– Это действительно ужасно, но именно так она и думала. – Вика покраснела. – А он даже ко мне в общагу приезжал, пытался пригласить в ресторан или куда-нибудь еще… Даже рассказывать не хочется. Я из общежития съехала, чтобы он меня не нашел. Но потом он маму бросил, и она встретила достойного человека пенсионного возраста, небедного и верного. Они живут в Крыму, где у ее мужа и домик, и яхта.

– Хеппи-энд, – подытожил Кудеяров.

– И теперь у меня своя однокомнатная квартира и любимая работа….

– Но ведь этого…

Павел не успел договорить, потому что принесли кофе и пирожные.

Павел проводил Вику Горелову до ее дома, донес пакетик с пирожными, простился, потом, возвращаясь в опорный пункт, какое-то время думал о девушке. Вспоминал, как она застенчиво опускает глаза, как появляется румянец на ее щеках под его взглядом… И вдруг понял, что Вика на самом деле очень ловко перевела разговор, увернулась от ответа, когда он спрашивал о том, с кем из обитателей тихой улочки она знакома. Мысль эта сверлила мозг, и отделаться от нее никак не получалось.

«Она – скромна, застенчива, открыта и не умеет ничего скрывать», – убеждал себя Павел, удивляясь тому, что вспоминает об этом снова и снова, словно пытается заставить себя полюбить незнакомую ему еще сутки назад девушку.

В опорном пункте Францев беседовал с мужчиной в светлом льняном костюме. Когда вошел Кудеяров, показал на посетителя и произнес:

– А вот как раз тот самый Леонид Владимирович Уманский. Сам пришел, поговорить с нами.

– Оставь нас одних, – попросил Павел.

Францев вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь, потом слышно было, как щелк-нул замок входной двери. За окном промелькнула фуражка участкового.

– У вас есть что сообщить по факту убийства?

– По факту ничего сообщить не могу, – ответил Уманский, – но бывает так, что разрозненные и не связанные между собой события и факты помогают создать достаточно ясную картину. Дело в том, что врагов у несчастной Карины было больше, чем она сама могла представить. Я не говорю про завистливых женщин, которые считали, что она… Которые считали, что ей все достается слишком легко всем известным способом, которым сами они не могут добиться никаких благ… Я говорю о мужчинах – о тех, у кого есть убеждение, что даже за небольшое противодействие их воле надо жестко наказывать… Жестко или жестоко…

Он говорил, Кудеяров его внимательно разглядывал. Действительно, этому человеку не только на первый взгляд нельзя было дать больше сорока лет: темно-русые волосы, седины не заметно, не худ и не толст – крепкий мужчина среднего или слегка выше среднего роста. Грамотно излагает, уверен в себе.

– В этом городе лишь несколько человек могут позволить себе жестоко наказывать несчастных и слабых, зная, что в ответ ничего не прилетит, – произнес Уманский…

– Эти люди живут с вами на одной улице.

– Не только, есть и другие. Но те менее одиозные. Еще до моего знакомства с Кариной, вернее, перед самым нашим знакомством, у нее были проблемы с Кульком. Простите, с Василием Васильевичем Кульковым. Тот обвинил ее в краже волыны. Пистолета то есть. Незарегистрированное оружие пропало из его автомобиля. А в тот день, кроме Карины, в его «БМВ» никто не садился. Пистолета она не брала – мне она врать бы не стала, но предъява была, а потому надо было отвечать. Защитить ее было некому: вы, Павел Сергеевич, уже перевелись отсюда, а Коля Францев вряд ли бы стал бодаться с Кульком.

– Вы используете некоторые специфические слова… С криминалом сталкивались?

– Сталкивался, разумеется, как и многие, кто пережил девяностые. Но терок у меня с ними не было. Я никому не мешал, да и мне в тот мир глубоко влезать не хотелось. Но я продолжу. И тогда Карина обратилась за помощью к Ашимову. Тот разрулил ситуацию.

– Что-то попросил за услугу?

– Разумеется. Но не сексуальные услуги. Просто она поучаствовала в какой-то финансовой афере. Подробности она мне не рассказала, но там была сложная схема по отъятию средств у какого-то лоха.

– Может, ее убили именно за это?

– Наверняка нет. Да и лет прошло с того времени… Кроме того, претензий от пострадавшего, насколько мне известно, не поступало.

– Что-то еще за ней числится?

– По большому счету, ничего, за что так жестоко наказывают. Она не воровка, не аферистка, в пьяном состоянии ни на кого не бросалась с оскорблениями.

– Но кто из ваших соседей мог иметь на нее зуб, помимо Кулькова или Ашимова?

– Романов обвинял ее в каком-то мелком хищении. Не думаю, что она могла украсть из подсобки его ресторана или из кассы столько средств, чтобы он так взъелся.

– А он взъелся?

– Вроде того. Но это было такое мультипликационное кино, что можно было бы посмеяться, однако Карина и в тот раз очень испугалась. Но я этот вопрос решил. Поговорил с Дмитрием Даниловичем, и вопрос закрыли.

– Вот так запросто?

– Да. Предложил выплатить весь долг за несчастную девушку, но поставил условие, что если это разводка, то тогда он мне будет должен столько, что по гроб жизни не рассчитается. Дима посмеялся и сказал, что не хочет со мной ссориться, а потому прощает Карине должок. Происходило это в моем доме, я позвал Карину, и Романов сказал, что она ничего ему не должна.

– У вас всегда так легко получается убеждать людей?

– Некоторым людям не хотелось бы, чтобы окружающие знали, что они готовы на вранье ради копеечной прибыли.

– Согласен. Редко, но такое случается. Но теперь Погудин. У нее и с ним были… простите за вашу терминологию, терки?

– С ним ничего, но с женой его был конфликт. У жены Погудина с Кариной был совместный бизнес – магазинчик в помещении рынка. Карина была старшим партнером, а Марина, которая тогда еще не была Погудиной, младшим. Муж Карины, теперь уже бывший, работал механиком на сухогрузе. На лесовозе, если быть точным. Возил кругляк в Швецию. Брал с собой туда и контрабандную водку, не в огромных количествах, но и не две или три коробки. А оттуда тащил мешки с залежалым ширпотребом. Вот они здесь и сбывали все это через свой магазинчик. Как водится, партнерши переругались по поводу распределения прибыли. Марина тайно встретилась с Виктором и наврала ему с три короба про подругу: про то, что та ни одного мужика просто так мимо не пропускает, тратит на мужиков и на кабаки вырученные за товар деньги… Виктор избил жену, доверил Марине распродать все побыстрее и укатил навсегда, забыв и про ребенка. Потом Марина, оставшись на магазине одна, сообщила ему, что есть долг по аренде магазина, что прорвало трубу и товар погиб… Виктор приехал разбираться, а бывшая компаньонка Карины выставила против него ментов – подчиненных Погудина. На разборку притащили и Карину. И она сказала, что пусть подруга сама разбирается со своими любовниками. Погудин с Мариной тогда расстался, но как потом выяснилось, не навсегда. Однако Марина пообещала на той встрече, что Карине не жить… При случайных встречах на улицах или в магазине обе делали вид, будто незнакомы. Однажды сосед Куравин пригласил нас на свой юбилей. Погудины тоже были приглашены, но Марина вскоре в гневе ушла… Одна, без мужа.

– Это когда вы поразили изысканное общество исполнением танго?

– Все-то вам известно, гражданин следователь.

– Работа такая. Значит, по соседям на одной стороне улицы мы прошлись. Пока нет ничего такого, за что можно убивать. А теперь пересекаем улочку, проходим сквозь туи и подходим к калитке дома номер один. Друян Михал Борисович. Я ведь его помню хорошо. Очень непростой человек.

– Более чем. Был, пожалуй, самым опасным преступником городка. Верил в свою безнаказанность. Сами подумайте, как в разоренном послеперестроечном нищем городке мэр сделал себе состояние в несколько миллионов долларов? При этом оставаясь уважаемым руководителем. К тому же жена много лет директорствовала в местной школе, говорила правильные слова в напутствие выпускникам. Карину она ненавидела люто.

– За что?

– За то, что ее немолодой и уважаемый всеми муж воспылал страстью к девчонке. Пригласил как-то школьницу из выпускного класса – одноклассницу собственной дочери, между прочим, – покататься. Завез в загородный домик своего друга-адвоката, напоил и изнасиловал. Обещал устроить ей модельную карьеру, победу в конкурсе красоты – сначала в школьном, потом в городском, всероссийском…

– Это правда – про изнасилование?

– Карина мне не врала. Сказала, что муж не был первым, только Виктор по собственной неопытности не понял этого. А потом, когда уже родился ребенок, стал догадываться. Потому унижал, бил, сам изменял направо и налево… Как всякий человек, бьющий женщину, Виктор трус невероятный.

– То есть отец Артема Сорокина – Михаил Борисович Друян? И Лидия Степановна об этом знала?

– Сначала не могла подумать даже, потом начала догадываться, а потом уж Михаил Борисович ей об этом сам заявил. Сказал, что надо бы сохранить фамилию, продолжить род, а у него как раз сынок подрастает. Перепишет на него все свое имущество. А дочка Юля пускай со своего фашиста получает. Дочь вышла замуж за немца против его воли, и, насколько мне известно, с того времени он знать ее не хотел.

– Но раз он так решил, то он как-то помогал Карине?

– Насколько мне известно, нет. Долгие годы он не замечал ее вовсе. А потом пришел и сообщил о своем решении. Попросил подумать над тем, чтобы она дала согласие на изменение отцовства. С Виктором обещал сам поговорить, а тот не отказался бы в любом случае, чтобы не выплачивать алименты, которые он и так не платил. Друян собирался сделать ДНК-тест. Уходя, оставил пачку стодолларовых банкнот.

– И что Карина?

– Она готова была согласиться. Пришла ко мне советоваться. Я сказал, раз тест покажет, что настоящий отец Друян, то не стоит возражать, потому что Виктор – не отец и не мужик, ему сын и не нужен. И сразу после этого разговора, через день, кажется, Михаил Борисович умер в своем доме во время осложненного гипертонического криза – принял не те таблетки. То есть не для снижения артериального давления, а наоборот, для повышения.

– Так, возможно…

– Лидии Степановны в тот момент дома не было. Она вернулась из гостей и обнаружила мертвого мужа. И потом, кто может подумать такое про заслуженного учителя Российской Федерации, которая с мужем прожила без малого почти четыре десятка лет.

– И что дальше?

– Десять тысяч долларов Карина истратила сразу. Выкупила у свекра и свекрови принадлежащую им квартиру, в которой проживала вместе с сыном.

– Хватило?

– Нет, конечно. Я добавил немного. Правда, свекор со свекровью торговались так, словно продают апартаменты с видом на Лигурийское море.

– Я спросил, что дальше, имея в виду Лидию Степановну.

– Конечно, она убивалась. Рыдала над гробом. А потом стала вести затворнический образ жизни. Куравин тут заявил недавно, что вдова просила его помочь продать этот дом, так как она собирается перебраться в Германию к дочери.

– Кстати, о Куравине. Не тот ли это адвокат, в загородный домик которого Друян привез красавицу школьницу?

– Тот самый. Тогда в том доме его не было, но, как мне кажется, Михаил Борисович ничего не скрывал от друга. Так что адвокат здоровался с Кариной всегда со всепонимающей улыбкой на устах. Но в момент убийства Сорокиной, как вам известно, Куравин отсутствовал. Да и зачем ему убивать девушку?

– Следующий дом принадлежит отцу Петру. Но вряд ли священнослужитель пойдет на такое злодейство. Нет причин, да и вера не позволяет. Заповеди.

– Я тоже так думаю. Однако… Дело в том, что он больше всех знал про тайны Карины. Она ходила к нему исповедоваться постоянно. По поводу и без повода. Мне она открылась как-то, что отец Петр очень сочувствует ей, плачет вместе с ней, дает советы. Гладит руки, успокаивает, а однажды его затрясло от страсти. Он сам так испугался этого, отскочил в сторону, стал махать руками и орал на нее: «Изыди, сатана!» – и все такое прочее. Это было более полугода назад. После этого она не ходила ни причащаться, ни исповедоваться. Или отец Петр отказывал ей в этом, или сама не хотела его видеть.

– Разве может слуга Божий отказать страждущему?

– Не знаю, но ей он говорил, чтобы она очистилась телесно сначала.

– Какова причина этому, по вашему мнению?

– Страсть, как мне кажется. И страх, что он сам не боится Бога, раз мечтает о грешном. Отец Петр женат, но с женой не живет. Жена его – девственница. Простите за такие подробности, но это видно невооруженным взглядом. Она собиралась стать монашкой, но отец Петр непостижимым образом отговорил и с непонятной для себя целью. Очевидно, сказал ей, что можно служить Богу и в миру, помогать больным и страждущим и оставаться при этом целомудренной. Не знаю точно, это только мое предположение. Как и то, что наш батюшка тоже не познал женщины. Он хороший и чистый паренек, и жена у него прекрасная девушка, но им надо объяснить слова Господа: «Плодитесь и размножайтесь».

– Следующий дом ваш, Леонид Владимирович.

– А позади него только лес, склон «горы ветров», болотце, река. Я часто смотрю на лес из окон второго этажа и каждый раз понимаю, что в лесу этом больше смысла и цели, чем во всем человеческом обществе. То, что я испытывал к Карине, скорее всего, страсть, на которую я прежде не был способен. Но почему-то она вызвала именно страсть и не только у меня. Вы же были знакомы с ней?

– Был, конечно, но не общался.

– Значит, вам повезло. А я с первого раза, как увидел ее… Иду по улице, вижу, идет передо мной очень стройная девушка, с густыми волосами, высокая, гордая… Думаю про себя, а ведь кто-то спит с ней. И вижу, как подходит к ней парень с золотой цепью на шее, что-то выговаривает, а потом бьет с размаху…

– Я знаю эту историю. Вы защитили честь дамы и повели ее в китайский ресторан Володи Хегая, а потом к себе домой.

– Догадываюсь, кто вас просветил. Алена тоже бывала у меня дома, и достаточно часто.

– Одна?

– Не в этом смысле. Карина иногда приходила вместе с ней. Потом Алена стала приходить ко мне со своим любовником и оставаться в комнате для гостей. Эта парочка приходила порой, даже когда Карины у меня не было. Просто им негде было встречаться.

– Кто с ней приходил?

– Не моя тайна. Хотя вам и так скоро кто-нибудь расскажет. Так что дождитесь.

– Алена говорила, что Карина была в вас влюблена.

– Думаю, что так и есть, то есть так было. Причем она боялась этой любви, то есть боялась, что я обману ее и брошу… Я даже однажды предложил ей пожениться, но потом, правда, испугался, подумав, вдруг она согласится.

– Чего испугались?

– Не знаю. Скорее всего, понял, что не люб-лю ее так, как должно, как она этого заслуживает. Что потом буду тяготиться браком.

– Но встречались с ней охотно… Ссор между вами не было?

Уманский покачал головой.

– Серьезных не было. Но в любом случае я виноват перед Кариной, что не смог сделать ее счастливой. И лучшей памятью ей будет, если я позабочусь о ее сыне.

– У него же есть бабушка.

– Есть, но бабушка его не любит, очевидно, зная от дочери, чей это ребенок на самом деле и как был зачат этот мальчик. Она брала его на лето с условием, что Карина заплатит за его проживание, за питание, за доставленные неудобства. Да и у Артема нет теплого чувства к бабушке: ребенок ведь чувствует, как к нему относятся. Мальчик бывал у меня часто, приходил с матерью или просто так. Мне нравилось с ним общаться, мы ездили в магазины, покупали кроссовки, шиповки, всякие спортивные принадлежности. У него определенные спортивные способности. В четырнадцать лет парень на восьмисотке выбегает из двух минут – очень неплохой результат, если учесть, что в Ветрогорске нет квалифицированных тренеров по легкой атлетике. Сам Артем хочет заниматься и даже просил Карину отправить его в спортинтернат. Но она не захотела с ним расставаться. Теперь я помогу ему туда попасть, просто обязан это сделать. Оформлю опекунство: с бабушкой договориться будет несложно.

– За деньги?

– А хоть бы и так. Пусть парень занимается тем, что любит, а я уж помогу в остальном.

– Мы отвлеклись, а ведь я спрашивал вас, Леонид Владимирович, ссорились ли вы с Кариной?

– Так я уже ответил. Ссорились. По мелочам. Она могла обидеться за неосторожно сказанное мною слово… Ну и я, разумеется, тоже иногда терял терпение. Однажды жду, жду ее. Не приходит. Полчаса жду, час. Набрал номер. Сбросила. Позвонил еще. На этот раз ответила, что очень занята. А на фоне слышу, как гремит музыка – шансон примитивный. Понял, где она, отправился туда…

– Где она находилась?

– В кафе на рынке. Сидела и пила пиво с армянином, который на Ашимова работает. Подошел к ним и сказал, что она может сидеть здесь и заниматься своими делами хоть всю жизнь, но и меня в ее жизни не будет… Карина обиделась, разумеется.

– И после этого она к вам больше не приходила?

– Да. Я звонил, чтобы извиниться, но…

Уманский замолчал. Кудеяров молчал тоже, не зная, о чем еще говорить, похоже, что единственный… Даже не единственный, а основной подозреваемый уплывает от него. Но взамен он получил сразу несколько других.

– Знать бы, к кому она шла вчера… – произнес вслух Павел.

– Ко мне. Позвонила и предупредила, чтобы я ждал ее, потому что она хочет сообщить мне нечто очень важное.

– То же самое она сказала Алене Сорокиной.

– Не знаю, но у меня с Аленой нет общих дел. Это совпадение просто. Важно другое – что мы с Кариной уже месяца полтора не встречались. То есть виделись случайно, но она всегда разворачивалась и быстро уходила, словно боялась…

– А было почему?

– Я тут же, чтобы не бежать следом, набирал ее номер, видел, как она смотрит на контакт вызывающего и сбрасывает вызов. Когда же она наконец отозвалась однажды, то сказала, что не хочет мешать моему счастью.

– Что это означало?

Уманский пожал плечами:

– Не хочу гадать. Она зачастую делала неверные выводы, особенно когда ей кто-то наговорит всякой ерунды.

– Кто и какой ерунды?

– Не знаю. Но, вероятно, могли сообщить, что ее подруга Алена приходила ко мне одна поздно вечером.

– Это правда?