– Я хочу, чтобы ты поняла, – шептал он мне, обнимая, – что ты больше не одна. Я с тобой.

И от этих слов мне хотелось плакать. А ещё прижаться к его груди, и прожить так целую жизнь. Рядом с ним, понимая, что тебя любят. Меня закружило, затопило его любовью. И я жила, улыбаясь от счастья всем вокруг.

– Ты ведь счастлива со мной? – спросил он однажды. И тон его был серьёзным, едва ли не настороженным.

– Конечно, – удивилась я. Улыбнулась. – Ты самый лучший мужчина на свете.

– Прозвучало уверенно.

– Я уверена в этом, – засмеялась я. И тут же заверила своего сомневающегося в своих силах мужчину: – Мне очень повезло в жизни.

Слава будто бы выдохнул с облегчением.

– Хорошо. Ты же понимаешь, что я стараюсь?

– Да, я понимаю.

Я, кстати, тоже очень старалась. Соответствовать, нравиться, не потерять его интерес. Мы довольно часто ночевали в квартире Славы, не через стенку же с соседкой ему было спать, на стареньком диване, правда? Его холостяцкое, как он говорил, жилище производило впечатление. Не размахом, не масштабом, не интерьером, а тем, в каком порядке оно содержалось. Конечно, в том, что порядок в его квартире поддерживает единолично мама, я быстро усомнилась, уж слишком идеально всё было. Ни пылинки, ни соринки, все поверхности тщательно отполированы, просто до зеркального блеска. Все вещи были расставлены по своим местам, и, как я вскоре поняла, именно по своим местам, переносить их с места на место было категорически нельзя. Слава оказался педантом в бытовом плане, но, сказать честно, я не слишком этому удивилась. Он ведь так любил лоск и порядок в своём внешнем виде, так следил за собой, так чему удивляться, что перенёс эту манеру поведения и на остальную свою жизнь? И я старалась не нарушать заведённый им порядок. Ни в вещах, ни в приготовлении пищи. Если что-то брала, аккуратно ставила всё по своим местам, даже посуду на кухне. Славу это радовало, а я радовалась вместе с ним.

Сейчас, вспоминая всё это, я порой зажмуриваю глаза и спрашиваю себя: где была моя голова? Где была моя интуиция?

Интуиция молчала. А я ещё некоторое время радовалась и следовала наказам и наставлениям Славы, запоминала, как и что мне нужно делать, чтобы он был спокоен и доволен. А он всегда казался спокойным. Ни разу не повысил на меня голоса, не взглянул как-то не так, с недовольством или разочарованием. А если я что-то делала не так, он только говорил:

– Ничего страшного, научишься.

И я переводила дыхание с облегчением.

Потом он решил познакомить меня со своей мамой. Это произошло в один из дней, Слава просто сказал:

– Думаю, сегодня нам стоит пообедать у моей мамы. А то она человек одинокий, скучает без меня. Нужно составить ей компанию.

В принципе, я была не против. Слава всегда с таким вдохновением говорил о своей маме, я уже успела нарисовать её образ в своём воображении, и он был весьма выразительным и положительным. Но просто взять и заявиться на обед, было странно и волнительно. Но Слава накрыл мою руку своей и заверил:

– Не переживай. Мама будет только рада.

Конечно, его просьба «не переживай» особого воздействия на меня не возымела. Единственное, что сесть и призадуматься у меня времени не осталось. Потому что уже спустя час мы стояли под дверью квартиры его мамы. С цветами, тортом и улыбками. Но стоило мне переступить порог дома и оказаться в комнате, я поняла, что большим сюрпризом этот визит был именно для меня. Очень сомневаюсь, что пожилая женщина каждый день станет готовить по несколько блюд и накрывать стол по-праздничному. Явно любимый сын предупредил её, что к обеду будет не один, а с девушкой. В первый момент, конечно, такое внимание и подготовка мне польстили. Стало приятно, в моей душе появилась надежда, что мы с Полиной Григорьевной, как звали маму Славы, подружимся. Ведь он несколько недель расписывал мне её, как замечательного, доброго и щедрого человека. И я при первом знакомстве старалась воспринимать её именно так. И Полина Григорьевна, на самом деле, мне улыбалась, была милой и вроде как радушной хозяйкой. Я улыбалась ей в ответ, но взглядом с ней столкнулась лишь единожды, и в нём было столько настороженности и предвзятости, что в дальнейшем смотреть матери Славы в глаза, я себе отсоветовала. Восторженность и мечтательность меня покинули, но я продолжала улыбаться и отвечать на вопросы, как можно вежливее. А вопросов было много. Полина Григорьевна меня ими буквально засыпала. Владислав в какой-то момент даже попытался мать остановить, пусть и смехом.

– Мама, успокойся. Ты напугаешь Машу, – сказал он, рассмеявшись.

А Полина Григорьевна, нацепив на лицо улыбку, степенно отозвалась:

– Не думаю, что Маша настолько пуглива, дорогой. В конце концов, она не тепличный цветочек.

Ничего осуждающего в её словах не было, но в то же время я отлично уловила скрытый смысл. Цветочек я не тепличный, стало быть, прошла огни и воды. Как мама говорила: оторви да брось.

– Машенька, у вас есть какие-нибудь увлечения? – спросила меня Полина Григорьевна, поднося к губам чашку из нежнейшего фарфора. Мне свою даже страшно было в руки взять. Ещё и ручка у чашки была крохотная, я едва могла подцепить её пальцем, и из-за этого боялась уронить. А вот мать и сын (даже Слава, с его большой ладонью) спокойно пили чай.

Пока я соображала, что бы такое Полине Григорьевне ответить, Слава матери поведал:

– Да, мама. У Маши отличные вокальные данные. Она даже зарабатывала этим на жизнь.

Я-то уже поняла, что Слава ляпнул не то. Вон как Полина Григорьевна впилась взглядом в моё лицо, но тон Славы был невозмутим. Он добавил:

– Она отлично поёт и танцует.

– Замечательно. – Полина Григорьевна подарила мне ещё одну «открытую и добрую» улыбку, полную доброты и душевности.

В общем, я не слишком была воодушевлена произошедшим знакомством. И хотя мне никто не сказал слова против, и Полина Григорьевна была мила и вежлива со мной, я чувствовала, что я её совсем не впечатлила. Но Слава казался довольным. Улыбался и держал меня за руку.

– Наконец-то мама успокоится, – сказал он мне, когда мы покинули квартиру Полины Григорьевны. – А то она начала переживать, что я один. Живу, как одиночка.

Я заставила себя улыбнуться, после чего послушно взяла его за руку. А когда мы вышли из подъезда, Слава заставил меня обернуться и помахать маме рукой на прощание. После этого действа я точно почувствовала себя глупо, но махала и улыбалась.

И, вроде бы, расстраиваться мне было не из-за чего, всё прошло хорошо, и как бы натянуто Полина Григорьевна мне не улыбалась при встрече, ей пришлось принять меня. Как любимую девушку своего единственного сына. В конце концов, Слава был взрослым мужчиной, и было бы странно ожидать от него того, что он станет прислушиваться к мнению мамы в этом вопросе. Поэтому нам с Полиной Григорьевной не оставалось ничего другого, как улыбаться друг другу при встрече и вести милые, степенные беседы. О погоде, о кулинарии, о цветах. Никаких провокационных вопросов мать Славы мне больше не задавала, и спустя какое-то время я вздохнула с облегчением. Может быть, всё не так уж и плохо? Полина Григорьевна, как и любая мать, при первой встрече с избранницей сына, была немного насторожена и предвзята, но затем присмотрелась ко мне и успокоилась. Ведь так?

– Тебе ведь хорошо со мной? Ты меня любишь?

Эти вопросы Слава стал задавать мне всё чаще и чаще. Мы с ним встречались около трёх месяцев, когда я услышала это впервые, и, признаться, растерялась. Впервые меня спрашивали о моих чувствах в лоб. Ни один из моих молодых людей ранее не стремился проявлять чувствительность, никто до Славы не хотел проводить со мной каждую минуту, не удерживал за руку, когда я собиралась покинуть его квартиру. Такая мнительность, его забота и бесконечное внимание, желание знать обо мне каждую деталь, вплоть до того, с кем я провожу каждую свою минуту за день, изначально меня очень подкупали. Ведь это, на самом деле, приятно, когда любимый мужчина не мыслит без тебя ни одного часа своей жизни. Уже через несколько недель отношений я вдруг осознала, что практически живу в квартире Славы, на своё съемное жильё заезжая только за нужными мне вещами. Моя соседка по квартире, Наташа, открыто завидовала мне, без конца напоминая, что мне повезло охмурить солидного мужика с собственной квартирой.

– Квартира есть, машина есть, деньги у него водятся, – говорила она, завистливо вздыхая. – Повезло тебе, Машка.

А я лишь плечами пожимала и улыбалась.

Считала ли я, что мне повезло? Возможно. Если смотреть со стороны материальной выгоды, каких-то жилищных нюансов. Но я ведь любила Славу не за квартиру, машину и зарплату, а за его отношение ко мне. Потому что после смерти мамы обо мне никто не заботился. За два последних года ни один человек не поинтересовался тем, как я живу, где я живу, спится ли мне в тепле и естся ли досыта. И тут вдруг мне встретился Слава, окруживший меня гиперопекой и заботой. Мы проводили вместе, кажется, каждую минуту, не занятую работой. Утром он отвозил меня в офис, днем звонил и писал сообщения, интересуясь, как у меня дела и с кем я веду беседы, а по окончании рабочего дня встречал на том же месте, на котором мы расстались восемь часов назад. Сотрудники в офисе всё замечали и подмечали, естественно, доносили информацию до руководства, и настолько успешно, что меня вдруг решили повысить.

– Представляешь, – радовалась я, сообщая вечером Славе потрясающую новость, – меня хотят повысить!

Вместо ответной радости или какой-то понятной мне эмоции, Слава сдвинул брови.

– Повысить? Зачем?

– Что значит, зачем? – удивилась я. – Чтобы мне больше не сидеть напротив лифта и не бегать с подносом.

– А-а, – протянул он. Помолчал, обдумывая, после чего поинтересовался: – И где теперь ты будешь сидеть? Если не напротив лифта?

Я пожала плечами.

– Вроде меня поставят помощником секретаря Большакова. У неё большая нагрузка, всё время жалуется, что ничего не успевает. Значит, я буду сидеть в его приёмной.

– Ага. И кофе подавать только ему.

Я рассмеялась, потому что прозвучавшую догадку в его голосе расценила, как шутку.

– Надеюсь. Бегать по всем кабинетам, мне надоело.

Я, правда, радовалась предстоящему повышению. Конечно, ловила себя на мысли, что повышают меня не из-за моих заслуг, хотя и считала себя работником ответственным и прилежным, всё, что от меня требовалось, я делала вовремя и со всей старательностью. Но, если честно, мне было всё равно. Я считала, что заслуживаю толчка вперёд, а там уж я покажу всё, на что способна. Я готова была работать ещё усерднее, учиться, если понадобится. Ведь впервые в моей жизни у меня была работа, которая может привести к какому-то развитию и даже карьерному росту. Мне было интересно приходить в офис, узнавать что-то новое, знакомиться с людьми. Вот, например, со Славой я тоже познакомилась на этой работе. А если бы даже на ресепшен не устроилась, то мы с ним попросту никогда бы не пересеклись. Негде было бы. Помимо офиса строительной компании Большакова, мы с Владиславом Александровичем будто на разных орбитах вращались. Столкновение было невозможно. И я была благодарна тому шансу, который мне, наконец-то, выпал.

А будет ещё лучше, я уверена.

– Может, мне пойти учиться? – спросила я у Славы, когда мы ужинали вечером. Я приготовила ужин, салат и пожарила мясо большими кусками, как он любил. Никаких лишних углеводов за ужином. Мы сидели на его кухне, верхний свет был погашен, а на стене горел светильник, света было как от пары горящих свечей. Романтичный полумрак. Я ела салат, хрустела огурчиком и поглядывала на Славу через стол. Он резал мясо на маленькие кусочки и степенно пережёвывал каждый, казался погружённым в свои мысли. А когда я задала ему вопрос, перевёл на меня внимательный взгляд и так замер. Я терпела секунду, две, на третьей сдалась. Моргнула и спросила: – Что? Что ты скажешь?

– Скажу, что тебе это совершенно ни к чему.

– Почему? – Моему разочарованию не было предела. Ведь в своей голове я уже успела всё разложить по полочкам, осознать, чего я хочу, каким вижу своё будущее, а теперь любимый человек говорит, что мне это не нужно. Наверное, думает, что я не справлюсь.

– Потому что это не твоё будущее, – твёрдо ответил Слава. – Не хочу, чтобы моя жена сидела в каком-то душном офисе и подавала чужому мужику кофе. Даже если с образованием.

– Жена? – вырвалось у меня.

Слава ещё секунду вглядывался в моё лицо, в полумраке его взгляд показался мне тяжёлым и мрачным, но уже в следующее мгновение на его губах появилась ласковая улыбка. Он протянул руку через стол, коснулся моей руки и повторил:

– Жена. Любимая, ты же выйдешь за меня замуж?

Я снова моргнула, приоткрыла рот и так замерла. Наверняка, выглядела со стороны жутко глупо, но у меня никак не получалось справиться с изумлением. Я таращилась на Славу и ничего не могла сказать. А он ещё и из-за стола вскочил, вроде как смущённо сообщив:

– Я купил тебе кольцо, – и из кухни выскочил.

А дальше был тот самый особый момент, с преклонением колена, с повторением предложения руки и сердца, с дарением кольца. И Слава целовал мои руки, колени, губы, надел мне на палец кольцо с самым настоящим бриллиантом, а я была настолько ошарашена, обескуражена, что, кажется, даже не дала ему чёткого утвердительного ответа. Я лишь смотрела на него, слушала, разглядывала кольцо на пальце и пыталась остановить вихрь в голове. Всё повторяла и повторяла про себя: «Успокойся, успокойся… подумай».

А на пальце у меня красовалось кольцо с огромным бриллиантом. Оно было красивым, прекрасным, невероятно сверкало, но отчего-то меня пугало. До того, что мне приходилось напоминать себе, что я должна быть рада, должна быть счастлива, ведь любимый, идеальный, самый лучший на свете мужчина позвал меня замуж.

Я стану женой, у меня, наконец, будет своя семья, и все мои мытарства, несчастья, неудачи закончатся. Мама была бы рада.

– Завтра скажи Большакову, что увольняешься. Конечно, увольняешься, Маша. А когда ты собираешься работать? Я договорился, через месяц мы поженимся. Нужно же подготовиться, всё организовать, купить тебе платье. Столько дел. Да и что это за работа? Сидеть на телефоне и кофе подавать. – На этом моменте Слава улыбался. – У тебя теперь другая обязанность в жизни. Любить меня и заботиться обо мне. Как я люблю и забочусь о тебе.

Новость о том, что Владислав Калинин, завидный в городе жених, настолько влюбился и потерял голову от бесперспективной секретарши, разлетелась, как вихрь. И меня поздравляли, мне завидовали, шептались за моей спиной. А люди, с которыми я успела хоть немного сблизиться, все, как один твердили мне, чтобы я не вздумала брыкаться и бежала бегом замуж. Пока Калинин не передумал. Пока влюблён, смел и беспечен.

То есть, предлагали мне ухватиться за Славу руками и ногами и самой потащить в загс. Тащить мужчину в загс самой, мне не хотелось. Но в этом и не было необходимости. Слава рядом со мной светился от счастья, от радости и предвкушения. И если у меня и возникала мысль попытаться донести до него, что мы знакомы меньше четырех месяцев, и для вступления в брак этого, вроде бы, маловато, то все мои мысли и намерения разбивались об его счастливые улыбки и планы. Такая торопливость, резко изменившиеся планы на жизнь, меня тревожили. А все вокруг называли меня счастливицей.