Глава вторая
В «храме искусств» северной столицы

Вступил в академию как в некий храм…

И. Н. Крамской

В вечернем полумраке здание Санкт-Петербургской Императорской Академии художеств на Васильевском острове выглядело пустынным, только из дальних окон мастерских едва пробивался тусклый свет. То время было далеко не простым для России. В 1855 году ушел из жизни самодержец Николай I, эпоха царствования его сына, императора Александра II, только начиналась, сопровождаясь нарастанием массовых волнений, усилением студенческих протестов. Этому способствовало и поражение России в Крымской войне в 1856 году. Усиление революционных настроений в обществе вызвало проведение новых реформ, во многом определивших характер царствования Александра II, которое завершилось в 1881 году, когда император был убит при очередном покушении на его жизнь. Исторические события не могли не отразиться на культурной жизни страны, столь бурной в 1860-е годы, и затронули, в том числе Академию художеств. И в связи с изменением некоторых программ после отмены крепостного права 19 февраля (3 марта) 1861 года, и в связи с «Бунтом 14-ти» во главе с Иваном Крамским – протестом четырнадцати выпускников академии 9 (21) ноября 1863 года, их отказом писать картину на заданную тему из скандинавской мифологии «Пир во Валгалле». В 1867 году, когда Виктор Васнецов приехал в Северную столицу, память о «Бунте 14-ти» была еще очень свежа.

«Его превосходительству господину ректору Императорской Академии художеств

Федору Антоновичу Бруни

Конкурентов на первую золотую медаль

Прошение.

8-го октября мы имели честь подать в Совет Академии прошение о дозволении нам свободного выбора сюжетов к предстоящему конкурсу; но в просьбе нашей нам отказали… Мы и ныне просим покорнейше оставить за нами эти права; тем более, что некоторые из нас, конкурируя в последний раз в нынешнем году и оканчивая свое академическое образование, желают исполнить картину самостоятельно, не стесняясь конкурсными задачами»^[53].

Завершали прошения подписи авторов-бунтарей: «А Морозов, Ф. Журавлев, М. Песков, И. Крамской, Б. Вениг, П. Заболотский, Н. Дмитриев, Н. Шустов, А. Литовченко, А. Корзухин, А. Григорьев, К. Лемох, Н. Петров».

Среди конкурсантов был также Константин Маковский, а Петр Заболотский, уже подписав прошение, просил освободить его от конкурса по семейным обстоятельствам, но к молодым живописцам сразу же примкнул скульптор Василий Крейтан.

Кем же они были? Как возник их дружеский круг? Говоря об этом, нельзя не уделить внимание Ивану Крамскому – одному из центральных представителей, главному идеологу «бунта». Все начиналось еще в 1858 году, когда Крамской, удостоенный второй серебряной медали за рисунок с натуры, чтобы отметить значимое событие, пригласил друзей не в трактир «Золотой якорь» по академической традиции, а к себе в съемную квартиру в 8-ю линию Васильевского острова. Их сборы стали почти ежедневными, после вечерних академических классов. Молодые художники рисовали, много читали вслух современную литературу, спорили об искусстве. Так вырабатывался их новый философский, эстетический взгляд на современное творчество, его цели, темы, решение образов. В изобразительном искусстве они хотели выражать идеи, созвучные новым произведениям литературы, публицистики, новым политическим воззрениям общества.

В 1867 году, когда Виктор Васнецов приехал в Северную столицу и впервые взошел на парадную лестницу «храма искусств», вспоминая о тех, кто раньше него вступил здесь на стезю обучения, чтобы обрести мастерство и служить искусству.

Как известно, «много званых, а мало избранных» (Мф. 20:16). Сколько известных художников с конца XVIII века и по сей день прошли по академическим коридорам! Сколько тех, чьи творческие судьбы не состоялись, а имена канули в водоворот времени, немало и других – высоко «взлетевших» в годы учебы и не выдержавших испытаний самостоятельной жизни. Но были и те немногие, кто заслуженно стал гордостью академии, оставив своим творчеством значимый след в истории культуры России.

Виктор Васнецов хорошо знал славные имена тех, о ком помнили стены «храма искусств», едва ли не священные для девятнадцатилетнего вятича. История Императорской Академии художеств восходит к эпохе императрицы Елизаветы, дочери Петра I. В период ее правления Иван Иванович Шувалов, представитель российского знатного рода и фаворит императрицы, предложил ей учредить по европейским образцам Академию художеств, указ об этом был ей подписан в 1757 году. Семь лет спустя, уже в период правления Екатерины II, началось строительство величественного здания на Васильевском острове. С первых лет своего существования академия приобрела заслуженную известность. Ее история нерасторжимо связана с громкими именами отечественного искусства и науки – М. В. Ломоносова, А. П. Лосенко, Д. Г. Левицкого, Г. И. Угрюмова, А. А. Иванова, К. П. Брюллова, Ф. А. Бруни и многих других.

Под академическими сводами для Виктора последовали вступительные экзамены, напряженная длительная работа в мастерской над постановками, постоянное недовольство собой, своим профессиональным уровнем, неудовлетворенность выполнением графических и живописных заданий. В результате столь строгой самооценки он даже не пришел, чтобы узнать результаты вступительных экзаменов, те оценки, которые дала ему комиссия педагогов-художников. Начинающий живописец вынес сам себе строгий «приговор», решив, что пока недостоин учиться в академии. Сам Виктор Михайлович вспоминал об этом инциденте через много лет в семейном кругу Праховых:

«Пойти в канцелярию проверить я не решился. Уж очень важными особами казались мне тогда все эти чиновники, и даже простые служители и сторожа, все в расшитых золотом мундирах! Не знал, куда приткнуться, где искать работу. Да неожиданно встретил на Невском проспекте старого вятского знакомого, инженера-топографа В. А. Красовского. Он мне указал на картографическое заведение А. И. Ильина, куда сам повел и познакомил с хозяином. У Ильина я проработал всю зиму, одно время даже жил у него на всем готовом и давал уроки рисования его детям, за что получал 25 рублей в месяц…»^[54]

При этом, несмотря на все материальные и бытовые затруднения, Виктор Васнецов не отрекся от своей мечты. Со свойственной ему требовательностью к себе он продолжил трудиться, осваивая художественное мастерство, считая, что недостаточно подготовлен к освоению академических программ. Оставшись в Санкт-Петербурге, усиленно готовился к новому поступлению в академию через год, а пока стал учиться в Рисовальной школе общества поощрения художников на Бирже. Посещал вечерние классы Ивана Николаевича Крамского, замечательного портретиста и выпускника академии, ставшего наставником не только Виктора Васнецова, но и целой плеяды молодых талантливых живописцев, включая Илью Ефимовича Репина.

Итак, молодой провинциал встал на путь постижения классики, академической художественной школы, словно начал подниматься по символической лестнице мастерства, где каждая новая ступень и давалась ему непросто. В Рисовальной школе Виктор занимается в течение 1867/68 учебного года, после чего наконец он достигает цели приезда в Санкт-Петербург и поступает в Академию художеств.

Однако, чтобы приблизиться к этой цели, как решил сам Виктор Васнецов, ему предстояло работать, не жалея себя, работать постоянно, все более ужесточая требования к самому себе, чтобы достичь того уровня профессионализма, с которым, по его мнению, он будет достоин учиться в академии. В этой подготовке важную роль, несомненно, сыграла его встреча и общение с Иваном Крамским. Личность уже уверенно стоявшего на ногах, громко заявившего о себе молодого художника, главы им же созданной Санкт-петербургской артели, не могла не привлечь внимания начинающего Васнецова.

Жизнь и творчество Ивана Крамского, выдающегося представителя отечественного искусства, казалось бы, широко известны и детально изучены. Однако насколько контрастные оценки давались его взглядам и деятельности, истолкованию идей его произведений в XIX, ХХ столетиях и ныне. Исследователи представляли Крамского то едва ли не придворным художником, приближенным к императорской семье, то бунтарем, отвергающим не только академическую школу, но и политические, социальные устои государства. Множество публикаций о прославленном портретисте, полярные суждения о нем также свидетельствуют о его значимости и незаурядности.

Попытаемся взглянуть на произведения и общественную деятельность Ивана Крамского с позиций Виктора Васнецова и непредвзято оценить самобытность человека, бесспорно, находившегося под духовно-историческим влиянием своей эпохи, современной ему культуры, но и сумевшего отчасти преобразовать художественную жизнь страны. Важно увидеть Крамского и глазами его современников, и сквозь призму наших дней, без налета идеологических приоритетов и преходящих вкусов, увидеть художника, увлеченного жаждой свершений, всепоглощающим служением искусству, увидеть человека с его сомнениями и противоречиями, со всеми перипетиями его жизненного пути.

Иван Крамской – человек, художник, мыслитель – сложен, неоднозначен, порой непоследователен, но вместе с тем как в XIX веке, так и ныне он не может не привлекать внутренней силой, талантом, светлой волей к созиданию. Его личность раскрывается в сотнях произведений, в переписке, статьях, общении с окружающими. Столь разные люди служили натурой для его портретов. К кому-то из них он оставался равнодушен, с другими шел рядом по жизни, помогая и поддерживая, третьих отталкивал, не считая возможным изменять своим принципам. Немаловажное влияние на формирование гражданской позиции художника оказала эпоха перемен второй половины XIX столетия и Санкт-Петербург, образ и философия города. Крамской стал петербуржцем и художником Северной столицы. Во многом именно так можно объяснить содержание и идейный смысл его произведений. Жизнь и культура города, мир Академии художеств нашли отражение в творчестве Ивана Николаевича. Даже когда он обращался к народной теме, близкой и Васнецову, он оставался художником Санкт-Петербурга, его художественной школы.

В биографиях Виктора Васнецова и Ивана Крамского немало сходства, как во многом подобно и начало их жизненного и творческого пути. Оба происходили из провинции, их семьи, крепкие и достойные, нельзя было причислить к зажиточным, оба с детских лет увлеклись рисованием и могли рассчитывать только на свои силы. Оба многого добились своим талантом, трудом, упорством, были целеустремлены и с юности ответственны. Уже в детстве, как и у Виктора Васнецова, в его душе проснулась любовь к искусству, стремление «вырваться» из привычно однообразной тихой жизни провинции.

У Крамского, как и у Виктора Васнецова, рано выработался твердый, сильный характер, что не раз помогало в жизни, позволило ему, несмотря на все преграды, стать профессиональным художником. Для обоих важнейшим жизненным рубежом стало поступление в Санкт-Петербургскую Императорскую Академию художеств. После «Бунта 14-ти», с 1862 года, Иван Николаевич состоял преподавателем в Рисовальной школе Общества поощрения художеств, подготовил нескольких талантливых учениц, вынужденных заниматься в школе, а не в академии, куда в те годы художниц еще не принимали. В 1860-е годы им был исполнен ряд высоко профессиональных портретов, уже нисколько не ученических, характерных и для его дальнейшего творчества. Именно к этому периоду относится знакомство, начало и профессионального, и дружеского общения двух выдающихся художников, сильных личностей, достойных, самобытных людей, у которых было так много общего – Ивана Крамского и Виктора Васнецова.

Прошел год. И молодой вятич решил вновь держать вступительные экзамены в Академию художеств. Направился вторично подавать документы. Со свойственной ему скромностью наконец решился подойти к секретарю. С этим, казалось бы, тревожным для каждого абитуриента событием связан анекдотичный эпизод. Секретарь канцелярии, принимавший у него бумаги, удивленно спросил: «Так зачем Вам еще раз держать экзамены? Ведь Вы выдержали все в прошлом году! Вам надо только получить от нас студенческий билет и аккуратно посещать все занятия»^[55].

Так в 1868 году сбылась мечта начинающего художника, для осуществления которой он отдал так много душевных и физических сил, эмоций, времени. Он был зачислен штатным учеником в Императорскую Академию художеств Санкт-Петербурга. Согласно уставу 1859 года здесь был введен шестигодичный курс общеобразовательных наук, лекции по которым читались с 8 до 11 часов утра, далее, до вечера, продолжались занятия по творческим дисциплинам – рисунку и живописи. Программа на всех курсах обучения оставалась насыщенной, сложной, освоить ее были способны далеко не все студенты. Виктор Васнецов, отличавшийся предельно серьезным отношением к занятиям и требовательностью к себе, ранним утром, еще затемно, приходил на 4-ю линию Васильевского острова. Издалека открывался вид на строгое монументальное строение, историю возведения которого вскоре узнал Васнецов.

Здание Академии художеств строилось с 1764 по 1788 год по проекту Жана Батиста Валлен-Деламота и Александра Кокоринова, крупнейших мастеров раннего классицизма в России. На территории между 3-й и 4-й линиями Васильевского острова находились три деревянных дома, принадлежавших разным владельцам. Одна из построек на углу набережной и 3-й линии – Головкинский дом по распоряжению императрицы Елизаветы в 1759 году был передан Академии художеств. Чуть позже учебному заведению предоставили соседний дом Вратиславского, а здание, где первоначально располагалась морская аптека (угол набережной и 4-й линии), было присоединено в 1763 году. Инаугурация каменного строения и освящение нового храма Святой великомученицы Екатерины проходили 7 июля 1765 года еще в комплексе деревянных сооружений, объединенных лишь общим фасадом.

Входя в академию, Васнецов привычно поднимался по полутемной винтовой лестнице к гардеробу, где уже, несмотря на ранний час, было довольно людно, где уже «кипела» оживленная студенческая жизнь. Затем шел, едва ли не ощупью пробираясь, по длинным и темным академическим коридорам, глаза щипало от едкого дыма печей и, наконец, находил нужный класс. О себе он писал: «Был я тогда малый, довольно усердный к работе, а к работе с натуры относился с особым почтением и посещал классы аккуратно до наивности (и хорошо, конечно, делал)»^[56].

О первых впечатлениях Виктора Васнецова от академических мастерских и классов также ясно позволяют судить подробно и красочно написанные воспоминания его современника – Ильи Репина, также студента Императорской Академии художеств, но начавшего учиться здесь четырьмя годами раньше: «Кого только тут не было! Были и певучие хохлы… мелькали бараньи шапки, звучал акцент юга. Попадались и щегольские пальто богатых юношей, и нищенские отрепья бледных меланхоликов, молчальников, державшихся таинственно в темных нишах. Посредине, у лампы, слышен громкий литературный спор, студенческая речь льется свободно: это студенты университета, рисующие по вечерам в Академии художеств. По углам робкие новички-провинциалы с несмелым шепотом и виноватым видом. А вот врываются изящные аристократические фигурки, слышатся французские фразы и разносится тонкий аромат духов»^[57].

Васнецов занимался успешно, за год выполнил все задания в классе гипсов – первом в академической программе, в 1869 году перешел в следующий класс, где уже рисовали с натуры, что было особенно важно для студентов. Подобные впечатления от натурного класса описывал Илья Репин:

«У двери рисовального класса еще за час до открытия стояла толпа безместных, приросши плечом к самой двери, а следующие – к плечам товарищей, с поленьями под мышками, терпеливо дожидаясь открытия.

В пять часов без пяти дверь отворялась, и толпа ураганом врывалась в класс; с шумным грохотом неслась она в атаку через препятствия, через все скамьи амфитеатра вниз, к круглому пьедесталу под натурщика, и закрепляла за собой места поленьями.

Усевшись на такой жесткой и низкой мебели, счастливцы дожидались появления натурщика на пьедестале. Натурщиц тогда еще и в заводе не было. Эти низкие места назывались “в плафоне” и пользовались у рисовальщиков особой симпатией. Рисунки отсюда выходили сильными, пластичными, с ясностью деталей… На скамьях амфитеатра полукругом перед натурщиком сидело более полутораста человек в одном натурном классе. Тишина была такая, что скрип ста пятидесяти карандашей казался концертом кузнечиков, сверчков или оркестром малайских музыкантов. Становилось все душнее. Свет от массы ламп наверху, освещая голубоватой дымкой сидевшие в оцепенении фигуры с быстро двигавшимися карандашами, становился все туманнее. Разнообразие стушевывалось общим тоном»^[58].

Несомненно, что такое стремление начинающих художников поступить в Императорскую академию, преодолевать сложности заданий каждого класса было обоснованно, поскольку именно академическая образовательная система, восходящая к эпохе Античности, давала ту школу высокого мастерства, которая столь необходима для обретения истинного профессионализма.

В Древней Греции академией называлась философская школа, основанная в 387 году до н. э. Платоном по образцу пифагорейского братства. Она получила название от священной рощи на северо-западе от Афин, где, по преданию, был похоронен древнегреческий герой Академ. В роще, обнесенной стеной, находились гимназия, алтарь муз, святилище Зевса и Афины. Ученики черпали знания, беседуя на прогулах со своим учителем Платоном в тени деревьев. В эпоху Ренессанса во Флоренции в 1459 году была открыта Платоновская академия с целью изучения греческой философии.

Об истории академий художеств Виктор Васнецов узнавал на лекциях, которые аккуратно посещал. С первых месяцев занятий среди робких провинциалов его выделяли исключительная целеустремленность, преданность искусству и уверенность в правильно выбранном для себя жизненном пути. Несомненно, что ему были близки и такие высказывания, воспоминания Ильи Репина:

«Но я был в величайшем восторге и в необыкновенном подъеме. Должен признаться: самую большую радость доставляла мне мысль, что я могу посещать и научные лекции настоящих профессоров и буду вправе учиться всем наукам.

В Академии, в инспекторской, я сейчас же списал расписание всех лекций по всем предметам и горел нетерпением поскорей услышать их. Лекции были не каждый день (об этом я уже жалел) и располагались: по утрам от восьми до десяти с половиной часов (еще темно было – при лампах) и после обеда от трех до четырех с половиной часов. Особенно врезалась мне в память первая лекция. Я на нее попал случайно: читалась начертательная геометрия для архитекторов.

Пришедши почти ночью с Малого проспекта при горящих фонарях и добравшись по едва освещенным коридорам до аудитории, где читалась математика, я был поражен тишиною и полутьмою. Огромная камера не могла быть хорошо освещена двумя висячими лампами: одна освещала кафедру, профессора и большую черную доску, на которой он чертил геометрические чертежи, другая освещала скамьи. Я поскорее сел на первое свободное место – слушателей было немного, и это еще более увеличивало тишину и темноту…

Я страстно любил скульптуру и по окончании лекции пошел в скульптурный класс. Было уже совсем светло, и в огромном классе, окнами в сад, было совершенно пусто – никаких учеников.

– А мне можно лепить? – спрашиваю я у заспанного служителя.

– Так ведь вам надо все приготовить. Что вы будете лепить? – отвечал он с большой скукой.

– Да вот эту голову, – указал я на кудрявую голову Антиноя. Разумеется, я ни минуты не верил, что вот так сразу я и лепить могу…»^[59]

Столь же неравнодушен к искусству скульптуры был и Виктор Васнецов. В перерывах между занятиями вместо отдыха он заходил в мастерские, чтобы увидеть работы студентов и оценить их мастерство. Часто бывал и у скульпторов, где познакомился с Марком Антокольским^[60]