ГЛАВА 2

Умирать я не собиралась. По крайней мере, ближайшие лет пятьдесят. Но понимала, что запуталась. Правда, слово «запуталась» приходило мне в голову после определения «попала». И чувствовала, что чем больше времени проходит, тем сильнее я погружаюсь в жизнь запуганной затворницы. Чем дольше я живу со Славой, тем более зависимой становлюсь. Смешно, но порой ему удавалось убедить меня в том, что я, на самом деле, виновата. В чём угодно, даже в мелочах. Ведь если я не могу справиться даже с мелкими бытовыми и жизненными неурядицами, то разве я нормальная женщина и хозяйка? Если у меня ничего не получается, всё валится из рук? Если я деградирую, умственно и физически, если к тридцати годам красота моя блекнет, а жизненные навыки уходят. А, меж тем, мне созданы все условия для беспроблемной жизни. Мне даже работать не нужно, потому что у меня такой замечательный, заботливый муж. Который оберегает меня от всего, от всех напастей. А я говорю не то, веду себя неподобающим образом, выгляжу неряшливо, по крайней мере, не столь идеально, как должна, а порой даже элементарно не могу приготовить вкусный ужин. Хотя, ничего феноменального, в плане блюд, Слава не просит. Он ест одно и то же, на каждый день недели у нас определённое меню. Неужели трудно научиться готовить эти блюда вкусно?

Сказать, что мой муж был неуправляемым монстром – нельзя. В его отсутствие я иногда проглядывала истории женщин в интернете, застрявших в таком же токсичном браке, что и я. Некоторые истории были настолько ужасны, настолько безысходны, что я невольно задумывалась о том, что у меня всё не так уж и плохо. Слава не распускает бездумно руки, он, вообще, безумно боится вида крови. Не швыряет меня об стены из-за мелкой провинности, не орёт благим матом и не угрожает убийством. Нет, убить он меня не хочет. Ему, напротив, необходимо, чтобы я была жива и здорова. И присутствовала рядом с ним именно в ту минуту, в которую ему это необходимо. Или уходила, когда мешаю. Ему нужно контролировать каждый мой шаг, каждую мою мысль и стремление. Ему нужна тень, а не жена. Послушная и покорная. И этой самой покорности он добивался любой ценой. А когда я пробовала сопротивляться, постоять за себя, начинал давить меня морально. И только если понимал, что ему не удаётся добиться результата, прибегал к физическим мерам.

Этого я и боялась больше всего. Слава довольно быстро обнаружил мою слабость. Лишь единожды он в гневе схватил меня за горло и сдавил, не слишком сильно, но в моих глазах в этот момент, видимо, отразился такой ужас и такая паника, просто от того, что я почувствовала нехватку воздуха, что ничего другого для моего наказания ему придумывать не пришлось. Не знаю, что со мной творилось в эти моменты. Зная себя, я понимала, что вряд ли позволю себя избивать. Я начну сопротивляться, наверное, смогу дать сдачи. По крайней мере, прошлая я это точно бы сделала. Но когда муж хватал меня за горло большой, сильной ладонью, силы меня покидали. Я не знала, как бороться с ним в этот момент, боялась шевельнуться, боялась, что он меня задушит. Эта смерть казалась мне самой ужасной. Когда твоё горло безжалостно сжимают, будто выдавливая из тебя жизнь, тебе не хватает воздуха, в глазах предательски темнеет, а в груди начинается пожар. А над тобой в этот момент стоит человек, большой и сильный, и наблюдает за тем, как из тебя по капле уходит жизнь, последние силы покидают. У тебя от слабости подгибаются колени, ты невольно оседаешь, и от этого его хватка становится лишь сильнее, и ты превращаешься в послушную куклу в его руках. Именно этого эффекта Слава и добивался. Чтобы я стала послушной, перестала противиться, и не смела спорить. Подсознательно я понимала, что он разожмёт пальцы, и я останусь жива и почти невредима, но эти секунды, самые страшные, заставляли меня замирать от ужаса даже тогда, когда мужа не было рядом. Заставляли меня оглядываться, и бояться, что я сделаю что-то не то, он как-то узнает, и последует наказание.

Временами, если Слава сильно злился и мог не рассчитать свою силу, на моей шее оставались следы от его пальцев. В такие дни мне либо запрещалось выходить из дома, либо приходилось надевать одежду с высоким воротом. В моём гардеробе появились водолазки, которые я с детства терпеть не могла, и куча всяких шарфиков и платочков. Когда муж видел меня с шелковым шарфом на шее, неизменно говорил, что мне очень идёт. При этом в его голосе не было ни намёка на сарказм, и я его за это ненавидела. А его мама, по сути, единственный человек, с которым я общалась помимо супруга, даже если и замечала синяки и кровоподтёки на моей шее, видела следы слёз и переживаний на моём лице, делала вид, что ничего не происходит. И ещё усерднее принималась рассказывать мне о том, как мне в жизни повезло. Что Слава пошёл на то, чтобы взять в жёны такую, как я. Необразованную, малоимущую, практически невоспитанную приезжую девку. И я должна быть им обоим безмерно благодарна за ту жизнь, за те тепличные условия, которые мне создали. Когда мне ни о чём не нужно беспокоиться, лишь любить мужа, которого просто невозможно не любить. А я, во время этих проникновенных речей, смотрела на свекровь и гадала: догадывается ли она, какого монстра воспитала? И откуда, вообще, в людях берётся желание морально уничтожать другого человека?

А, самое главное, почему я позволяю так поступать с собой?

Я никогда не была жертвой. Ни в какой ситуации. Моё детство и юность можно назвать счастливыми, наполненными яркими, как мне казалось, событиями. Да, я выросла, можно сказать, что в нужде. Но почему-то никогда об этом не задумывалась. До зрелого юношеского возраста точно. Просто потому, что у меня всё всегда было в порядке. Не хватало денег, но хватало всего остального. Чувств, эмоций, любви, событий.

Родилась я в небольшом районном городке Нижегородской области. Самая настоящая провинция, со своими бытовыми устоями, размеренным образом жизни и скукой во взгляде окружающих меня людей. Скукой от того, что в их взрослой жизни практически ничего интересного не происходило. Работа, дом, дети. Люди копили на холодильники, телевизоры, особо везучие на автомобили средней ценовой категории. В городе игрались свадьбы, справлялись юбилеи. В центре нашего городка было целых три ресторана, все как один больше напоминающее кафе, а то и столовые, немного облагороженные. Но провинциальные жители, не видевшие ничего лучшего, были вполне довольны сервисом и обслуживанием. Когда-то в центре работало казино и бильярдная, и это были самые злачные и заманчивые места, но затем казино закрыли, и ночная жизнь городка заметно потухла. Но я в этом городе росла, и всё это казалось мне привычным и нормальным, достаточным для интересной жизни.

Семья у нас была совсем маленькая. Мы с мамой жили вдвоём. В маленькой двухкомнатной квартирке в спальном районе, у нас была небогатая, но вполне приятная жизнь. Когда никто никого не мучил, ни своим плохим настроением, ни слегка нетрезвым состоянием. К сожалению, жизнь в таких маленьких городках, обусловлена частой алкогольной зависимостью некоторых его жителей, особенно это относится к мужской части населения. Вокруг было множество семей с алкогольными проблемами. Мамины подруги в большей своей части приходили к нам жаловаться на супругов, а некоторые и на подросших сыновей. И завидовали тому, что мы с мамой живём спокойно, без шумящих и чего-то требующих мужчин. Хотя, если разобраться, чему завидовали? Что мой отец бросил мою маму, едва мне исполнилось два года? И с тех пор я его не видела, он даже алименты не платил. Просто забыл о нас, уехав из нашего городка в другой, похожий, но находящийся за двести километров. Единственная удача, что квартира, в которой они проживали, принадлежала маме, доставшись ей по наследству, и поэтому, особой потери от отъезда главы нашей семьи, мы не ощутили. По крайней мере, я точно. Когда достаточно подросла, я уже не помнила и не думала о том, что у меня, как у всех, должен быть папа. Кажется, даже вопросов маме по этому поводу никогда не задавала. Не было его и не было. И маму, опечаленную данным фактом, я не помню. К моменту моего взросления, она развод пережила и зажила дальше, спокойно. Правда, замуж больше не вышла, и даже поклонников, появляющихся в нашем доме хотя бы изредка, я тоже не припомню. А ведь моя мама была симпатичной, миловидной женщиной со спокойным характером. Однажды я всё же спросила её, почему она больше не захотела выйти замуж, а мама лишь пожала плечами и сказала:

– Не за кого.

Получается, что все свои лучшие годы мама посвятила мне. Работала на ткацкой фабрике, единственном масштабном предприятии в нашем городке, зарабатывала немного, приходилось экономить и выкраивать на какие-то нужные вещи или обновки для меня. И я сейчас, порой вспоминая свои детские и юношеские годы, начинаю ругать себя за то, что временами просила её купить что-то, без чего вполне могла обойтись. Но мне хотелось, очень хотелось. Новые джинсы, сумку или в кино. Мама почти никогда не отказывала, старалась, выкручивалась. Наверное, экономила на себе или занимала у знакомых небольшие суммы денег.

Я очень себя за это ругаю, но исправить уже ничего не могу.

Росла я с убеждением, что я красавица. Не знаю, кто мне эту мысль в голову вложил, но я почему-то всегда знала, что я красивая. С раннего детства любила наряжаться, крутиться перед зеркалом, разглядывая свои голубые глаза и длинные светлые волосы. Я любила улыбаться, и всегда была активной. Всегда была достаточно уверенной в себе. Наверное, с этой уверенностью наперевес я и отправилась в первый класс, где быстренько объяснила одноклассникам, как ко мне нужно относиться. Я милая, добрая, замечательная и очень красивая девочка. Именно такого отношения к себе и жду, заслуженного. Конечно, с таким настроем особо милой я точно не была, а уж нежной, доброй и всепрощающей точно. Но, как выяснилось, мальчикам любого возраста моя доброта была ни к чему. Начиная с третьего класса, меня провожали домой, носили за мной портфели и давали списывать домашку. Нет, училась я неплохо, звёзд с неба не хватала, но школьная программа не казалась мне сложной. Просто порой мне было некогда вникать в домашние задания. Я занималась, кажется, в половине доступных кружков, примыкающего к школе Дворца творчества юных. В начальных классах я рисовала и что-то там плела, а став постарше пошла в самодеятельность. Я и танцевала, и пела, и играла в каких-то постановках, участвовала во всех школьных мероприятиях. Ничего удивительного, что в школе я была звездой. К тому же, росла, на самом деле, красивой девочкой. Со мной все хотели дружить, и все хотели мне помочь. И в возрасте четырнадцати-пятнадцати лет мне казалось, что вся моя жизнь пройдёт в этом водовороте признания моих заслуг. И внешних, и творческих. Я любила ходить в школу, когда я была школьницей, у меня всё получалось. Мама не могла позволить себе отправлять меня на конкурсы в Нижний Новгород, покупать мне новые и дорогостоящие наряды, но это мне совсем не мешало. Я и без финансовых вливаний в меня была самой красивой и самой талантливой девочкой в школе. Я лучезарно улыбалась, я готова была отозваться на любую просьбу педагогов, не боялась сцены и имела отличную память. С лёгкостью заучивала длинные тексты, и смело отправлялась отстаивать честь школы на любые отчётные мероприятия и конкурсы.

А потом детство неожиданно закончилось. В один день я осознала, что я учусь в одиннадцатом классе, осталось всего несколько месяцев, и школьная пора закончится. А что делать дальше – я просто не представляю. Мои одноклассники, которые не «звездили», не улыбались со сцены, не пели и не танцевали, уже некоторое время тихо зубрили, собираясь поступать кто куда. В ВУЗы, в техникумы, кто-то собирался перебраться в Нижний Новгород, а пара человек готовы были рискнуть и замахнуться на поступление и жизнь в Москве. А у меня в голове вместо дальнейшей учёбы был выпускной концерт, который мы готовили к этому дню.

А дальше что?

В то время я встречалась с мальчиком. Звали его Андрюшка, и у его папы в нашем городе было несколько продуктовых магазинчиков. Они жили в двухэтажном коттедже в черте города, его отец ездил на «Ауди» семи лет от роду, и их семья в нашем городе считалась зажиточной. Андрюшка был задорным, лёгким, улыбчивым парнем, обожающим спортивные костюмы. Мы составляли с ним довольно гармоничную пару. Я красивая, весёлая, привлекающая внимание, он большой, сильный и смелый. К тому же, ему выдавали достаточно карманных денег для того, чтобы он мог сводить меня в кино или в кафе. И с его родителями у меня были хорошие отношения, меня принимали в их доме, и я почему-то была уверена, что после того, как мы с Андреем окончим одиннадцатый класс, последует какое-то продолжение. Наверное, я думала об этом потому, что ничего другого мне в голову не приходило. Мама тоже, наблюдая наши отношения, пыталась намекнуть, точнее, узнать, не собираемся ли мы пожениться. Даже вздохнула как-то и посетовала:

– Было бы неплохо… пристроить тебя.

– Что значит, пристроить, мама? – удивилась я. И тут же встала в позу, уперев руки в бока и вздёрнув нос к верху. – Ещё неизвестно, кто к кому пристроился.

Наверное, мама всерьёз рассчитывала, что мы с Андрюшкой поженимся, и ей не нужно будет беспокоиться на мой счёт. На то, что я поступлю куда-то учиться, она не надеялась. А я теперь, спустя годы, не понимаю почему. Ведь мама ни разу даже не заговорила со мной на эту тему, притом, что у меня были весьма неплохие оценки, я вполне могла попробовать поступить на бюджет хотя бы среднестатистического педагогического вуза. Но разговоры на эту тему у нас в доме не велись. Я пела, танцевала, играла роли в школьных спектаклях, а потом это всё просто закончилось. И к своему огромному удивлению, я узнала, что мой Андрюшка, вскоре после выпускных экзаменов отправляется в Санкт-Петербург к тётке, будет поступать там, и, вероятнее всего, останется там жить, учиться и работать. Это был первый раз в моей жизни, когда я всерьёз растерялась, и мне искренне захотелось воскликнуть:

– А как же я?

Меня в его плане не было. Ни на каких ролях.

Наше столь нелепое расставание с Андреем стало для меня первым разочарованием в жизни. И дело было даже не в том, что расстаются влюблённые. Как раз слёз, истерик и заламывания рук по этому поводу у нас не было. Но Андрей уезжал в свою будущую жизнь, а я не понимала, как он может взять и бросить меня. Меня! Я ведь красавица, я ведь яркая, его солнышко, как он меня называл. И вдруг меня в один день взяли и отодвинули в сторону, за ненадобностью. Как куклу.

Это был первый звоночек. Откровенный намёк на то, чтобы я остановилась и задумалась. Но я его проигнорировала, потому что была переполнена обидой. Оказалось, что меня не любили, что я не такая замечательная, не такая неповторимая, что меня можно оставить позади, и уйти не обернувшись. Звоночек превратился в набат, бухал у меня над ухом, а я строптиво отмахивалась от этого звука.

– Что теперь будешь делать? – спросила меня мама. Она выглядела грустной и озабоченной.

Я же равнодушно пожала плечами.

– Что-нибудь интересное. Не пропаду.