Свои дела в торговом центре я сделала быстро, минут за двадцать. Зато могла спокойно посидеть на фигурной скамье у фонтана, погулять по этажам, разглядывая наряженных манекенов и платья из новой коллекции, вывешенные на самых видных местах. Музыка играла, витрины сияли, люди вокруг улыбались, и я почувствовала, что расслабляюсь. Странно было думать, что мне хочется остаться в этом магазине, а не возвращаться домой, в шикарную квартиру с дорогой обстановкой. Но я никогда не чувствовала себя в доме мужа хозяйкой. Даже гостьей себя не чувствовала, скорее, обслуживающим персоналом. Моё присутствие было необходимо для того, чтобы всё оставалось на своих местах, в порядке и не покрылось слоем пыли.

Я остановилась перед одной из витрин, разглядывала вечернее платье с вуалевой юбкой на стройном, длинноногом манекене. Платье было из сверкающей, переливающейся ткани, со смелым вырезом на груди и изысканным узором по лифу. Очень красивое. Я стояла и рассматривала его.

– Маша, здравствуйте.

Я в удивлении обернулась. Если честно, не привыкла к тому, что со мной на улице или в магазине здороваются. Просто потому, что здороваться было особо некому. Как я уже говорила, близкими знакомствами в этом городе я не обзавелась. Зачем они мне были нужны? У меня же есть семья, муж и свекровь. И сейчас я в удивлении смотрела на молодую женщину, миниатюрную брюнетку в броском, брючном костюме. Она смотрела на меня и открыто улыбалась. Она, явно, меня знала, а вот я её совсем не помнила. Но, на всякий случай, кивнула в ответ и вежливо ответила:

– Здравствуйте.

Видимо, на моём лице крупными буквами было написано недоумение, потому что девушка улыбнулась шире и ещё приветливее, а после и вовсе рассмеялась.

– Вы меня не помните? Мы встречались весной на юбилее Сафронова. Я работаю с вашим мужем. Ангелина. Вспомнили?

– Ах да. – Я облегчённо улыбнулась, и, на самом деле, вспомнила. Юбилей Сафронова был моим последним выходом в свет вместе с мужем, случилось это в апреле. И сам вечер я помнила, а вот всех присутствующих людей запомнить было проблематично. Но, видимо, я оказалась, куда более запоминающимся персонажем.

– Я мимо шла, смотрю, вы стоите, платьем любуетесь, – продолжала тараторить Ангелина. – Не смогла пройти мимо, уж извините. Но это платье вам бы очень подошло. Вы такая красавица. Владиславу Александровичу повезло с женой, ему это все говорят каждый раз, как вы вместе где-то появляетесь.

– Спасибо. – Я продолжала вежливо улыбаться, не совсем понимая, как реагировать на происходящее. Из-за воодушевления, с которым общалась подошедшая ко мне девушка, я не понимала, всерьёз она говорит или преувеличивает, преследуя какую-то цель. Я смотрела на Ангелину, видела её улыбку, и мне вдруг стало стыдно. А ещё неловко и как-то грустно. Из-за того, что я, оказывается, совсем перестала верить людям. И не понимаю их эмоций и поступков. Наверное, на самом деле, засиделась в четырёх стенах.

Мы вместе с Ангелиной полюбовались на платье, затем она поинтересовалась, не хочу ли я его примерить. Я отказалась. Конечно, девушке, так восхищающейся моим мужем, в голову не придёт, что у его жены, банально, нет денег в кошельке, не то что покупать себе платья стоимостью больше десяти тысяч рублей, просто потому, что оно ей приглянулось, а даже на более мелкие покупки.

– Пока нет повода надеть такое красивое платье, – улыбнулась я, стараясь отделаться шуткой.

Мне в ответ достался странный взгляд, с прищуром. А следом открытая улыбка. Одно с другим совершенно не вязалось.

– Уверена, что Владислав Александрович непременно что-нибудь придумает, чтобы вас порадовать.

Конечно, последние два года жизни, можно сказать, что в изоляции, давали о себе знать. Но всё же я родилась и взрослела не в мыльном пузыре, и все эти мелочные, женские уловки, взгляды и интонации были мне известны. И в поведении Ангелины прослеживалась явная цель. Вот только какая? Уязвить меня, поддеть, умаслить, как жену начальника?

Поразмышляв секунду, я кивнула, соглашаясь. И сказала:

– Уверена, что так и будет.

После этого я извинилась, простилась и поспешила от женщины отойти. Попросту повернулась к ней спиной под благовидным предлогом, и направилась прочь. Если честно, очень хотелось обернуться и взглянуть на её лицо в этот момент. Уверена, что по нему можно было прочитать её истинные эмоции и чувства, но оборачиваться я не стала. Много чести.

Мой муж занимал руководящую должность в администрации города. Не сказать, что слишком высокую, но достаточно завидную. Люди шли к нему на поклон по многим вопросам, а Славе это, определённо нравилось и льстило. Работу свою он любил, потому что ежедневно, благодаря ей, его самолюбие поливалось щедрой порцией бальзама. Я же порой задумывалась, что будет, если жизнь повернётся так, что муж своей должности лишится? С его высокомерием и привычкой вести себя по отношению к людям свысока, ему будет трудно смириться. Трудно перестроиться, найти другую работу по душе, но Слава о подобных не радужных перспективах точно не задумывался. Был уверен, что без него родной город не обойдётся. Никак. Будь у нас с мужем немного другие отношения, более доверительные и душевные, я бы пыталась с ним разговаривать, как-то его перенастроить, переживала бы по этому поводу, но душевность из нашей с ним семейной жизни давно ушла. Поэтому на его самомнение я давным-давно махнула рукой, и жила лишь своими проблемами. Которых у меня было много, но их вроде как и не было.

Какие могут быть проблемы у птички в золотой клетке? Её обязанность – быть идеальной женой, хорошей хозяйкой, исполнительной любовницей, а взамен излучать счастье и удовлетворённость своим положением. Наслаждаться теми благами, которые ей способен дать супруг. А я, судя по всему, ещё являюсь и объектом для зависти. А всё из-за того, насколько сильно мне повезло с мужем. Уж что-что, а зависть, тем более, женскую, я распознать могу. Когда-то сама была подвержена этой напасти. Смотрела на других и завидовала, мне казалось, что достаточная материальная база – залог счастья. Любого. Личного, семейного, общественного. Что это показатель удачливости – успешный муж.

На тему моей удачи и успешности Владислава, очень любила рассуждать моя свекровь. В принципе, это была единственная тема для разговора при нашем с ней общении. По крайней мере, всегда всё заканчивалось одинаково. Полина Григорьевна смотрела на меня с пристрастием и страданием во взгляде, после чего печально качала головой и произносила коронную фразу:

– Ты же понимаешь, как тебе повезло?

Имелось в виду, что повезло с мужем. Что Слава, мало того, что обратил на меня внимание, так ещё в жёны взял. Безродную, провинциальную девчонку. Которая не подходила ему ни по статусу, ни по кругу общения, ни по образованию. Даже именем не вышла. Я даже слышала однажды, как свекровь с пренебрежением выговаривала сыну, и произнесла:

– Эта твоя Машка!..

Можно подумать, что Машами девочек называли где-то глубоко в провинции, в деревнях, а в городе, в кругу их знакомых, ни одной Маши не было. Наверное, если бы я услышала её слова в начале нашей со Славой семейной жизни, они бы меня здорово задели, по крайней мере, разозлили, но к тому моменту мне уже было всё равно, что про меня думает Полина Григорьевна. К тому же, как со временем выяснилось, думать, рассуждать, а тем более спорить, мне не полагалось.

Ещё за дверью квартиры, только вставив ключ в замочную скважину, я услышала трезвонящий телефон. Мне захотелось зарычать от злости, и в квартиру не входить. Представляю, сколько раз за последние два часа Полина Григорьевна набирала наш номер. И мне, наверняка, достанется. За то, что гуляю, а, точнее, шляюсь часами, непонятно где и с кем.

– И где же ты была? – задала свекровь мне тот самый вопрос, что я ждала. Причём тон был не столько обвиняющим, сколько нетерпимым. – Я звоню, звоню!..

– Я ходила в магазин, – ответила я. Ответила, а сама зажмурилась, прося себя сдержаться и не послать эту женщину, с её вопросами и требованиями, куда подальше.

– В магазин?

– Да. – И тут же добавила: – Слава в курсе. Он дал мне денег.

Полина Григорьевна громко хмыкнула в трубку.

– И что ты купила?

Я принялась перечислять. Говорила, а сама оглядывала гостиную, интерьер, выбранный дизайнером год назад. Обстановка была дорогая, изысканная, каждая мелочь и статуэтка на своём месте, нигде ни пылинки. Всё в светлых тонах, как любит Слава. Он любит после работы сесть в кресло, вытянуть ноги и насладиться тишиной, чистотой и покоем. И я сейчас, так же, как и вечерами, обводила комнату взглядом и представляла, как обливаю мебель бензином и кидаю зажжённую спичку. Огонь вспыхивает, а я стою посреди этого и улыбаюсь. Улыбаюсь от понимания того, что в моей жизни ничего этого больше не будет. Но вместо желаемого, под аккомпанемент голоса свекрови в телефонной трубке, я протянула руку и смахнула с полированной поверхности журнального столика едва заметную пылинку. Ей здесь было не место.

– Ты должна была мне сказать, что собираешься пойти, – вторгся в мои мысли противный, наставнический голос свекрови. – Я бы пошла с тобой. Мне необходимо больше гулять.

Поэтому и не сказала, подумалось мне.

– И хочу тебе напомнить, что на завтра я наметила уборку. Нужно непременно убраться во всех комнатах, ведь в субботу у меня будут гости.

– Я помню, Полина Григорьевна. Я непременно приду и помогу.

«Помогу» – означало «всё сделаю сама». Приду и сделаю. Уберу, приготовлю, загружу стирку, переглажу. Завтра будет трудный день. Слава несколько раз предлагал матери нанять помощницу по хозяйству, которая бы приходила пару раз в неделю и делала необходимую домашнюю работу. Но Полина Григорьевна благородно отказывалась. Говорила, что совершенно не зачем тратить деньги, мы сами отлично справимся. Мы – опять же, означало, я. Сама Полина Григорьевна палец о палец никогда не ударит. По крайней мере, с тех пор, как появилась я. Я стала и кухаркой, и прачкой, и уборщицей. На две квартиры. Зачем ещё платить чужим людям? Машке всё равно заняться нечем. А тратит на меня, её сыночка много.

Однажды я воспротивилась. Полина Григорьевна, по привычке, не подбирая слов в моём присутствии, наговорила кучу неприятных вещей, я не сдержалась и ответила ей. Причём, была вполне вежлива, не послала старушку туда, куда ей следовало бы пойти с её неуважительным отношением к людям. Я ей ответила, а затем ушла, хлопнув дверью, оставив её посреди неубранной квартиры. А эта мегера, не будь дурой, вперёд меня набрала номер любимого сыночка, и доложила тому о моём неподобающем, хамском поведении. А ещё сообщила, что у неё сердечный приступ, гипертонический криз, и она собирается тут же скончаться. Наверняка ещё добавила:

– Твоя Машка меня убила!

В общем, ничем хорошим тот мой всплеск эмоций не закончился. Для меня, по крайней мере. Слава разозлился. Он очень разозлился. И с того дня у меня пропала охота посылать Полину Григорьевну словами, взглядами или даже наплевательским отношениям к её просьбам. Я молча выслушивала и выполняла. Хотя, ненавидела, ненавидела себя за это. Я, вообще, их обоих ненавидела. А себя за то, что терплю и улыбаюсь. Это ведь откровенная трусость, правда?

Простившись с Полиной Григорьевной, я положила трубку телефона, вернулась в прихожую и сделала всё так, как должна была. Заперла дверь на два оборота, разулась, сняла плащ и повесила его на плечики. Аккуратно его на этих самых плечиках расправила и убрала в шкаф. Сунула ноги в домашние туфли (тапок Слава не признавал, называл их наличие бытовой пошлостью), выключила свет и прошла с пакетом покупок в гостиную. Оставила пакет на полу у журнального столика. Разбирать мне его было нельзя. Слава вечером всё проверит, сравнит сумму покупок с чеками внутри и заберёт сдачу. Только после этого я смогу забрать купленные мелочи себе.

Я оставила пакет, постояла рядом, тараща глаза за окно, на небо. Перед глазами поплыли круги от яркого света. Я зажмурилась. Внутри меня копилась и копилась злость. Которой не было выхода. Ведь моя злость, как выяснилось, против злости мужа была ничтожна, а я начинала себя чувствовать особенно бессильной. Ногти впились в кожу ладони, я сжала кулаки, но затем заставила себя выдохнуть. Отправилась на кухню, готовить ужин. Меню на неделю висело на холодильнике, придерживаемое магнитом в виде Эйфелевой башни. Я сама купила его в Париже, в наше последнее путешествие. Наверное, магнит должен был навевать на меня приятные воспоминания, когда-то я мечтала о том, что буду гулять по Парижу. Слава эту мою мечту исполнил, но никакой радости в моей душе от этого не родилось.

Слава порой злился на мою безэмоциональность, как он это называл. Возмущался, ругался на меня. Он хотел на каждый свой жест, подарок, преподношение, целый взрыв чувств, бурной радости, наверное, восторгов и визгов. И я изо всех сил пыталась выказывать своё счастье и очарование, ахала и улыбалась, когда он дарил мне цветы или подарки. Старалась себя перебороть, чтобы кинуться мужу на шею и поцеловать в благодарность. Но проблема была в том, что я никогда не знала, какой именно реакции Слава ждёт на свой подарок. И если я не угадывала, он начинал злиться и кричать, обвинять меня в том, что я плохая жена. Выдержка, степенность и благоразумие покидали его в тот момент, когда он переступал порог квартиры. В ту секунду, когда он начинал чувствовать себя хозяином положения, а рядом оказывался кто-то слабее, кто-то зависимый от него.

Чёрт, да. Я боюсь своего мужа. Точнее, того, в кого он порой превращается. В жёсткого, деспотичного человека. И, наверное, от этого самого страха, я и совершаю ошибки. Не угадываю, не могу угодить, вовремя сделать то, что нужно, и его успокоить. Я не учусь на своих ошибках. Это его главное обвинение в мой адрес. Возможно, он прав. Не могу учиться, паникую. И дышать, и существовать, как личность, хотя бы в попытке её сохранить, могу только когда остаюсь одна. И надо мной не довлеет он или его мама.

Ужин был готов вовремя. Перед приходом мужа я обошла всю квартиру и проверила всё ли в порядке. Идеально ли заправлена постель, как развешены полотенца в ванной комнате, достаточно ли взбиты подушки на диване в гостиной. На диван никто никогда не садился, только редкие гости, появляющиеся в нашей квартире, но выглядеть всё должно было идеально. И стол к ужину должен был быть накрыт по всем правилам. С полным набором столовых приборов, с хрустальными бокалами и накрахмаленными льняными салфетками. Слава любил вечером выпить бокал вина или немного коньяка, мне же дома пить не разрешалось. Лишь выходя с мужем в свет, на деловые ужины и мероприятия, на которые его приглашали в сопровождении супруги, мне позволялось выпить бокал шампанского. Для вида, чтобы никто не задавал ненужных вопросов.

– Женщине алкоголь совершенно ни к чему, – говорила Полина Григорьевна каждую новогоднюю ночь, когда под бой курантов мне вручался бокал с соком или минеральной водой. – Ты что, горе какое-то рядом с мужем запиваешь? Может, кому-то и приходится, а тебе в жизни несказанно повезло.

Да уж, мне повезло несказанно. Я о подобном счастье даже не мечтала.

Слава был ужасным педантом. Замечал всё, каждую деталь. В начале нашего брака я долго не могла привыкнуть к его требованиям, похожим на придирки. До начала нашей совместной жизни я понятия не имела, что люди могут быть столь зациклены на деталях. На том, на каком уровне развешены полотенца в ванной, на том, как расставлена обувь в прихожей, в какой последовательности стоят чашки в шкафу. У всего в доме было своё место и свой порядок. И мне пришлось всё это выучить, чтобы не ошибаться. Потому что, если осечки случались, мне предстояло выслушать часовую отповедь о том, что у меня не так уж много в этой жизни обязанностей, чтобы я не справлялась с самыми примитивными.

Но не надо думать, что мой муж ужасный монстр. Слава бывает милым, приветливым, он интересный собеседник, умеет радушно и открыто улыбаться. Он умеет обращаться с женщинами, проникновенно смотреть им в глаза и говорить именно те слова, которые женщины так ждут. Приятности, комплименты, он умеет давать и выполнять свои обещания. В конце концов, он красивый, высокий, импозантный, весьма привлекательный мужчина. Достаточно обеспеченный, способный соблазнить и поразить женское воображение. И ведь все прекрасно понимают, что женщинам, по сути, многого и не нужно. Не нужно миллионов, особняков и яхт, ну разве что единицам, особо прихотливым. А остальные мечтают иметь рядом с собой надёжное мужское плечо. Человека, который будет смотреть на тебя и говорить, что ты ему нужна. Вот когда-то я на это и попалась. Потому что Слава на меня смотрел влюблёнными глазами, и говорил именно то, что я хотела услышать. Что он всегда мечтал встретить такую девушку, как я, что я самая красивая, самая лучшая, и он мечтает на мне жениться. Его речи льстили и поднимали мою самооценку приезжей девушки без особых перспектив, оказавшейся в одиночестве в большом городе. Я почувствовала себя роковой женщиной, настоящей красавицей, Слава дал мне поверить в то, что это я его соблазнила, и ему от меня никуда не деться. Я опомниться не успела, а на моём пальце уже оказалось колечко с бриллиантом, и вот я, в шикарном свадебном платье, ставлю подпись в книге регистрации в загсе. Я перевыполнила свой собственный план, вышла замуж за обеспеченного, самодостаточного мужчину, который влюблён в меня по уши.

– Дорогая, я дома!

Мягко хлопнула, закрываясь, входная дверь, а меня пробрал озноб. От одного только голоса «влюблённого в меня по уши» мужа. Я застыла у накрытого стола, поспешно провела ладонью по фартуку в оборках, надетому на мне. Кто бы знал, как я ненавидела этот фартук! Сама себе напоминала Фрекен Бок. Сразу чувствовала себя глупой, грузной и неинтересной.

Слава появился в коридоре, затем в дверях кухни, а я поспешила натянуть на лицо счастливую улыбку. Сказала:

– Привет.

– Привет. – Кажется, он был в благодушном настроении. Подошёл, наклонился ко мне и благочестиво поцеловал меня в лоб. Любил он такие поцелуи. Заглянул мне в глаза. Секунда, которую необходимо было выдержать, не дрогнув. – Пахнет вкусно, – вроде как похвалил он.

– Отбивные и горошек, – сказала я. – Как ты просил.

– Обожаю отбивные и горошек. – Не знаю, почудился ли мне намёк в его голосе. Мне во всём, в каждом жесте и интонации мужа мерещился намёк, и я всегда была настороже. Это очень, очень мешало жить.

Я суетилась на кухне, подогревала и подавала к столу мясо, пока Слава переодевался, мыл руки и, наконец, появился на кухне. Он сел за стол, а я поторопилась поставить перед ним тарелку с горячим ужином.

– Как прошёл твой день? – спросил он, приступая к еде.

Я села напротив него, с прямой спиной, аккуратно разложила салфетку на коленях, взяла в руки нож и вилку. Делала вид, что ем, хотя, если честно, перед ужином с мужем всегда старалась немного перекусить, потому что в его присутствии, под его, бывало, тяжёлыми взглядами, мне кусок в горло не лез.

– Всё хорошо, – ответила я. – Я оставила пакет с покупками в комнате.

Слава кивнул.

– Я посмотрю после ужина. Что-нибудь ещё случилось?

Я сделала вид, что задумалась, после чего легко пожала плечами.

– Вроде нет. Только с мамой твоей говорила. Она просит завтра помочь ей по хозяйству.

На это Слава ничего не ответил, начал рассказывать про свой день. Хотя, его рассказы не носили никакого определённого характера, никаких конкретных деталей и нюансов про его благородную общественную деятельность он мне никогда не рассказывал. Всё расплывчато, размыто, и, в итоге, все его речи сводились к тому, как его уважают и не могут без него обойтись. Я всегда внимательно слушала, кивала и поддакивала. Это всё, что от меня требовалось.