Поскольку Шарлотта была единственной представительницей семейства, получившей приличное образование, взять на себя почин надлежало именно ей. И она, не колеблясь, последовала зову Долга, немедленно дав объявление в одну из местных газет, и вскоре получила пару дельных предложений занять место гувернантки при детях из весьма респектабельных семейств.

Шарлотта все еще была занята неотступными мыслями, беспрестанно вращающимися вокруг единой наболевшей проблемы: на каком из полученных предложений более разумно остановить свой выбор, когда однажды ясным летним утром Табби с торжественным видом вручила ей белоснежный почтовый конверт стандартных размеров:

– Вам письмо. Прибыло с утренней почтой.

– Спасибо, Табби. Можешь идти, – ответила Шарлотта, внимательно воззрившись на конверт, надписанный ровным, изящным женским почерком. «Должно быть, очередное приглашение на место гувернантки», – подумала она с невыразимой тоскою в сердце. Непривычный взору почерк и в самом деле сильно огорчил Шарлотту, ибо она, быть может, даже не желая признаться в том самой себе, в тайне мечтала получить милое душе послание от Эллен или Мэри.

Пасторская дочь принялась равнодушно распечатывать только что доставленный конверт. Благополучно вскрыв письмо и первым делом глянув на последнюю строчку, сообщающую адресату имя отправителя, она тотчас просияла: то было послание от Маргарет Вулер – главы роухедской школы.

Официальная часть письма Маргарет Вулер содержала полупредложение-полупросьбу к старшей мисс Бронте занять место помощницы учительницы в своем пансионе. Мисс Вулер выражала искреннюю готовность назначить своей бывшей подопечной самое щедрое жалование, какое только позволял оговоренный выше пост. Кроме того, глава роухедской школы изъявила желание видеть в качестве воспитанницы пансиона одну из младших сестер Шарлотты. Маргарет Вулер весьма красноречиво убеждала Шарлотту Бронте, что руководительницы пансиона с радостью возьмут на себя обучение, к примеру, средней мисс Бронте – услуга, которая для качественного успеха в дальнейшей трудовой деятельности последней может оказаться неоценимой – в счет части жалованья старшей сестры.

Ознакомившись с содержанием послания мисс Вулер, Шарлотта торопливо сложила письмо в конверт и тотчас направилась в кабинет отца. Подобные неожиданные вторжения в священную обитель преподобного Патрика Бронте отнюдь не входили в планы сего достопочтенного господина; разумеется, Шарлотте это было известно достаточно хорошо.

В другое время девушка не посмела бы беспокоить достопочтенного Патрика Бронте, явившись к нему без приглашения. Но сложившаяся ситуация вынудила мисс Бронте действовать быстро и решительно. Далее последовал довольно продолжительный диалог между отцом и дочерью, проходивший за закрытыми дверями, после чего юная барышня незаметно выскользнула из кабинета и, без дальнейших проволочек, вернулась к исполнению своих обычных повседневных обязанностей.

На другой день, когда все семейство собралось за традиционным утренним чаепитием, достопочтенный Патрик Бронте, неторопливо отхлебнув внушительный глоток из своей чашки и блаженно прикрыв глаза – невольная дань безмолвного восхищения, казалось бы, самым что ни на есть заурядным земным наслаждением, – вдруг с неожиданной деловитостью обратился к сыну:

– А что, дорогой Патрик Брэнуэлл, не пора ли тебе наконец заняться чем-нибудь путным?

– Я готов, отец, – невозмутимо ответил юноша. – Весь вопрос лишь в том, что именно вы собираетесь мне предложить.

– Что ж. В таком случае, как насчет того, чтобы заняться рисованием?

– Мне нравится эта идея. Но ведь наставник, которого вы нанимали несколько лет назад, уже давно отказался от своих визитов к нам.

– Сейчас речь не об этом, Брэнуэлл, – заметил мистер Бронте серьезно. – Тот почтенный джентльмен, которого ты только что упомянул, предоставил мне самый лестный отзыв о твоих художественных дарованиях. Возможно, конечно, что он изрядно преувеличивает твой талант, но, по-моему, он говорил весьма убедительно, и пока что у меня не было причин усомниться в искренности его слов. А потому я принял твердое решение продолжить твое образование в этой области. Надеюсь, сын мой, ты не опозоришь наш род и добьешься успеха на поприще художника.

Патрик Брэнуэлл, до сих пор хранивший совершенную невозмутимость, при последних словах отца не мог сдержать легкий смешок, вырвавшийся у него почти невольно, и тем не менее явно отразивший некое смешение иронии с изрядной долей самодовольства и спеси.

– Дорогой отец, – сказал молодой человек, глянув прямо в глаза преподобному Патрику Бронте, – уж не вознамерились ли вы сделать из вашего несчастного сына второго Рафаэля или Микеланджело?

– Отнюдь, – возразил почтенный глава семейства. – Я лишь желаю, чтобы мой сын стал достойным человеком – и только.

– Все это прекрасно, дорогой отец. Однако позвольте вас спросить: каким образом вы намереваетесь добиться для меня столь высоких почестей? Неужели вы собираетесь снова нанимать учителей, полагая, что частные уроки могут сотворить со мною чудо и превратить жалкую гусеницу в прекрасную бабочку?

– О нет, молодой человек! – с пафосом ответил его отец. – От частных уроков не много проку, я бы сказал, как от козла молока. Вы и сами это знаете.

– В таком случае, что же вы предпримите?

– Обучение в Королевской Академии Художеств. Думаю, сударь, небольшое путешествие из Гаворта в Лондон вам не повредит.

– Лондон? Королевская Академия? – словно в полусне подхватил Патрик Брэнуэлл. – Вы, верно, шутите, отец! Нам не по средствам подобная роскошь!

– Ты ошибаешься, мальчик мой, – возразил достопочтенный Патрик Бронте. – Полагаю, теперь мы сможем себе это позволить. Давеча я имел довольно долгий обстоятельный разговор с твоей старшей сестрой. Похоже, она нашла приличную работу. Ее помощь пришлась бы весьма кстати. Думаю, заработанные ею деньги окажутся достаточно весомой прибавкой к той сумме, какую можем предложить мы с вашей тетушкой.

– Шарлотта получила работу? – недоверчиво переспросил Патрик Брэнуэлл. – Отец, неужели вы ради моей карьеры намерены отправить мою милую сестрицу на тяжкие гувернантские хлеба к каким-нибудь чопорным, жестокосердным мистеру и миссис N с целой оравой глупых, плаксивых отпрысков? Я полагаю, мои художественные способности, какими бы незаурядными они не были, не достойны такой страшной жертвы.

– А кто тебе сказал, сын мой, что твоя сестра намеревается стать гувернанткой в частном доме? Впрочем, отчасти ты прав: похоже, у нее и в самом деле были такие мысли. Но, к счастью, Господь милосерден: Он послал ей достойное место. Моей дочери не придется прозябать в закостенелом невежестве вдали от дома, в окружении совершенно чужих людей. Благодарение Богу, этого не будет!

– Значит, моя сестрица станет жить и трудиться, что называется, «среди своих»? Хотелось бы знать, кто из наших знакомых благотворителей предложил ей место, и какие, собственно, обязанности намереваются возложить на ее хрупкие плечи!

– Насколько я понял, Шарлотту ангажирует ее бывшая наставница, глава роухедского пансиона. Если мне не изменяет память – Маргарет Вулер. Ведь так, дочь моя?

– Мисс Вулер всегда была добра ко мне, – проговорила Шарлотта с достоинством. – Я буду рада, если смогу оказаться ей полезной.

– Мисс Вулер! – язвительно повторил Патрик Брэнуэлл. – Не иначе, здесь кроется какой-то подвох! Что-то я никогда не слышал, чтобы особы подобного положения отличались излишней щедростью!

– Мисс Вулер не похожа на других начальниц, – возразила Шарлотта, – в ней нет ни капли прижимистости и спеси – сама доброта и благородство. Она оказала нам несравненную милость, ибо, облагодетельствовав меня, она не забыла также и о нашей прелестной Эмили Джейн, предложив ей место воспитанницы в своем пансионе.

– Я так и знал, что здесь дело нечисто! – произнес ее брат самодовольным тоном. – Конечно же, эта особа с удовольствием берет в свой пансион Эмили Джейн! Ведь, в таком случае, она сможет меньше тебе платить! Весьма удобно, не правда ли?

– О чем ты говоришь, Патрик Брэнуэлл? – рассердилась Шарлотта. – Мы должны быть бесконечно благодарны мисс Вулер за ее ангельскую доброту. Ее бескорыстнейшее предложение – что бы ты там ни болтал, я настаиваю, что оно именно таково – дает превосходный шанс всем нам. Согласись, братец: если бы не наша милая, славная мисс Вулер – не видать бы тебе Королевской Академии как собственных ушей!

– Но я вовсе не хочу в Роу Хед, милая сестрица! – вмешалась Эмили Джейн.

Достопочтенный Патрик Бронте нахмурился.

– Тут дело не в желании, Эмили, – произнес он строго. – Ты должна поехать. Моим дочерям не пристало быть невеждами!

– Но нельзя ли послать к мисс Вулер малютку Энн? – почти в отчаянии спросила Эмили Джейн. – Я уверена, она не воспротивится такой возможности.

– Я бы охотно согласилась, – подтвердила Энн.

– Энн – самая младшая в семье, она может подождать, – возразил достопочтенный отец семейства. – Энн, крошка, не огорчайся. Твой черед еще настанет. Поверь мне.

– Эмили, душа моя, – вмешалась Шарлотта, – знай ты, как мне невыносимо горько оттого, что ты отказываешься составить мне компанию, безжалостно бросая меня одну, ты бы немедленно согласилась, я убеждена. Будь ангелом, сестрица, скажи, что ты поедешь со мной в Роу Хед! Ты ведь прекрасно знаешь: так будет лучше для всех нас!

– Будь по-вашему, – отозвалась Эмили Джейн не слишком охотно, – я поеду.

– Ну, вот и славно, – заключил достопочтенный Патрик Бронте. – Возблагодарим же Господа за ту превосходную возможность, какою Он милостиво одарил нашу семью! Да будет на все воля Божья!

…29 июля 1835 года Шарлотта и Эмили Бронте прибыли в Роу Хед. Какой бурный, необузданный поток всевозможных противоречивых чувств внезапно охватил юную Шарлотту при новой встрече с этой знакомой, но уже позабытой местностью и ее обитателями! И как разительно отличались теперешние ощущения девушки от тех, что испытала она в ту далекую пору, когда нога ее впервые ступила на территорию этих заповедных владений!

Стоял прелестный вечер. Знойное июльское солнце уже клонилось к закату, и его угасающие лучи беззаботно золотили окрестности, бросая светлые блики на мощные, широкие кроны лиственных деревьев, на острые, похожие на церковные шпили, макушки вековых елей и тисов, в изобилии растущих на школьной территории, на землю, покрытую дерном и затянутую первозданным бархатным мхом, на горделивые средневековые постройки, уснащавшие эту местность. По-вечернему живительный, прохладный ветерок, неприхотливо шелестевший в мягкой листве деревьев, гнал с собой бесчисленные невидимые потоки чистого, прозрачного воздуха. Странное дело, но почему-то этот чудесный летний пейзаж внезапно воскресил в памяти обеих сестер ослепительное внешнее великолепие пленительных долин Коуэн-Бриджа – таких, какими они были в ту злополучную пору, которая навсегда унесла с собой в вечность несчастных Марию и Элизабет…

Стараясь отогнать мучительно гнетущие мысли, навеянные невольным сравнением, Шарлотта и Эмили быстрее зашагали вдоль привольной, пышно цветущей рощицы по направлению к старинному двухэтажному зданию с изящными полуокруглыми стрельчатыми окнами.

Маргарет Вулер оказала девушкам радушный прием. По случаю их прибытия в роухедской школе было устроено всеобщее чаепитие, против которого обе сестры, отнюдь не привыкшие быть в центре внимания, яростно протестовали, но решительная, непоколебимая мисс Вулер, разумеется, не желала ничего слушать. Все наставницы и воспитанницы собрались в небольшой гостиной, облицованной сосновым деревом, и принялись вкушать свою бесхитростную трапезу, состоявшую из чая с румяными сэндвичами.

После чая в неофициальной дружеской обстановке были оговорены условия соглашения между мисс Вулер и сестрами Бронте во всех надлежащих деталях. Обеим девушкам полагалось приступить к своим обязанностям со следующего дня.

Теперь Шарлотте Бронте предстояла довольно сложная задача – серьезная и ответственная, требующая порядочной выдержки и немалых душевных усилий. Старшей дочери пастора надлежало ступить на новое, дотоле совершенно не изведанное ею поприще – поприще педагога.

Поначалу девушке нравилась ее незатейливая работа. Ей представилась превосходная возможность попробовать себя в новом деле, впервые испытать свои потенциальные силы. Кроме того, Шарлотта вскоре ощутила и поняла, что, наставляя юных пансионерок, в числе которых теперь была и ее сестра Эмили Джейн, сама она, старшая «мисс Бронте», как называли Шарлотту ее нынешние подопечные, постепенно развивает и совершенствует собственные способности, приобретает и накапливает новый жизненный опыт. Все это, несомненно, было по душе юной наставнице, проводившей время в разумном и полезном труде и выполнявшей свою работу с неизменной щепетильностью и усердием.

Иначе обстояло дело с Эмили Джейн. Девушку, привыкшую к привольным просторам Гаворта, почти не знавшую иного общества, кроме общества обитателей пастората, девушку, всегда чуждающуюся посторонних людей, не допускающую в свой особый пленительный мир образов и идей никого, кроме близких, необычайно тяготило ее вынужденное пребывание в Роу Хеде. Состояние страшнейшей меланхолии стремительно овладело всем ее существом.

– Что с тобой, душа моя? – спросила как-то Шарлотта сестру, улучив несколько минут, когда они могли спокойно, не опасаясь нежелательного вмешательства посторонних, побеседовать наедине.

Эмили молчала. Однако участие сестры, по-видимому, не оставило ее равнодушной: лицо ее тотчас помрачнело и сделалось еще более угрюмым, чем обычно.

– Ты случайно не заболела, милая сестрица? – снова спросила Шарлотта. – Скажи честно: тебе нездоровится?

– Нет, – глухо произнесла Эмили Джейн. – Я вполне здорова.

– Тогда что же с тобой происходит?

– Все в порядке, не беспокойся, – ответила Эмили, силясь улыбнуться.

Наступило тягостное безмолвие, в продолжение которого Шарлотта сочувственно глядела на Эмили Джейн, и в мягком, отзывчивом сердце ее стремительно нарастала смутная тревога за сестру.

Разговор происходил в небольшой сосновой спальне. За окнами постепенно сгущались сумерки в благословенной тишине, нарушаемой лишь легким дыханием слабого летнего ветерка, мерно кружившего в шелестящей листве деревьев. Сестры сидели друг против друга за изящно отделанным туалетным столиком, стоявшим возле кровати Эмили. Тусклый отсвет горящей свечи, водруженной на середину столика, озарял, выхватывая из полутьмы, их печальные лица.

Эмили Джейн казалась совершенно подавленной и опустошенной. Долгое время она сидела, не шелохнувшись, в неизменной угрюмой позе: низко склонившись к столу и поставив на него локти, подпирая руками голову. Ее длинные темные локоны беспорядочно ниспадали на плечи и на грудь, и матовый отблеск свечи мягко золотил их, создавая вокруг ее лица некое подобие чудесного божественного ореола. Даже смиренная, уравновешенная Шарлотта, увидев этот светлый призрачный нимб, торжественно венчающий мученическое чело ее любимой сестры (а именно таким оно сейчас и казалось), не в силах была сдержать невольный возглас – совершеннейший апофеоз недоумения и восторга: «Ах!»

Эмили, всецело погруженная в свои тайные мысли, не обратила на это никакого внимания. Она продолжала сидеть все в той же задумчивой позе. В ее прекрасных раскосых газельих глазах поминутно вспыхивал какой-то странный дикий свет, вселивший в Шарлотту неизъяснимый страх. Ей казалось, что все демоны преисподней в одночасье покинули свою мрачную обитель, подняли заветный негаснущий факел и по очереди зажигали в глазах Эмили Джейн испепеляющий дьявольский огонь.

Так вот и сидела прелестная пасторская дочь в угрюмом безмолвии, пребывая в обетованном мире своих собственных грез, в мире, бесконечно далеком от внешней суеты. Голова ее понуро склонялась к столу в окружении светлого «божественного нимба», в то время как в глазах ее то и дело вспыхивал неистовый сатанинский блеск.

Звук доносившихся снаружи спальни шагов мгновенно вывел Эмили Джейн из мрачного оцепенения; звук этот постепенно стих и, растворившись, замер в отдалении.

– Я хочу уехать отсюда! – в отчаянии воскликнула Эмили.

– Сестрица… – прошептала Шарлотта в недоумении.

– Прости, дорогая, – тут же спохватилась Эмили Джейн, – я знаю, что не должна… что не имею права нарушать наш договор. Но я… как бы это сказать… я не в силах вынести всего этого… Наверное, я самое жалкое, ничтожное существо, когда-либо обитавшее на этой земле!

– Эмили, милая… милая моя сестрица… – задумчиво проговорила Шарлотта, совершенно потрясенная. – Что же с тобою сталось, бедняжка моя бесценная?.. Что сталось с нами обеими? Почему все так внезапно изменилось с тех пор, как мы…