, умеренный макияж, не такой яркий, какой бывает обычно. Но из-за моросившего дождика он слегка размылся в уголках глаз.

– Что за сирены? – поинтересовался парень, стараясь поймать перепуганный взгляд собеседницы.

– Откуда ты…? – начала было удивляться девушка. – Впрочем, неважно, – устало вздохнула она.

– Ты что-то увидела? – настойчиво предположил Марк.

– Около моего подъезда нашли мертвую падшую, – горько ответила Ева. – Я, конечно, наслышана, что наш район не самый благополучный, но никогда бы не подумала, что столкнусь с этим лично.

– Кто такие падшие?

– Булгаков так называл куртизанок, иными словами проституток, – пояснила девушка.

– Проститутка? – переспросил юноша.

– Ну, да, обычная, совсем мертвая, подъездная путана, – кивнула одноклассница. – Если честно, не хочу об этом говорить.

В дальнейшем Ева не распространялась насчет увиденного утром. Она пыталась сосредоточиться в написании пробника, но ей до сих пор было не по себе.

После прослушивания текста для изложения, оставшиеся четыре урока прошли в идеальной тишине. С полной уверенностью в том, что отписавшихся учеников отпустят домой после тестирования, они уходили в раздевалку; возле выхода их встречал охранник дядя Ваня, который сообщал, что директор издала приказ о том, что после пробников не отпускают, как то было раньше.

По расписанию следующим уроком должно было быть ОБЖ, но учитель сжалился над измученным классом и разрешил ничего не делать. Кира и Ева закончили единовременно. Они вместе спускались на первый этаж, в кабинет 114.

– Серьезно? Мертвая проститутка? – поразившись, переспросила Кира. Подруга активно закивала, почувствовав, как к горлу подступал ком. Вспоминая, где находился труп, девушка невольно поежилась – она вновь услышала тот резкий аромат свежей крови, смешанный с нервировавшим ноздри запахом адреналина. Это было и ужасно, и очаровательно – все в одном флаконе. Она не могла точно передать все свои ощущения словами, ведь единственная ее цель – забыть об этом утре.

– Абсолютно! Совсем мертвая, – позже Романова решила рассказать о том, о чем она не стала говорить Марку. – Знаешь, это, наверное, очень странно… Нет, это определенно странно! Не пойми меня превратно – я где-то уже видела эту девушку, ее лицо мне было поразительно знакомо.

Кира усмехнулась.

– Что?

– Я просто представила, что Марк бы сказал на эту фразу, – Ева вопросительно посмотрела на подругу. – Девацка, я смотреть, ты хорошо знать, где ффодятся шилюхи.

– Конечно, он противный, но не настолько же! Хотя…

Точно в тот миг мимо них проходил Марк, в своих любимых наушниках-чебурашках, которые вручную были выкрашены в черный цвет, а поверх колпаков были нарисованы красные кресты. Парень не слышал разговора девчонок, хотя нутром ощутил, что говорили о нем. На какое-то мгновение ему захотелось подслушать их, он даже потянулся к наушнику, но остановился, припомнив меткое выражение: «Меньше знаешь – крепче спишь».

Однако Ева больше никому не говорила об утреннем инциденте, даже Владу. После школы она хотела рассказать обо всем родителям, впрочем, впоследствии делать этого не стала, представив их реакцию на то, что их чадо могло увидеть такой ужас практически на пороге дома. Впрочем, ее отец и так работал в милиции, лучше ей сделать вид, что она ничего не видела и не знала о произошедшем убийстве. Кроме того, на ее нервы теперь сильно воздействовало ожидание результатов пробника.

В 114 кабинете было очень холодно. Вновь прибывшие поспешили закрыть все окна и занять наиболее удобное место. Третья парта среднего ряда приглянулась Кире и Еве. Марк огорченно вздохнул и сел перед подругами, достав тетрадь из сумки. Тонюсенькая зеленая тетрадка, самая обычная, в клеточку, только на обложке черной ручкой что-то было изображено. Спросите, имеет ли это какое-то значение? Определенно имеет, о чем я расскажу позднее.

На уроке не было ничего интересного. Кира все время о чем-то рассказывала – то о своей любимой группе МетамфетоМиР, более известная как ММР, то об очередной своей влюбленности, но Ева толком не слушала ее, уплывая в какие-то свои мысли.

Далее по расписанию была геометрия в 106 кабинете.

Ева по-быстрому занесла туда свою и Кирину сумки и пошла в столовую, где на переменах всегда можно было найти полкласса.

Кира все еще стояла в очереди, в то время как Ева приметила одиноко сидевшего за столом Марка. Ссутулившись, он вяло ковырял содержимое тарелки (честно говоря, не знаю, что это было, но боюсь, оно когда-то было живым, но позже перемолотым). Девушка, радостно улыбнувшись, села напротив него. Зильберштейн медленно поднял на нее взгляд и вскинул бровь.

– Приятного аппетита, – пожелала Ева.

– Ммм… Спасибо, – неуверенно поблагодарил он. Должно быть, хотел сказать «danke».

– Битте, – улыбнувшись, произнесла девушка с чистым русским говором.

Подумав немного, Марк весь сморщился, и его передернуло.

– Прошу, не надо, – жалобно вымолвил он и, взяв тарелку, покинул стол.

Садившаяся рядом Кира усмехнулась и поставила поднос с едой перед собой.

– Марк какой-то странный, – немного обиженно пробубнила Ева. Она переживала, когда на ее дружелюбность отвечали с пренебрежением.

– Он немец, чего ты хотела?

– По-твоему, все немцы странные? – усмехнулась Романова. – Тогда они чем-то похожи на китайцев.

– Эй, я все слышал, – хмыкнул Марк, отнесший тарелку в мойку и проходивший к выходу.

– Если бы все немцы были такими, думаю, в Германию никто бы не ездил.

Итак, а теперь вернемся к тому, с чего мы начинали главу. Прогресс – дело странное, особенно в школе Зверя. На следующий день девятый «А» класс на первом уроке вновь собрался в кабинете русского языка и литературы. Ева сидела и заполняла дневник. За пять минут до звонка в класс ворвался Марк. Он громко хлопнул за собой дверью, и вместе с ветром по помещению пронесся запах шипрового одеколона одноклассника. Еве он понравился.

– Я смотрю, ты сегодня рано, – прокомментировала появление немца Ева. – Я боялась, что ты не придешь вовсе.

– Эмм… – растерявшись, промычал Марк.

На белом листе, который Ева взяла в руки, большими печатными буквами было написано «Сарказм».

– О, verstehen. Великолепная идея.

Приближался конец октября, по школе прошел слушок, что новое руководство планировало устроить Хэллоуин. С костюмами, как у американских школьников. Несмотря на это, у Евы, любительницы триллеров, было иное представление о том, как она проведет этот день после занятий. В среду она с радостью засела бы дома вместе с обожаемыми фильмами ужасов, приготовив попкорна или, что еще лучше, заказав пиццу. Это придало бы ей силы для того, чтобы пережить последнюю сложную неделю перед каникулами. Тогда ей казалось, что эти всего лишь пять рабочих дней для нее будут хуже зомби-апокалипсиса, а просмотр фильмов на Хэллоуин будет чем-то вроде спасительной соломинки. Но, так или иначе, ей нравилось ощущение приближения заслуженного отдыха.

Саванова весь день была подавленная. Вероятно, на нее повлияло известие о том, что вокалистка ее любимой группы была найдена убитой. Тогда Еве не придала этому значения, что сделала напрасно.

– Я кушать хочу, – пожаловалась Кира перед началом урока.

– Ты хоть когда-нибудь не хочешь есть? – засмеялась Ева.

– Да. Когда я хочу спать, – невозмутимо ответила Саванова. – Правда, во время учебного года эти два понятия становятся едиными, – опечаленно вздохнула красноволосая.

Марк недовольно закатил глаза, что-то процедив на немецком. Парня всегда раздражали бессмысленные разговоры, несмотря на то, что он был любителем поговорить.

– Что на этот раз не так? – вежливо поинтересовалась соседка по парте, которая постепенно привыкала к заскокам одноклассника.

– «Кушать» применимо только к женщинам и детям, – с умным выражением лица разъяснил Зильберштейн.

– Откуда тебе знать, немец окаянный? – усмехнулась Кира, веселившаяся почти с любой реплики одноклассника. – Погоди, на что это ты намекаешь?

– Не вмешивай сюда религию, – буркнул Марк. – И для справки, я гностик, а не католик.

– Веришь или нет, но мне как-то пофиг, – равнодушно сказала Кира и перевела взгляд на Еву. – Ладно, я умываю руки, – сообщила Саванова и метнулась на свое место.

Звонок на урок оказался настолько неожиданным, что Марк, вздрогнув, подпрыгнул на месте. «Псих-одиночка», – ухмыльнулась Ева и упорядочила вещи на парте. Вскоре в кабинет зашла Анна Александровна, все ученики практически одновременно встали, лишь Марк остался верен своему стулу. Учительница с укоризной посмотрела на девятиклассника и спросила:

– Твоя задница слишком тяжелая для того, чтобы подняться, Марк? – по фамилии ученика она не называла, вероятно, из-за того, что ее было слишком долго произносить и проще обратиться по имени.

Парень недовольно фыркнул и медленно поднялся. Затем всему классу позволили сесть. Влада в школе не было, поэтому к Кире подсел Егор, который, стоило ему встретиться взглядом с Марком, зловеще улыбнулся и махнул тому украдкой рукой. У них не наладились отношения после первого сентября. Между мальчишками шла тихая война, тогда о ней еще никто даже не догадывался.

– Итак, у меня несколько объявлений, – учительница подошла к своему рабочему столу и взяла листок А4 в файлике. – Во-первых, ваши оценки за пробный ГИА по русскому языку. Напоминаю, что те, кто получили оценку ниже тройки, могут позабыть о поездке на каникулах.

– Написали как, хорошо или совсем плохо? – подала голос Сурикова, когда все напряженно замолчали.

– Я ожидала, что будет лучше, особенно после того, как мы на предыдущем уроке подробно разобрали часть С. Но, в целом, неплохо. Некоторые меня даже порадовали.

Марк угрюмо посмотрел по сторонам, надеясь, что не единственный завалил пробник. Ему никак не хотелось оказаться самым «слабым» в «сильном» классе. Огласили его результат:

– Зильберштейн. 28 баллов. Четыре.

От удивления парень даже открыл рот. Так четко пройти. Он был в шоке. Значит, вероятно, еще не все потеряно с поездкой. Ева также не могла поверить своим ушам – человек, который выражается так неправильно, как Марк, не мог получить четыре. Девушка призадумалась.

– Романова. 41 балл. Пять.

– Маэстро, – шепнул парень девушке.