В пересчёте на человеческий возраст Анье было около пятнадцати лет. При всех её знаниях, она всё еще обладала душой наивной девочки. Теперь её простодушное поведение стало мне более понятным.

Тем временем, Анья продолжала рассказ:

– Жестокие враги, возможно, несколько ожесточили нас самих. Поэтому солнечные эльфы никому не доверяют и рьяно защищают свои границы. У нас и так отняли слишком многое. Но несправедливо называть нас кровожадными и вероломными! Мы защищаем то, что нам дорого, но не начинали войны!

Я внимательно выслушал рассказ Аньи, но сочувствием к солнечным эльфам не проникся. Все эти стремления к миру, нежелание сражаться и вечные отступления вызвали у меня лишь презрение. После того, что я слышал о солнечных эльфах, я ожидал куда более впечатляющих историй.

Анья, неправильно истолковав моё молчание, воскликнула:

– Ты мне не веришь? Меркопт, солнечные эльфы – создания Света! Магия Света – это наша сущность! Мы просто не способны творить зло!

– Я тебе верю. Кому, как не солнечному эльфу, знать правду об Онрилл-Этиле.

– Тогда почему у тебя было такое странное выражение лица?

– Просто такие солнечные эльфы, какими их описала мне ты, выглядят слабаками.

Анья захлопала глазами и внезапно рассмеялась.

– Понятно, – отсмеявшись, произнесла она. – Как забавно! Я стараюсь как можно лучше описать все достоинства моего народа, но для тебя их миролюбие и благородство – это слабость. Ты совсем иначе смотришь на мир. Во всём хорошем видишь слабость.

– А разве это не так? Их принципы мешают их выживанию. Рассуждения о морали и благородстве не помогут им защитить дом. Любой здравомыслящий правитель давно бы отказался от этих глупостей ради спасения народа.

– Меркопт, ты не прав! Тогда мы ничем не отличались бы от людей.

– Тогда вы, возможно, действительно бы правили миром.

– Мы бы залили его кровью, превратив в Меканну. Мёртвую пустыню, как ты её называешь. Знаешь, как появилась эта гиблая земля, по которой мы сейчас путешествуем? Она – результат нашего первого сражения с катаронцами, единственного выигранного нами сражения. Вот каким мы бы правили миром, поступай солнечные эльфы так, как считаешь правильным ты.

Ну и что, Фальция выглядит почти так же. Однако, я понял, что этот спор никуда не приведёт, и сменил тему:

– Если вам подвластна такая мощь, как же вас захватили в плен?

Анья поникла.

– Вдали от онриллов мы слабеем.

– Ваша магия зависит от деревьев? Что за боги наделили вас такой странной силой?

– Мы не поклоняемся богам. Наша сила – целиком наша заслуга. И отвечаем за последствия её применения тоже только мы.

Я не мог в это поверить. Просто не мог! Каждому народу помогают высшие силы: боги, полубоги, демоны, духи. Моя способность контролировать тёмные потоки целиком зависит от воли Слепого Жнеца. А тут – такая независимость!

– То есть, ни катаронские Сёстры, ни духи лесных эльфов вам не покровительствуют?

Анья покачала головой.

– А Хранители Светил?

Эльфийка фыркнула:

– Они всего лишь люди, хоть и довольно могущественные.

– Но… кто же вас создал?

– Наши предки сами связали души с онриллами, и это сделало их сильнее. Свои знания и способности они передали потомкам.

Я надолго замолчал. Если солнечным эльфам под силу такое, отчего же они пядь за пядью уступали землю катаронцам? Неужели правда из-за этих странных принципов и боязни сотворить ещё одну Мёртвую Пустыню? Позже я узнал, что онриллы, дающие солнечным эльфам силу, делали их уязвимыми. Если погибал эльф – умирало и связанное с ним дерево, и наоборот. Солдаты Катарона быстро поняли суть этой связи, и белоствольные деревья запылали по всей линии фронта. Катаронцы не думали ни о благородстве, ни о красоте. Не поддавались слабостям. Потому и побеждали.

Были у нас и менее напряжённые разговоры. Однажды мне пришла в голову идея, как удивить и порадовать Анью. Я знал, где хранились отнятые у пленников вещи. Всё ценное, конечно, забрали наши лидеры, но остальное мог взять любой некромант. Эльфийские сумки, расшитые золотой нитью, резко выделялись среди людских котомок. Взяв несколько, я принёс их в свой фургон и вручил Анье.

Она удивилась. Потянула было за тесёмку, но сразу отдёрнула руку.

– Это вещи моих друзей, – пробормотала она. – Зачем ты их принёс?

– Хотел сделать тебе приятное. Думал, ты найдёшь здесь что-нибудь милое сердцу.

Идея с эльфийскими вещами уже перестала казаться мне замечательной. Я привык думать об остальных солнечных эльфах как о безликих пленниках, но для Аньи-то они были не чужими. И мой подарок, вопреки желанию, вызвал у неё тоску.

Как я понял, лишь из вежливости Анья улыбнулась и взяла сумки. Развязала тесёмки и начала перебирать вещи. Сначала механически, но потом, похоже, увлеклась. Она покрутила в руках белый простенький гребень и с благоговением произнесла:

– Он из онрилла.

Гребень Анья отложила в сторону. Затем туда же положила приглянувшуюся ей книгу, белый шерстяной плащ. С интересом пощупав маленький мешочек и понюхав его содержимое, Анья улыбнулась уже искренне.

– Меркопт, пожалуйста, принеси горячей воды.

Я выполнил её просьбу и уже через десять минут вернулся с чайником кипятка. Анья высыпала полмешочка в воду, и по фургону распространился приятный аромат.

– Что это такое?

– Травяной чай.

Я с волнением вдыхал новый для меня запах. Чай, подаваемый в Фальции, не шёл ни в какое сравнение с этим букетом ароматов. На лице Аньи застыло мечтательное выражение, взгляд её устремился вдаль, сквозь стены мрачного фургона.

– Словно я вернулась домой. Мне кажется, я уже вечность здесь в заключении.

Она вновь посмотрела на эльфийские вещи, и глаза её наполнились печалью.

– Как они там, Меркопт?

Мне следовало предвидеть, по какому руслу пойдёт разговор. Анья смотрела на меня с мольбой, а я молчал, боясь ранить её правдой.

– Пусти меня к ним. Я бы хотела их увидеть, поговорить.

– Не стоит этого делать.

– Но можно?

– Я тебе не позволю.

– Пожалуйста, Меркопт.

– Даже не уговаривай.

Анья поникла. Молча, она разлила по кружкам чай и вручила одну из них мне. Чувствуя необходимость объясниться, я произнёс:

– Это для твоего же блага.

– Скажи мне, что с ними.

Я вздохнул.

– Ты и сама должна догадываться.

– Я хочу услышать от тебя.

– Некоторые умерли. Остальные на грани безумия от отчаяния.

Анья снова обратилась ко мне с мольбой:

– Позволь мне увидеться с ними. Пожалуйста, Меркопт.

– Это принесёт тебе только страдания. Я этого не хочу.

– Меркопт…

– Я и так истязаю тебя каждый день! Не заставляй меня причинять тебе ещё больше боли!

Она захлопала глазами и покорно кивнула.

– Хорошо. Больше не буду.

Я пригубил чай, проникшись его необыкновенным, освежающим вкусом. Анья пила, робко поглядывая на меня.

– Я не разговаривала тут ни с кем, кроме тебя и твоего вампира. Боюсь, я скоро забуду, как выглядят солнечные эльфы. Это сводит меня с ума.

Я напрягся.

– Вайрис разговаривал с тобой? О чём?

Анья пожала плечами:

– Он изо всех сил старался выглядеть дружелюбным. Вёл себя вежливо и ласково, совсем не так, как ты вначале. Поэтому я была рада его видеть. Вампир расспрашивал меня о солнечных эльфах, чем они отличаются от лесных, каковы особенности нашей магии. Онриллы его очень заинтересовали. Почему, кстати, он больше не приходит?

– Мы поссорились. Он не причинял тебе вреда?

– Нет.

– Хорошо.

Меня беспокоило любопытство Вайриса. Стоило ожидать, что он не удержится порасспрашивать Анью.

– Сюда в фургон он не приходил?

– Нет.

В молчании я допил чай. Анья крутила в руках давно пустую чашку.

– Он опасен? – тихо спросила Анья.

– Очень. Как и любой вампир.

– Разве? Мне он показался хорошим.

Её слова меня удивили.

– Ты никогда не сталкивалась с вампирами?

– Как? – рассмеялась она. – Откуда им взяться в Онрилл-Этиле? В детских сказках вампиры иногда упоминались, но очень редко.

Тьма и Бездна, она совсем не знала зла! И внезапно оказалась вырвана тёмными силами из своего волшебного леса, брошена в пучину ужаса и боли, но не потеряла веру в лучшее и продолжала улыбаться! Мне это казалось немыслимым.

– Вампиры лишены души. Им чужды человеческие чувства. Если Вайрис был с тобой добр, то только потому, что видел в этом какую-то выгоду. Вижу, ты мне не веришь. Но, прошу тебя, Анья, если однажды вампир станет убеждать тебя довериться ему – ни в коем случае не делай этого!

Думаю, она не восприняла мои слова всерьёз. Такова была её натура, слишком наивная для реального мира.

Весь следующий день мы говорили о Фальции. Анья засыпала меня вопросами, а когда я отвечал, ахала, ужасалась и отказывалась верить каждому новому открывшемуся ей факту. Она не понимала, как можно не любить родителей, почему фалийцы добровольно идут на смерть и отдают детей жрецам. Когда я рассказывал про обучение при храме, Анья заплакала.

– Это всё неправильно, это ужасно неправильно! Так всё исказить, так всё вывернуть! Меркопт, как вы можете так жить?

Я растерялся. Таких вопросов у меня просто не возникало.

– Мы всегда так жили. Обычаи передаются из поколения в поколение, законы проверены временем. Будь это неправильно, мы бы вымерли.

Анья только громче разрыдалась. А я сидел в замешательстве и думал. Конечно, я знал, как устроены семьи и общество в Катароне, или Анур-Этиле, или Рунии. Частично от пленников, кое-что от поступивших на службу в Тёмную Цитадель перебежчиков. Но их общественный уклад с любовью во главе угла казался мне таким противоестественным. Мне и в голову не приходило рассматривать его как альтернативный. Ведь любовь, ласка, нежность – это слабости. А сейчас меня впервые кольнуло сомнение, и я позволил себе задуматься: а что, если такой жизненный путь лучше и правильней? Что, если я, все эти годы вытравляя из души сострадание, борясь с мягкостью характера, запрещая себе привязываться к другим, ошибался? Я почувствовал обиду, необъяснимую и горькую. Словно меня в далёком детстве лишили чего-то важного, а я только сейчас это заподозрил.

Мне нужно было отвлечься и разобраться в себе. Я покинул рыдающую Анью и отправился искать Эриса – некроманта, который привёл последнюю партию пленников.

Зачем, спросите вы? Я хотел почувствовать себя прежним, насладиться чужой болью, окунуться в чужие страдания. Мне нужен был подопытный, которого я смогу мучить, испытывая эйфорию от переполняющих его чувств.

Эрис, казалось, удивился моему визиту.

– А что с эльфийкой? – без всякого приветствия выдал он. – Откинулась?

Эрис родился не в Фальции, он пришёл из Катарона. В тот момент я смотрел на него и думал: если у нас всё настолько ужасно и неправильно, почему этот человек так быстро освоился здесь? Эрис отличался чрезмерной жестокостью и не страдал угрызениями совести. В Катароне он был разбойником, а в Фальцию сбежал от правосудия. И стал уважаемым некромантом.

– Ревёт без умолку. Слышать уже не могу её вой. Дай мне кого-нибудь другого, боюсь, эльфийку я почти замучил. А у меня на неё ещё много планов.

– Понятно. Но порадовать мне тебя нечем, моих человечков всех разобрали. Остался старикан один, такой древний, что удивляюсь, как он вообще до лагеря дошёл. Того и гляди, помрёт, но это всё, что есть.

– Сойдёт, – тут я понял, что пытать старика мне негде – не к Анье же его вести. – Где ты его держишь?

Эрис махнул рукой.

– Вон в той повозке.

– Можно, я воспользуюсь ею? Не хочу тащить его к эльфийке, она тогда и за ночь не заткнётся.

– Так отправил бы её в стадо эльфов, там не все ещё передохли.

– Это тоже не улучшит её самочувствия.

Эрис заржал.

– Ладно, Жнец с тобой. Иди, развлекайся.

Я поклонился, хотя Эрис этого даже не заметил. Мне повезло, что Эрис не столь трепетно относится к своему имуществу, как коренные фалийцы. Совсем непохожий на нас, но так хорошо прижившийся в Фальции. Я чувствовал, что это важно обдумать. Но позже. Сейчас меня ждёт экзекуция.

Старик хмуро глядел на меня из-под кустистых бровей. Он и в самом деле оказался дряхлым. Мне не терпелось приступить к делу, и я без лишних слов связал его заклинанием, заткнул рот и распял над полом. В нём всё ещё жил страх смерти, я видел это в его глазах. Люди редко смиряются со своей судьбой, даже в преклонном возрасте.

Я применял годами отточенные комбинации, перебирал и тянул болевые струны. Человек, выпучив выцветшие глаза, содрогался от моих манипуляций. Потоки магии насыщались энергией, вызванной страданием, отчаянием и ужасом старика. А я не чувствовал ничего, кроме отвращения.

Я настойчиво дёргал за нити, пытаясь вызвать хоть тень былого наслаждения. Напрасно. Потоки искрились и переливались от наплыва эмоциональной энергии, но это не доставляло мне удовольствия. Я упорствовал, наступая всё яростнее, совершая всё более опасные манипуляции. Потоки пронзил мощный взрывной импульс, и прилив энергии резко прекратился. Человек умер.

Я ещё несколько минут в замешательстве смотрел на бездыханное тело. Что со мной произошло? Это же не Анья, я терзал другого человека! Почему его страдания не принесли мне желанного наслаждения?

Ответов не было. Я вышел наружу и сообщил Эрису о смерти пленника. Тот лишь усмехнулся:

– Давно пора. Скажу оркам, пусть устроят праздничный ужин.

В смятении я бродил по лагерю, пытаясь унять сумбур в мыслях. Лишь вечером, когда отряд тронулся в путь, я вернулся в свой фургон.

Анья лежала в постели, но, когда я вошёл, открыла глаза. Я сел рядом с ней.

– Ты сам не свой, – промолвила она.

– Я убил человека. Замучил, как мучил тебя.

Анья молчала. Я испугался, казалось, ещё немного, и она снова расплачется.

– Не понимаю, что со мной происходит. Это не принесло мне удовольствия, как обычно. Всё происходило не так, как с тобой, но мне было противно пытать его. Я совсем запутался.

– Тебе правда нравилось мучить других? – тихо спросила Анья.

– Да. Но теперь я не уверен.

– Это же ужасно, Меркопт. Разве можно наслаждаться чужими страданиями? Это неправильно, это противоестественно!

– Но почему? Мы живём так веками, как же это может быть неправильным? Будь это противоестественным, Фальция бы вымерла. Разве не так?

– Вас с детства превращают в чудовищ. Вы считаете свою жизнь нормальной только потому, что не знаете другой.

– Как это не знаем? Все сведения мы получаем от пленников.

– С детства? Неужели вы и допрос иноземных пленников поручаете детям?

– Нет, но причём тут…

Я замолчал, ошеломлённый внезапной догадкой. Детям и молодым некромантам дают для опытов только фалийцев. И это логично – кто доверит ценных пленников дилетанту? Но верно и другое: мировоззрение формируется именно в детстве, и детей тщательно ограждают от возможных сомнений. Когда в руки некроманта попадает первый иноземный пленник, своими рассуждениями о любви и человеколюбии он вызывает лишь презрение.

Устоявшийся взгляд на жизнь очень трудно поменять.

Я прокручивал перед мысленным взором свою жизнь, но теперь видел её совсем под другим углом. Я правда мог жить иначе? Не скрывать любовь к животным, доверять людям, заводить друзей, любить женщин, может, даже завести семью? Всего лишь нужно было прислушаться к словам первого пытаемого мною катаронца, а не смеяться над его наивностью. И бежать из Фальции, бежать без оглядки, к лучшей жизни, где не нужно убивать и предавать, чтобы выжить.

– Неужели я все эти годы ошибался, – прошептал я.

Анья, не сводившая с меня глаз, вдруг села и крепко обняла меня. Можете себе представить – это был первый раз, когда меня обнимали. И я заплакал. Горько, искренне, поняв, что слёзы – нормальное проявление эмоций, а не слабость.

– Анья, – заговорил я, захлёбываясь рыданиями. – У меня был котёнок. Я никому об этом не рассказывал и запретил себе даже вспоминать о том случае. Мне удалось незаметно унести котёнка с занятия и спрятать у себя в келье. Я таскал ему еду, играл с ним. Он с радостью встречал меня, когда я приходил с занятий, и мурлыкал, лёжа на моих коленях. Я едва сохранял самообладание после кровавых уроков, а котёнок помогал мне успокоиться. Я гладил его, радуясь, что хотя бы его жизнь мне удалось спасти. Это продолжалось неделю. Вернувшись однажды, я застал в своей келье другого ученика. Не знаю, зачем он туда пробрался, да и неважно. Всё, что я увидел – это моего окровавленного маленького друга. Дальше я почти ничего не помню. Очнулся я в слезах, баюкая на руках котёнка среди внутренностей живодёра. До слуха моего донеслось хриплое мурлыканье, и я содрогнулся. Сложно было поверить, но котёнок ещё цеплялся за жизнь. Но радость быстро сменилась отчаянием. Если бы только я мог его спасти! Жизнь бы отдал! Но я не знал, как исцелять, я ведь ещё почти ничего не умел. И я принял страшное, серьёзное решение – прекратить страдания моего единственного друга.

Я перевёл дух и продолжил:

– Больше я не позволял себе ни к кому привязываться, а о том случае старался не вспоминать. Но сейчас я понимаю, что история с котёнком повлияла на всю мою жизнь. Я подавлял чувства, но не мог убить их. Мне нужна была замена, и ею стали страдания жертв. Эйфория от наплыва чужих эмоций позволяла мне чувствовать себя живым.

Анья прижалась ко мне ещё крепче.

– Я верила, – зашептала она. – Я знала, на самом деле, ты хороший. Как я счастлива, что встретила тебя!

Я обдумывал всё случившееся за последний день и вдруг вспомнил про Эриса. Как же он принял жизнь в Фальции, если его воспитывали с иными ценностями?

– А как же другие некроманты? – спросил я. – Особенно иноземные. Они все заблуждаются?

– Конечно! В глубине души все люди добрые. Просто некоторые глубже погрязли во зле. Боюсь, многих уже не направить на истинный путь.

– У нас есть некроманты из Катарона. И они с удовольствием служат в Тёмной Цитадели.

– Быть может, их жизнь сложилась ещё хуже, чем у тебя. Ты ведь не можешь этого знать? Я думаю, катаронцы глубоко несчастные люди. Ведь счастливые люди не начинают войн. Если они жестоки, то только потому, что жестоко обходились с ними.

Тогда я удовлетворился таким объяснением. Однако позже я многое переосмыслил и пришёл к выводу, что склонность ко злу закладывается в человека при рождении. Не зависимо от воспитания, для кого-то жизнь в Фальции идеально подходит, для кого-то – нет. Кто-то из таких не склонных ко злу, попав в Тёмную Цитадель, ломается, кто-то, как я, приспосабливается, извращая душу. Но изменить свою сущность человек не может.

От разрушительных мыслей меня спасала Анья. В ту ночь она задремала, приникнув к моему плечу. Я засыпал с лёгким сердцем, слушая её ровное дыхание и согретый её доверием. Её невинные объятия отгоняли мою тьму. А утром, когда пришло время «нашего испытания», я понял, что больше не в силах причинять боль Анье.

Я ожидал, что Анья, как обычно, начнёт спорить, и уже приготовился отбиваться от её доводов. Но она долго и внимательно смотрела мне в глаза, а потом подошла и крепко обняла.

– Меркопт, я люблю тебя.

А я стоял ошеломлённый, вдыхая запах её волос, и размышлял: разве я достоин любви самого доброго и прекрасного создания Авильстона? Я, жестокое, извращённое чудовище?

– А ты, Меркопт? Ты любишь меня?

Я ответил, не задумываясь:

– Больше жизни.

Анья улыбнулась.

– Значит, мы вместе преодолеем любые трудности.

Меня воодушевляла её уверенность, но только сейчас я позволил себе задуматься: а что же ждёт нас дальше? Раньше я просто плыл по течению, поступал, как приказывали, и не думал о будущем – ведь оно было предопределено. Теперь всё изменилось. Я не позволю отвезти Анью в Тёмную Цитадель.

– Я спасу тебя. Жизнь отдам, но спасу.

– Нет. Мы вместе спасёмся. Я не хочу жить без тебя.

Это было бы прекрасно. Слишком прекрасно, чтобы в это верить.

– Анья, я устрою тебе побег. Ты вернёшься в Онрилл-Этил и заживёшь, как раньше.

– Так спасайся вместе со мной!

– Некроманта не примут ни в одном государстве. А Фальция… Даже, если мою вину не докажут, жить как раньше я уже не смогу.

– Не надо жертвовать собой! Солнечные эльфы тебя примут, как только узнают получше. Мы сбежим вместе, Меркопт!

– Солнечные эльфы ненавидят людей.

– Это не так! Они ненавидят зло. А в тебе зла больше не осталось. Меркопт, пойми! Солнечные эльфы не такие, как фалийцы, они следуют путём Света! А Свет с радостью принимает всех, кто раскаивается в своих злодеяниях. В Онрилл-Этиле мы будем счастливы. Вместе.